Губы дона Джузеппе судорожно сжались от боли. Он сильнее прижал руку к животу. Помолчав некоторое время, он продолжил:
— В мыслях я даже не мог допустить, что Хьюго пойдет на такое! Обмануть меня почти на миллион! Он закончил так же, как Баг Сиджел, создавший Лас-Вегас… Ты знаешь эту историю? Он положил себе в карман часть средств, которые организация выделила ему для работы казино. Он был во главе империи ночи, а стал королем царства небытия! Что касается этого Ботелли, то с ним будет то же. Этот сукин сын немало поработал, чтобы провалить меня во время голосования. Он разлагает профсоюзы, скомпрометировал их представителей, он уничтожает моих друзей… Все, он проиграл! Я выставлю его на всеобщее посмешище, этого коротышку Ботелли! Меня услышат в штаб-квартирах профсоюзов. Я покажу им, что на самом деле он глупец, не способный защитить собственные интересы… Теперь обо мне, точнее о том, чтобы заменить меня — дона Джузеппе Гвидони…
Дон гордо расправил плечи, сжал челюсти. Он поднялся из кресла и принялся ходить по комнате. Он уже не был старым больным человеком. Перед Рокко был сильный, жестокий, безжалостный хищник. Он вытащил из-за пазухи правую руку и погрозил невидимому противнику.
— Что я могу сделать для вас? — спросил Рокко.
Дон Джузеппе резко остановился напротив него.
— Ты поможешь мне, сынок. Покажи мне, что ты достойный племянник моего бедного компаньона Мангано. Мне нужна светлая голова. Братья Гаэта, увы, только исполнители. Батталиа был умен, но деньги вскружили ему голову. Умен так же, как и ты. Мне говорил об этом дон Кало. Сейчас место Батталиа свободно. Если ты успешно справишься с заданием, а нет, кстати, никаких причин, чтобы помешать тебе сделать это, ты станешь моим самым доверенным человеком.
Рокко молчал. Это был решающий поворот в его жизни. До этого дня он был как бы на подхвате. Конечно, он обладал своего рода талантом; безусловно, он был смелым и решительным, но, несмотря ни на что, он был прежде всего индивидуалом и работал без прикрытия со стороны организации, живя с вечной заботой о завтрашнем дне. Дон Джузеппе предлагал ему войти в организацию. Более того, он предлагал ему пост своего заместителя, ответственного за организацию легальной и нелегальной деятельности группы, за соблюдение дисциплины подчиненных ему людей и выполнение ими условий контрактов. Такую степень доверия нужно было заслужить и такое нельзя было сразу отбрасывать.
— Целую руку, дон Джузеппе.
Он смиренно опустился на колени и прильнул губами к запястью правой руки своего благодетеля, как раньше он сделал это в Виллалбе у дона Калоджеро Пуццоли. Патриарх мафии помог ему подняться с колен, открыл крышку секретера из красного дерева и положил на стол какой-то план, развернув его с торжественным видом крупного военачальника.
— Это план Лас-Вегаса…
Рокко наклонился над развернутым листом. Он улыбнулся, прочитав название города. Оно скрывало в себе массу денег, быстро выигранных и так же быстро потерянных…
— Посмотри, это банк. В него поступает вся выручка из игорных заведений. Затем деньги переправляют в Сан-Франциско.
— Сколько? — спросил Рокко, внезапно заинтересовавшись.
— Сумма непостоянна. Каждую неделю она разная. Единственное, что я могу сказать, она значительно больше, чем ты можешь представить… Эту массу долларов в опечатанных мешках под усиленной охраной доставляют в аэропорт Мак Кэррен непосредственно перед отлетом. В последнюю минуту все мешки впихивают в люк самолета. Только управляющий банком знает день и время отправки денег, а также численность и состав охраны. Он может по своему усмотрению ускорить или задержать перевозку денег. Это делается, конечно, чтобы избежать нападения с целью ограбления. Больше никто не знает этих деталей… Итак, ты видишь, что тебе достаточно добраться до Лас-Вегаса и ждать моего звонка, чтобы действовать с максимальным успехом…
Дон Джузеппе достал из кармана листочек бумаги и расправил его большим пальцем.
— Теперь посмотри вот это, сынок… Это список авиакомпаний… Слева время вылета. Справа указаны наименования авиакомпаний, соответствующие дням недели, за исключением субботы и воскресенья, потому что в эти дни банк закрыт. Итак, понедельник, четверг — «Вестерн»; вторник, пятница — «Ридженел»; среда — «Дельта». Самолетом одной из этих компаний и нужно заняться. На земле все проще. Лас-Вегас находится посреди пустыни…
Рокко вдруг осенило. В голове у него уже появился план операции, призванной подставить Ботелли под удар: похитить банковские мешки с выручкой из Лас-Вегаса. У него возникла, кажется, неплохая идея, и если дон ответит утвердительно, то он готов идти за ним хоть в ад.
— В Сан-Франциско после приземления тоже будет охрана, — сказал он задумчиво.
Дон Джузеппе улыбнулся:
— Самолет не приземлится в Сан-Франциско… Во всяком случае, ты будешь работать не один. Это возня, которую затеял Ботелли, уже привлекла внимание: Брайнд из манхэттенской штаб-квартиры полиции и Бейкер из ФБР предприняли определенные меры, кроме того, твои похождения в Париже находятся под контролем: оттуда прилетел французский сыщик, некий Борниш…
— Брайнд, Бейкер, Борниш… Серия из трех Б! — со сдержанной непринужденностью пошутил Рокко.
