Когда мы вышли на крыльцо, я тихо попросил:
— Постарайтесь его удержать! Ему сильно досталось. Скажите, что, когда он полностью выздоровеет, я постараюсь найти ему работу.
— Спасибо, Юрий. Спасибо. Только… Зря вы это. Вылечите его и отойдите от нас. Иначе и сами пострадаете.
— Потом поговорим! — улыбнулся я и спросил. — А вы знаете, что означает ваше имя?
— Имя как имя, — равнодушно ответила она, — родители дали.
— Нет уж! Большинство имен что-то означает. Ваше имя на молдавском означает «звезда».
— На молдавском?
— Это язык такой. Очень похож на румынский,[109] немного на латынь…
— Да? Тогда, наверное, и правда что-то значит… Родители приехали из Румынии.
— Да? — усмехнулся я неожиданному пониманию, надо же, не знаешь, где и когда пригодится неожиданное знание, — тогда и фамилия их, наверное, была не Эпир, а Епырь, верно?
— Как-то похоже… — неуверенно ответила она. — Точно не помню, я маленькая была, когда отец умер. А мама пользовалась местной версией. А что, и фамилия что-то означает?
— Означает! Это заяц. Зайчонок.
Она улыбнулась. И, попрощавшись со мной взмахом руки, ускользнула в подвал.
Из мемуаров Воронцова-Американца
«Я уже писал, что встреча со Стеллой была одним из „случаев, меняющих судьбу“. А вот с Фань Вэем, наоборот, мы пересеклись бы обязательно. Это было в моих планах, просто так случилось, что он сделал шаг навстречу первым».
Нью-Йорк, Бронкс, 19 апреля 1896 года, воскресенье, пятый час дня
Когда я подошел к крыльцу, ко мне обратился все тот же китайский подросток:
— Простите, сэр, не найдется ли у вас пара минут, чтобы пообщаться с моим дедушкой? У него к вам важное дело.
Я остановился и, прежде чем ответить, демонстративно внимательно осмотрел его с ног до головы. «А ведь парнишка одет не так уж и плохо!» — вдруг подумал я. Меня все еще подводят стандарты моего времени. И порванная в трех местах одежда кажется мне признаком бедности. Но тут и тинейджеры из зажиточных семей, случается, носят куда худшую одежду. А китайцы, по местным понятиям, бедны. Значит, это не просто подросток, а любимый внук уважаемого деда.
— Я собирался пить чай! — ответил я ему. — Но, если твой дедушка составит мне компанию, с удовольствием пообщаюсь с ним за чаем.
Парень озадаченно мигнул, словно я захотел не чайку с престарелым гастарбайтером попить, а напрашивался на прием к императору Китая. Но через секунду он взял себя в руки и стрелой метнулся к старику, сидевшему неподалеку. Надо же, пресловутые «китайские церемонии». Дедуля не может не знать английского, раз ведет тут бизнес уже много лет. И он точно слышал меня. Но подросток явно пересказал ему наш разговор на ухо. Китаец махнул рукой и коротко распорядился. Весь двор тут же пришел в движение.
— Проходите сюда, пожалуйста! — вежливо и звонко позвал меня подросток. — Мы сию минуту принесем стол, второе кресло и все, что нужно для чаепития.
И действительно, я едва лишь подошел к старику, как его внук притащил второе кресло для меня, а женщины, «выпасавшие» детей, притащили невысокий плетеный столик. Еще минута — и дети, игравшие неподалеку, принесли чашки. Минуты через две принесли и чайник с чаем.
— Действительно быстро! — удивился я. — Простите, мистер Вэй, но я не в курсе, как по законам вежливости у вас принято пить чай. Сам я из России, и у нас это делают иначе.
— Ничего! — улыбнулся старик, — мы оба в Америке, и оба можем разумно отклониться от обычаев, как от обычаев родины, так и от местных. Главное — это стремление понять друг друга, верно?
— Верно, — согласился я.
— И, кстати, об обычаях. В Китае первой ставят фамилию. Так что я мистер Фань, а не мистер Вэй! — улыбнулся старик.
— Простите!
— Ничего, ничего! Мне понравилось, что вы не отказали в помощи мисс Эпир… Или как там правильно…
— Епырь. «Заяц» на языке ее предков. А у вас хороший слух!
— Не жалуюсь. А имя ей идет. Звезда. Звездочка… — он снова улыбнулся, — кстати, моя фамилия означает «образец». А имя — «величие», или «внушительная сила». Так что я, получается, «образец величия»! — и он весело засмеялся. Мне же смеяться не захотелось. Вспомнились истории про триады,[110] читанные в моем времени. Да и то, как быстро выполняли домашние его распоряжения, навевало интересные мысли. Опять же, у внука его, по местным понятиям, одежда была слишком уж целая…
— Может быть, ваши родители не так уж и промахнулись? — ответил я, — иногда внутренняя суть вовсе не соответствует тому, что о нас думают окружающие.
Старый китаец, вместо того чтобы что-то ответить, разлил чай по крохотным чашечкам и отхлебнул.
— Пробуйте, Юрий! — поощрил он меня, — это мой любимый чай, с жасмином.
Пришлось дегустировать чай. Честно скажу, в зеленых чаях я не дока. А вкус этого был слишком необычен.
