Богач Раскасси был очень замкнут. После покупки овчарни в деревне его видели в общей сложности не больше двух раз. Все окружающие пребывали в полной уверенности в том, что разведение баранов занимало все его время.
В этой пустынной местности трудно было провести всю жизнь, но некоторое время пересидеть еще можно. Впрочем, Раскасси на виду, он заслужил всеобщее признание. Разве не он передал две тысячи франков приходской церкви в фонд помощи беднякам?
Мэр не заставил себя долго ждать и тут же предложил ему почетный знак за Заслуги в сельском хозяйстве, на что Раскасси ответил вежливым отказом. Пренебрежение славой — это удел великих людей… особенно когда они хотят привлекать к своей персоне как можно меньше внимания!
— Вручите его лучше вашему помощнику…
После этой фразы был послан хвалебный отзыв на запрос о Раскасси, адресованный мэру бригадой национальной жандармерии Ментоны. Так было погашено первое желание стражей порядка получить информацию о появившемся в их районе предпринимателе. С этого дня новый мелкий землевладелец хорошо вписался в местную обстановку… Впрочем, Кастеллар находился довольно далеко от проезжих путей, а если учесть, что бензина не всегда хватало на все нужды, то… Жандармы довольствовались предоставляемыми им мэром докладами. Никого не удивляло и отсутствие баранов в новом хозяйстве. Это означало, что владелец, которого за три месяца можно было увидеть не более десяти дней, просто не закончил еще расчеты рентабельности своего предприятия… Ведь не так просто выращивать этих маленьких животных, дающих прекрасную шерсть, как это могло показаться вначале. Завсегдатаи кафе, расположенного в мэрии, воздавали должное его осторожности. Раскасси не рисковал, как эти взбалмошные горожане, пытавшиеся разводить коз или домашнюю птицу, на которых невозможно было найти покупателя, и по этой причине они периодически разорялись…
Никто не мог обвинить хозяина овчарни в пускании пыли в глаза. У него был только старенький грузовичок, никак не гармонировавший с длинными и низкими машинами некоторых его друзей, приезжавших к нему время от времени на аперитив… В общем, спокойный человек…
Жозетта, великолепная хозяйка сельского дома, стояла, засунув руки в карманы фартука, на пороге главного строения. Осмотревшись по сторонам, она нажала на потайной звонок, спрятанный где-то за балкой. Позвонила три раза через определенные промежутки времени, как в азбуке Морзе. Дверь отворилась:
— Ребята, пора ужинать!
Раскасси и Рафали, точно два послушных работника по приказу хозяйки, заняли места за семейным столом… Кто бы мог подумать, наблюдая за ними, что они только что занимались изготовлением продукта, способного нести смерть на расстоянии?
— Недавно я ходила в Кастеллар, — сказала Жозетта, накладывая пельмени, — чтобы позвонить. Ровно в одиннадцать часов там будет с деньгами Антонин… Мы же должны туда прибыть сразу за ним, а потом быстро сматываемся…
XXXII
— Не мучайте нас так долго, комиссар… Вы же сказали, что Деловой…
Деловой! В устах элегантного министра внутренних дел Франции в тиши огромного кабинета со стенами, покрашенными в неприятный бордовый цвет, кличка Фужеру прозвучала несколько странно. Будучи опытным стратегом, Вьешен еще выдержал паузу. Он бросил оценивающий взгляд на всех собравшихся в гостинице «Бово» под внушительной включенной люстрой с тем, чтобы каждому дать время вдуматься в суть всего сказанного им. Я этим воспользовался и посмотрел на противоположную сторону кабинета, где по обе стороны портала из кованой стали под гербом Французской Республики стояли два полицейских С автоматами на ремне.
С момента начала работы в системе на своем веку Толстяк повидал много министров! Если быть точным, то пятьдесят, так он мне сам говорил когда-то. Это все имело место в период Третьей и Четвертой Республик. У всех министров были синие галстуки, все они без исключения являлись кавалерами ордена Почетного легиона, все с ясным решительным взором, отличавшим профессиональных политиков. Республики сменяли одна другую, предвыборные кампании требовали все более ярких красок для плакатов с обещаниями, которые в больших количествах висели в туннелях метро… Министры внутренних дел требовали этого же от своих подчиненных…
Великолепно чувствуя себя в выходном костюме, Вьюшен окинул лукавым взглядом присутствующих высокопоставленных чиновников, ловящих каждое его слово, как если бы он был великим полицейским пророком. Начинался третий акт. Уже было рассказано о проделках Американца во Франции и моем расследовании на Сицилии. Вьешен знал досье до последней буквы. Он очаровал аудиторию, все взоры были прикованы только к его персоне.
От нечего делать я начал рассматривать сильных мира сего. Справа от министра внутренних дел за длинным зеленым столом сидел очень прямо, не сгибаясь, заместитель министра морского флота, племянник Ла Морлиера. Он был невысокого роста, невзрачного вида, с нахмуренными бровями, с так называемым бурбонским носом, который почему-то достается, как правило, только аристократам. Нет необходимости уточнять, что у него имелся дворянский титул. С другой стороны от министра сверкал лысиной несколько приплюснутый, если так можно сказать о человеке, генеральный директор сыскной полиции. Он не сводил с Толстяка глаз. Балбесы из префектуры полиции тоже были здесь: префект теребил свой нос, думая, что это оставалось незамеченным, и Помаред удобно устроился в противоположном от меня углу. Он смотрелся просто великолепно, главный артист, он же инспектор Помаред. Его черный галстук, завязанный бантом, уступил место сиреневому, куртка из меха, напоминающего мех крота, топорщилась на животе так, что создавалось впечатление, будто у него на коленях пригрелась и свернулась клубком кошка. Взгляд этого поэта охватывал всю сцену, которую он, наверняка, не отказался бы запечатлеть на холсте. Даже не сцену, а большую цирковую арену.
Нужно признать, хотя я и делаю это не без некоторого усилия над собой, что у Толстяка был великолепный талант сказочника! Это настоящий чемпион по словесной эквилибристике, у него, бесспорно, не было и просто не могло быть конкурентов в данном вопросе! Вьешен с завидной легкостью выполнял на лакированном паркетном полу сложные пируэты. Его словесные акробатические выверты всегда достигали цели. И вдруг по аудитории пробежал ветерок недовольства.
Когда же он перешел к третьему акту, захвату самолета местной авиалинии и допросу с пристрастием боевика дона Гвидони, у меня отвисла челюсть! Удар с левой, с правой, апперкот и Зампа в нокауте:
— Господа, столкнувшись с упрямством убийцы, мне пришлось принимать решение. Я опасался, как бы американская полиция не опередила нас и не оттяпала слишком большой кусок пирога. В соответствии с моими категоричными указаниями, Борниш держал меня в курсе всех событий. Признание же Зампы явилось свидетельством триумфа используемых сыскной полицией методов работы. Я изматывал Зампу конкретными вопросами. На другом конце провода Борниш передавал их слово в слово. Удалось сломить моральный дух Зампы, и ему ничего не осталось делать, как капитулировать!
Это было уже выше моих сил, я стоял как громом пораженный! А Толстяк был неумолим! Не успел еще закончить с одним, как уже объяснял, насколько тщательно и с каким усердием он учил меня тому, как лучше вызвать на откровенность папашу Массьяка, императора ночных увеселительных заведений, арестованного еще ранее благодаря его служебному рвению… Не прозвучало даже намека на ту роль, которую сыграл в данном деле судья Буссиньо…
Его взгляд не задержался на мне ни на секунду. Складывалось впечатление, что он искал меня где-то в противоположном конце кабинета… Я был совершенно оглушен, раздавлен, не было сил смотреть на эту толстокожую спину с отсутствующей талией, узкие в обтяжку брюки, совершенно не вязавшиеся с этой фигурой… Подмастерью, начинающему закройщику, сшившему его костюм, предстояло еще долго набираться мастерства…
Когда же Толстяк перешел к рассказу об улице Лекэн, я его уже не слушал…
— Давайте покороче, — настаивал министр. — … Вы сказали нам, что Деловой…
Вьешен кивнул головой, затем, не меняя голоса, продолжил:
— Господин министр! Деловой ничего не хотел знать! Он понимал, что мы ничего с ним не можем сделать. Тогда я схватил его, мы оказались нос к носу, посмотрел ему прямо в глаза и произнес только одно слово:
— Пенелопа…
— В общем, пароль.
— Да, господин министр, именно так. Деловой сдался и протянул мне руку. Я ее пожал. Он был повержен!
— Бог мой! Черт побери! Что же это такое происходит? Вы никогда меня не слушаете, Борниш. На моей памяти еще ни разу не было такой неразберихи во вверенной мне службе. А все началось именно с того момента, когда вам было доверено ведение дела Мессины!
Толстяк пронзительно кричал, метал громы и молнии, изрыгал ругательства. Затем выпрыгнул из кресла, с пунцовым лицом носился по комнате из одного угла в другой, руки за спиной нервно подергивались. Пробегая мимо, он бросал на меня разъяренные взгляды. Взрыв гнева вымел из коридоров полицейского управления всех работающих. Я был зажат между книжным шкафом, на полках которого никогда не бывало книг, и стеной, молча пытался как мог противостоять этому неукротимому смерчу.
— Не надо радоваться, — вопил Вьешен, внезапно вырастая предо мной. — Дело Американца провалилось, нравится вам это или нет. Провалилось и точка! Вы дважды упустили шанс схватить этого мафиози: в Медане и Джексоне. А я еще надеялся, что вы сможете отыграться на допросе папаши Массьяка в Санте. Но не тут-то было! Я переоценил ваши способности. Ведь все было так просто, бог тому свидетель; папаша сам просил, чтобы его выслушали. И даже здесь вы все испортили! Я уже молчу о Лилиан! Она ускользнула от вас на улице Лекэн! Борниш, вы случаем не вздумали надо мной посмеяться?
Он вновь принялся бегать по комнате, периодически останавливаясь, чтобы передохнуть, протиснулся между двумя креслами, рывком распахнул дверь в секретариат, с силой хлопнул ею.