— Придется мне, сынок, прервать цепочку! — заключил дон, болезненно улыбаясь.
XVIII
Водитель такси, в котором я ехал, довольно странно управлял машиной. Было полное впечатление, что он дальтоник: он решительно путал красный и зеленый цвета, а желтый для него вовсе не существовал. Я со страхом смотрел, как он пересекал поток машин на перекрестках. Причем делалось это с таким безрассудством, что у меня душа уходила в пятки. Чтобы не смотреть на дорогу, я разглядывал его сильно оттопыренные уши, похожие на капустные листья. Наверное, они всегда держались по ветру. Может, они и помогали ему двигаться в потоке машин, выбирая маршрут, как это делается при помощи радара? Тем более, что время от времени нервный тик дергал его голову справа налево, как будто это был сигнал внутреннего голоса. Он стремительно промчался по Парк-авеню, затем по Лафайет-стрит, лавируя между машинами и, наконец, навострив уши, остановил машину точно напротив Управления полиции на Сентр-стрит, 240. Его цирковой номер вполне заслуживал повышенных чаевых, которые я ему и вручил с чувством радости за успешное окончание поездки. Я прошел через внушительные входные двери темно-серого здания и попал в бюро пропусков.
Я напрасно тряс перед носом дежурного своим полицейским жетоном. Это не вызвало у него никаких эмоций. В отличие от таксиста, у него были совсем маленькие уши, скрытые под торчащими ежиком волосами. Он с остервенением чистил уши спичкой, запихивая ее так глубоко, что мог, по-моему, проткнуть себе барабанную перепонку. Наконец, он абсолютно равнодушно взглянул на мой жетон. Только убедившись в том, что мое присутствие не соответствует статусу помещения, он наклонился ко мне. Мои знания английского языка были более чем скромные, но кое-что я все же понимал.
— У вас проблемы?
— Я хотел бы видеть комиссара, — ответил я.
От неожиданности он уронил спичку, потом, откинувшись на спинку стула, удивленно посмотрел на меня, скрестив на животе волосатые руки.
— Всего лишь? А вы уверены, что не хотели бы увидеть президента Эйзенхауэра, раз уж вы в Штатах?
Мой растерянный вид явно доставлял ему удовольствие. Я снова показал ему мой золотистый жетон, болтающийся на цепочке. Он начинал раздражать меня своей улыбкой, но я старался сдержать себя. С другой стороны, я старался говорить по-английски точнее и убедительнее, чтобы у него создалось впечатление о серьезности моих намерений.
— Французская полиция! Доложите о прибытии инспектора Борниша из Парижа.
— А я сержант Эндрю, — усмехнулся он, по-прежнему раскачиваясь на стуле. — Ежедневно, вот уже на протяжении шести лет, я вижу, как комиссар входит вот в этот лифт напротив меня. Но ни разу я не позволил себе побеспокоить его…
Он еще раз внимательно осмотрел меня с головы до ног, перестал качаться и, нахмурив брови, спросил:
— Фамилия?
Я более четко повторил свою фамилию, затем для пущей доходчивости произнес по буквам:
— Борниш… Би, о, эр, эн…
Он остановил меня:
— О’кей, о’кей… Садитесь.
Я присел на небольшой диван недалеко от дежурного, и поэтому слышал, как он сумасшедшей скороговоркой произнес кучу слов в телефонную трубку. Несмотря на то, что после возвращения из Венесуэлы я три месяца добросовестно посещал ускоренные курсы английского языка в школе Берлица, я с трудом уловил в его разговоре несколько фраз. Темп его речи был более ускоренным, чем мои курсы! Единственное, что я понял: речь шла обо мне… Закончив доклад, он достал из коробки новую спичку и снова погрузил ее в глубину теперь левого уха…
Первая ночь в Нью-Йорке была ужасной: то мне снились кошмары, то я внезапно просыпался и долго не мог понять, где я. За прошедший день я страшно измотался: я не чувствовал ног, измочаленных пешей ходьбой по улицам, ныли почки, сотрясенные сильными толчками вагонов метро, из которого я просто чудом вышел живым и в нужном месте. То, что я успешно добрался до «Кардиелло Таверн» еще ничего не означало. Нужно было извлечь из этого какую-то пользу. Этот бар я нашел не сразу. Пришлось долго идти пешком по длинной 4-й авеню. Наконец, я отыскал его в квартале Гованус между двумя трехэтажными домами. Парикмахерская в доме номер 254 была закрыта, а в витрине магазина по продаже телевизоров в доме номер 258 висела табличка «Закрыто. Отпуск». Перед баром стоял серый «крайслер» модели «империал». Другие хромированные монстры, блестящие в свете фонарей, были припаркованы вокруг соседних домов.
Дверь бара была приоткрыта. Внутри я чуть не свернул себе шею, пытаясь разглядеть публику. Но все было напрасно, так как большой зал был погружен в полумрак. Совершенно невозможно было разглядеть лица присутствующих. Видны были лишь силуэты мужчин, подходивших к стойке бара, которая находилась слева от меня. Лучше всего с любого места было видно телевизионную программу, поскольку телевизор стоял над стойкой бара на специальной полке, сделанной из какого-то темного дерева и за которой время от времени мелькал маленький толстяк, напоминавший Петрушку в кукольном театре. Единственное, что мне удалось здесь разнюхать, был сильный запах табачного дыма, перемешанный с затхлым запахом пива и томатного соуса.