— Непривычно! Но утоляет жажду! — резюмировал я.
— Верно, Юрий! Вы снова попали в точку! Но не все, что не принято — плохо, верно? Здесь, к примеру, не принято общаться с белой леди, у которой сын — черный.
— Здесь вообще не принято, чтобы у «мисс» был ребенок, — дополнил я, — не обращая внимания на цвет его кожи!
— А вот тут вы не правы, молодой человек. Стелла была замужем! И забеременела и родила в замужестве. Но муж, увидев цвет кожи ребенка, побил ее и обратился в суд за разводом. Американцы не любят разводов. Но в данном случае суд не только быстренько удовлетворил его просьбу, но и лишил ее и ребенка содержания. Отдельной частью постановления суда ей было запрещено называться «миссис» и использовать фамилию мужа. Так что она теперь снова под девичьей фамилией.
Мне хотелось спросить, откуда он это знает. По виду Тому шел уже четырнадцатый год, так что история была давней, старше этого дома. Так что случилась она не здесь. Но… Вспоминая свои предыдущие мысли про этого китайца, я решил не высказывать сомнений.
— Но ведь то, что она родила ребенка в браке, не означает, что ребенок этот — от мужа, верно?
— Не означает, — согласился Фань. — Конечно, не означает! Но Стеллу выдали замуж, когда ей еще и четырнадцать не исполнилось. На родине ее предков так принято.[111] А родила она почти ровно через девять месяцев после свадьбы.
— И все равно, — зачем-то упорствовал я, — это ничего не значит!
— Вот и соседи так же думают, — вздохнул он. — И возразить им нечего. Вопросы крови — темные вопросы. Но есть еще кое-что. Ее бывшему мужу упорно не везло. Через полгода он снова женился. И вот беда — жена тоже родила слегка черненького мальчика. Муж взбеленился, избил ее до смерти, выбросил из окна ребенка, а потом выбросился и сам. Невезение…
Тут уже промолчал я. Потом аккуратно сказал:
— У меня на родине ученые считают, что иногда проявляется кровь далекого предка. Деда или даже прадеда. Я слышал такие истории. Так что ее мужу стоило злиться не на жен, а на свою бабушку, к примеру.
— Именно, Юрий! Бедную Стеллу обидели ни за что. И я рад, что у девочки прибавилось друзей!
— Простите, мистер Фань, но о чужом человеке так не беспокоятся. Кто она вам?
— Друг, Юра! Просто — друг! — тут он лукаво подмигнул мне, — увы, юноша, я не в том возрасте, чтобы юные женщины были мне больше, чем просто другом.
Я бы не назвал Стеллу юной. Если ее выдали замуж в неполные четырнадцать, и Том сейчас в том же возрасте, получается, ей сейчас двадцать восемь… Считай, на два года старше меня! А я и себя не считал слишком юным.
— Юрий, поверьте, пройдет не так много лет, и вы поймете, что двадцать восемь — это еще молодость! — старый Фань, казалось, прочел мои мысли.
— Возможно, — не стал спорить я, — но если вы хотели обелить Стеллу в моих глазах, то напрасно. Я не делю людей по цвету кожи.
— А вот об этом, собственно, я и хотел с вами поговорить! И разговор выйдет долгий. Вы не голодны?
— Не так давно я пообедал, так что я сыт, — признался я, — но, если вы угостите меня баоцзы или лапшой по-сычуаньски,[112] боюсь, я не устою!..
Из мемуаров Воронцова-Американца
«…И лишь много позже я сообразил, что Фань Вэй мог пригласить меня в подвал, и там мы пообщались бы тихо. И незаметно для соседей. Однако длительное совместное чаепитие, а потом и обед на заднем дворе видели многие. Слишком многие. Видимо, Стелла и правда была ему другом. И целью чаепития и обеда было не только сделать мне предложение или пообщаться на тему ее трудной судьбы, но и обрезать мне путь назад, „сжечь мосты“, так сказать…»
Нью-Йорк, Бронкс, 20 апреля 1896 года, понедельник, утро
— Ты что, спятил, что ли?! — наскочил на меня Тед, едва я вошел в аптеку, — сдурел без бабы?!
Честно говоря, я ошалел. Тед Джонсон всегда был сдержан и вежлив. И, судя по общению с семьей, терпелив (попробуйте полгода содержать шестнадцать крикливых, как большинство южан, родственников, с детьми и подростками, в не очень большой квартире, и вы оцените!). Со мной же как партнером Тед был повышенно обходителен. Тем более неожиданным было то, что он орал на меня, брызгая слюной. А если еще учесть, что вчера разговор с Фань Вэем мы завершили употреблением вовнутрь не слишком умеренного количества китайской рисовой водки… После чего меня к тому же неожиданно потянуло не в сон, а тренироваться… В общем, у меня дико болели мышцы, во рту было противно и сухо, а голова раскалывалась.
В общем, я не выдержал, уперся партнеру в грудь обеими руками, отодвинул его от себя и тихо, но увесисто произнес:
— Не смей орать на меня! Никогда, понял?
Джонсона будто «выключили». Он помолчал с минуту, потом отошел в каморку, служившую в аптеке «столовой», налил из бака воды в кружку, выпил… Потом, помолчав еще немного, осипшим от крика голосом тихо спросил: