— О, вы все еще общаетесь?
— Да. Мы восстановили связь, когда он переехал в Англию в прошлом году.
Англия! Обинзе в Англии. Ифемелу отдалилась, не обращала на него внимания, сменила электронный адрес и телефон, но из-за этой новости все равно глубоко ощутила, что ее предали. В его жизни случились перемены, а она не знает о них. Он в Англии. Всего несколько месяцев назад они с Кёртом ездили в Англию, на фестиваль Гластонбери, а затем провели два дня в Лондоне. Обинзе, может, тоже был там. Она могла наткнуться на него, гуляя по Оксфорд-стрит.
— Так что случилось-то? Вот честно, я ушам своим не поверил, когда он сказал, что вы, ребята, не на связи. А, а! А мы все такие ждали приглашения на свадьбу-о! — сказал Кайоде.
Ифемелу пожала плечами. Внутри у нее что-то рассыпалось, и нужно было все это собрать.
— Как сама? Как жизнь? — спросил Кайоде.
— Хорошо, — холодно отозвалась она. — Жду, когда меня бойфренд заберет. Кажется, это он.
По лицу Кайоде тут же стало заметно, как он отзывает задор, как отступает его армия теплоты, поскольку он отчетливо ощутил, что она решила его, Кайоде, к себе не подпускать. Она уже удалялась. Бросила через плечо:
— Будь здоров.
Предполагалось, что они обменяются телефонами, поговорят подольше, станут вести себя ожидаемо. Но в Ифемелу бушевали чувства. И она сочла Кайоде виновным за то, что он знал об Обинзе, — за то, что притащил его обратно.
— Только что столкнулась со старинным другом из Нигерии. Не виделись со школы, — сказала она Кёрту.
— Ух ты, правда? Здорово. Он тут живет?
— В округе Коламбия.
Кёрт наблюдал за ней, ждал продолжения. Ему бы хотелось пригласить Кайоде выпить вместе с ними, подружиться с ее другом, быть таким же любезным, как со всеми. И вот это выжидательное лицо раздражило Ифемелу. Она желала тишины. Допекало даже радио. Что Кайоде расскажет Обинзе? Что она встречается с белым красавцем на двудверном БМВ, носит афро, за ухо заткнут красный цветок? Какие выводы Обинзе из этого сделает? Чем он занят в Англии? Она отчетливо вспомнила солнечный день — в ее воспоминаниях об Обинзе всегда светило солнце, и она этому не доверяла, — когда его друг Оквудиба притащил к нему домой видеокассету и Обинзе сказал: «Британский фильм? Пустая трата времени». С его точки зрения, смотреть имело смысл только американские фильмы. И вот теперь он в Англии.
Кёрт смотрел на нее.
— Встреча с ним тебя расстроила?
— Нет.
— Он тебе был бойфренд или как-то?
— Нет, — ответила она, глядя в окно.
Позже в тот же день она отправила письмо на хотмейловский адрес Обинзе: «Потолок, я даже не знаю, с чего начать. Я наткнулась сегодня в торговом центре на Кайоде. Просить прощения за мою молчанку выглядело бы глупо даже для меня самой, но я прошу тебя простить меня — и чувствую себя очень глупо. Я расскажу тебе все, что случилось. Я скучала и скучаю по тебе». Он не ответил.
— Я забронировал для тебя шведский массаж, — сказал Кёрт.
— Спасибо, — отозвалась она. А затем, тише, добавила — чтобы воздать ему за свою зловредность: — Ты такой славный.
— Не хочу я быть славным. Я хочу, бля, быть любовью всей твоей жизни, — сказал Кёрт с нажимом, от которого она оторопела.
Часть третья
Глава 23
В Лондоне ночь приходила слишком рано, висела в утреннем воздухе угрозой, а затем после обеда опускались сине-серые сумерки, и викторианские здания облекало еще большей печалью. В те первые недели холод ошарашил Обинзе невесомой опасностью, он сушил ноздри, углублял тревоги, вынуждал Обинзе мочиться чересчур часто. По тротуару он ходил быстрее, туго свернутый в себе, руки — глубоко в карманах пальто, одолженного двоюродным братом, серого шерстяного пальто, рукава у которого чуть ли не проглатывали пальцы целиком. Иногда он останавливался у входа в метро, часто — у цветочного или газетного лотка и наблюдал, как люди протискиваются мимо. Они все ходили очень быстро, люди эти, словно имелось у них место назначения, куда надо срочно попасть, цель в жизни, а у него — нет. Он провожал их взглядом потерянного томления и думал: «Вам можно работать, вы тут законно, вы — зримы, но даже не догадываетесь, до чего вам повезло».
Именно на станции метро он встретился с ангольцами, которые устроят его женитьбу, и случилось это ровно через два года и три дня после того, как он прибыл в Англию, — он считал.
— Поговорим в машине, — сказал по телефону один перед этим, в тот же день.
Их черный «мерседес» старой модели был тщательно ухожен, коврики повело от пылесоса волнами, кожаные сиденья блестели от натирки. Двое мужчин смотрелись одинаково — толстые брови у обоих почти срастались на переносице, хотя Обинзе они сказали, что просто друзья, одевались они тоже один в один — в кожаные куртки и длинные золотые цепи. Плоские стрижки торчали на головах, как цилиндры, и Обинзе они удивили, но, возможно, это была часть их хипового образа — прически-ретро. Разговаривали они с уверенностью людей, проделывавших такое и раньше, а также с легким высокомерием: его судьба, как ни крути, — в их руках.
— Мы постановили Ньюкасл, потому что знаем людей оттуда, а в Лондоне сейчас слишком горячо, слишком много браков в Лондоне, ага, зачем нам неприятности, — сказал один. — Все получится. Ты, главное, веди себя тихо, ага? Не привлекай к себе внимания, пока свадьба не состоится. В пабах не бузи, ага?
— Я никогда толком драться не умел, — сказал Обинзе сухо, но ангольцы не улыбнулись.
— Деньги при тебе? — спросил второй.
Обинзе выдал две сотни фунтов, все — двадцатифунтовыми купюрами, которые он добыл из банкомата за два дня. Аванс — чтобы доказать, что у него серьезные намерения. Позднее, после встречи с девушкой, заплатит две тысячи фунтов.
— Остальное — вперед, ага? Мы часть потратим на всякую колготу, а остальное пойдет девушке. Чувак, ты ж понимаешь, мы ничего на этом не навариваем. Обычно просим гораздо больше, но сейчас это ради Илобы, — сказал первый.
Обинзе им не поверил, даже тогда. Он познакомился с этой девушкой, Клеотилд, несколько дней назад, в торговом центре в «Макдоналдсе», у которого окна смотрели на промозглый вход в метро через улицу. Он сидел за столиком с ангольцами, наблюдал, как мимо спешат люди, и раздумывал, кто из них — она, а ангольцы тем временем шептали в телефоны: возможно, устраивали другие женитьбы.
— Привет! — сказала она.
Обинзе эта девушка поразила. Он ждал кого-нибудь в оспинах, густо замазанных косметикой, лихую и бывалую тетку. Но появилась вот эта, бодрая и свежая, в очках, оливковокожая, чуть ли не ребенок, с застенчивой улыбкой, тянула молочный коктейль через соломинку. Она походила на университетскую первокурсницу, невинную или бестолковую, — или и то и другое.
— Я просто хотел спросить, уверены ли вы во всем этом, — сказал он ей, а затем, встревоженный, что спугнет, добавил: — Я вам очень признателен, и от вас это мало что потребует: я через год получу все бумаги и мы разведемся. Но хотелось все же познакомиться и убедиться, что вы не против.
— Да, — сказала она.
Он смотрел на нее, ждал дальнейшего. Она застенчиво поиграла с соломинкой, не встречаясь с Обинзе взглядом, и он не сразу понял, что она ведет себя так из-за него, а не из-за обстоятельств. Он ей понравился.
— Я хочу помочь маме. Дома все сложно, — сказала она, ее слова — с легкой подкладкой небританского акцента.
— Она с нами, ага, — сказал один из ангольцев нетерпеливо, словно Обинзе посмел усомниться в том, что они ему уже сообщили.
— Покажи ему данные, Клео, — сказал второй анголец.
Вот это «Клео» прозвучало фальшиво: Обинзе почуял это и по тому, как это было сказано, и по тому, как она это восприняла, — на лице промелькнуло легкое удивление. Навязанная фамильярность: этот анголец никогда прежде не звал ее Клео. Обинзе задумался, откуда ангольцы вообще ее знают. У них список девушек с евросоюзовскими паспортами, которым нужны деньги? Клеотилд отбросила с лица волосы — бурю тугих кудрей — и поправила очки, будто готовилась к предъявлению своего паспорта и водительских прав. Обинзе рассмотрел их. Она показалась ему моложе двадцати трех.
— Можно ваш телефон? — попросил Обинзе.
— Просто звони нам, — сказали ангольцы чуть ли не хором. Но Обинзе написал свой номер на салфетке и придвинул к ней. Ангольцы одарили его лукавыми взглядами. Позднее, по телефону, она сказала ему, что живет в Лондоне уже шесть лет и копит деньги на школу моды, хотя ангольцы сказали, что она живет в Португалии.
— Хотите встретиться? — спросил он. — Будет гораздо проще, если мы постараемся узнать друг друга поближе.
— Да, — сказала она без промедления.
Они поели в пабе рыбу с картошкой, на торцах деревянных столов — тонкая корка жира, девушка рассказывала о своей любви к моде и расспрашивала его о нигерийских национальных костюмах. Показалась более зрелой: он заметил блеск у нее на щеках, более выраженные завитки волос и понял, что она над своим внешним видом потрудилась.
— Чем будете заниматься, когда получите документы? — спросила она. — Привезете свою девушку из Нигерии?
Эта очевидная прямота его тронула.
— У меня нет девушки.
— Я никогда не была в Африке. Было бы здорово съездить. — Она сказала «в Африке» мечтательно, как влюбленная иностранка, нагрузив это слово экзотическим восторгом. Она рассказала, что ее черный отец-анголец бросил их с ее белой матерью-португалкой, когда Клеотилд было всего три года, и отца она с тех пор не видела — и в Анголе ни разу не была. Произнесла она это, пожав плечами и цинично вскинув брови, словно это ее нисколько не огорчало, и этот жест оказался таким ей не свойственным, до того не в ладу с ней самой, что он понял, как сильно ее это расстраивает. Были в ее жизни неурядицы, о которых ему хотелось знать больше, части ее крепкого фигуристого тела, к каким он желал бы прикоснуться, но Обинзе остерегался все усложнять. Он дождется, когда пройдет свадьба, когда завершится деловая часть их отношений. Она, казалось, понимала это без всяких обсуждений. И вот в последующие недели они встречались и разговаривали, иногда репетировали, как будут отвечать на вопросы иммиграционного собеседования, а иногда просто болтали о футболе, и был меж ними крепн