Ифемелу давно мечтала и рассуждала о том, когда они смогут ее навестить. Теперь ей такое было по карману, и мама загорелась, но Ифемелу жалела, что визит никак не сдвинуть. Она хотела повидаться с родителями, но чувствовала, что их приезд ее утомит. Ифемелу сомневалась, что сможет быть им дочерью — человеком, которого они помнили.
— Мамочка, у меня на работе сейчас хлопотно.
— А, а. Мы тебя отвлечем от работы?
И Ифемелу отправила им приглашения, выписку из банка, копию своей грин-карты. Американское посольство стало получше: персонал по-прежнему хамил, по словам отца, но уже не нужно было толкаться и пихаться на улице, чтобы занять очередь. Им дали полугодовые визы. Приехали они на три недели. Показались ей чужими людьми. Выглядели так же, но памятное ей достоинство исчезло, вместо него осталось нечто мелкое — провинциальный пыл. Отец восхищался типовым ковровым покрытием в вестибюле ее многоквартирника; мама хапала в «Кей-Марте» сумочки из кожзаменителя, бумажные салфетки в ресторанном дворике торгового центра, даже пластиковые магазинные пакеты. Родители позировали для фотоснимков перед «Джей-Си Пенни» и просили Ифемелу, чтобы вся вывеска магазина попала в кадр целиком. Ифемелу наблюдала за ними со снисходительной улыбочкой, и ей за это было стыдно: она так трепетно берегла свои воспоминания, но все равно, увидев родителей, глядела на них с ухмылкой.
— Я не понимаю американцев. Они говорят «работа», а кажется — «рыбата», — объявил отец, проговаривая оба слова по буквам. — Британская манера говорить представляется гораздо более предпочтительной.
Перед отъездом мама спросила тихонько:
— У тебя есть друг?
Слово «друг» она произнесла по-английски — это смирное определение родители применяли, потому что не могли осквернять язык словом «бойфренд», хотя именно о нем и шла речь: о романтической связи, о перспективе женитьбы.
— Нет, — сказала Ифемелу. — Я очень занята на работе.
— Работа — это хорошо, Ифем. Но глаза-то держи разутыми. Помни: женщина — она как цветок. Наше время быстро проходит.
Раньше она, может, и посмеялась бы пренебрежительно и сказала маме, что совсем не чувствует себя цветком, но теперь слишком устала, слишком это много усилий. В день, когда они улетели в Нигерию, она рухнула на кровать, неудержимо рыдая и думая: «Что со мной не так?» Ей стало легче от того, что родители уехали, и за это облегчение ей было стыдно. После работы она бродила по центру Балтимора, без всякой цели, ничем не интересуясь. Вот это романисты именуют «томленьем»? Заявление об увольнении она подала в неспешный вечер среды. Увольняться она не собиралась, но внезапно показалось, что именно это и нужно сделать, и она напечатала письмо на компьютере и отнесла его в кабинет начальства.
— Вы так хорошо развивались. Можем ли мы что-то предложить вам, чтобы вы передумали? — спросила начальница, очень удивившись.
— Это личное, семейные обстоятельства, — расплывчато отозвалась Ифемелу. — Я очень благодарна вам за все предоставленные возможности.
Они говорят нам, что раса — вымысел, что между двумя черными людьми генетических различий больше, чем между черным и белым человеком. Следом нам говорят, что у черных рак груди хуже и фиброзных опухолей больше. А у белых муковисцидоз и остеопороз. И каков же расклад, а, врачи? Раса — вымысел или нет?
Глава 33
Блог торжественно стартовал и уже сбросил молочные зубы; это попеременно удивляло ее, радовало и вынуждало наверстывать. Читателей прирастало — тысячами, со всего мира, так быстро, что Ифемелу старалась не подсматривать за статистикой, не желая знать, сколько еще новеньких пришло в тот или иной день читать ее, — Ифемелу это пугало. И будоражило. Заметив, что ее посты перетаскивают на другой сайт, она сомлела от гордости, но вместе с тем не могла всего этого себе вообразить, никогда не лелеяла никаких отчетливых планов. От читателей приходили письма — читатели желали поддержать ее блог. Поддержать. Это слово сделало блог еще более отдельным от нее самой, чем-то самостоятельным, способным благоденствовать или прозябать, иногда вместе с ней, иногда — без. И Ифемелу выложила ссылку на свой счет в ПейПэл. Там появились деньги, много маленьких сумм и одна такая большая, что, когда Ифемелу ее увидела, издала неожиданный для себя звук — охнула и вскрикнула одновременно. Эта сумма далее появлялась ежемесячно, анонимно, постоянно, как зарплата, и всякий раз Ифемелу смущалась, словно нашла на улице что-то ценное и присвоила себе. Подумывала, не от Кёрта ли это, и не читает ли он ее блог, и что думает об обозначении себя как «Горячего Белого Бывшего». Мысли эти были вполсилы: Ифемелу скучала по тому, как все могло сложиться, но больше не скучала по Кёрту.
Почту блога Ифемелу проверяла слишком часто, как ребенок, алчно обдирающий обертку подарка, который не наверняка желанен, и читала сообщения людей, приглашавших с ними выпить, сообщавших ей, что она — расистка, подбрасывавших идеи дальнейших постов. Блогерша, готовившая для Ифемелу масла для волос, предложила свою рекламу, за символическую плату, и Ифемелу поместила в правом верхнем углу странички блога фотографию пышноволосой женщины; если щелкнуть по фотографии, попадаешь на сайт масел для волос. Один читатель предложил денег за размещение мигающей картинки: сначала длинношеяя модель в облегающем платье, а следом — та же модель в широкополой шляпе. Щелчок по картинке вел на сайт онлайн-бутика. Вскоре посыпались письма с предложениями рекламировать шампуни «Пантин» и косметику «Кавергёрл». А затем письмо от куратора мультикультурных мероприятий из школы в Коннектикуте, такое формальное, что Ифемелу подумалось, будто его отпечатали на вырубленной вручную бумаге с серебряным обрезом: ее приглашали провести с учениками беседу о культурном многообразии. Еще одно письмо, чуть менее формально изложенное, прилетело от некоей компании в Пенсильвании: в нем сообщалось, что местный преподаватель счел ее «противоречивым интернет-оратором на расовые темы» и спрашивал, не хочет ли она вести их ежегодный семинар по этническому многообразию. Редактор «Балтимор ливинг» сообщила, что они хотели бы включить ее в статью «Десять примечательных людей»; ее сфотографировали рядом с ноутбуком, лицо укрыто тенью, подпись: «Блогер». Ее читательская аудитория утроилась. Посыпалось еще больше приглашений. Телефонные звонки она принимала, облачившись в самые серьезные свои брюки, в помаде самого глухого оттенка, и говорила, сидя выпрямившись за столом, нога на ногу, тон размеренный, уверенный. И все же что-то в ней всегда деревенело от напряжения, от ожидания, что человек на другом конце провода осознает: Ифемелу лишь выставляет себя профессионалом, опытным переговорщиком, а по сути — безработная, которая весь день проводит в жеваной ночнушке, и, обозвав ее самозванкой, повесит трубку. Но приглашения продолжали прибывать. Гостиницу и дорогу ей оплачивали, гонорары случались разные. Однажды она, повинуясь порыву, сказала, что хочет вдвое больше, чем ей предложили на прошлой неделе, и обалдела, когда человек, звонивший из Делавэра, согласился: «Ага, можно».
Большинство людей, посетивших ее первую лекцию об этническом и расовом многообразии в маленькой компании в Огайо, пришли в кроссовках. Все белые. Ее презентация называлась «Как обсуждать расовые вопросы с коллегами других рас», но с кем, интересно, они собираются разговаривать, если они тут все белые? Возможно, уборщик у них черный.
— Я не эксперт, поэтому ссылаться на меня не стоит, — начала она, и все засмеялись, смех был добродушным, поддерживающим, и она сказала себе, что все сложится хорошо, не надо волноваться, обращаясь к целому залу посторонних людей посреди Огайо. (Она с легкой тревогой вычитала, что в этих местах до сих пор существуют закатные города.[167]) — Первый шаг к откровенному общению на расовые темы — осознание, что не весь расизм одинаковый, — сказала она и начала свою тщательно подготовленную речь. Когда наконец добралась до «Спасибо», довольная гладкостью собственного выступления, лица вокруг заледенели. От тяжких хлопков земля ушла из-под ног. Чуть погодя она осталась один на один с директором по кадрам, пила чересчур сладкий холодный чай в конференц-зале и говорила о футболе: директор знал, что Нигерия играет хорошо, и словно бы рвался обсуждать что угодно, кроме речи, которую она только что произнесла. В тот вечер она получила электронное письмо: ВАША РЕЧЬ — ФУФЛО. ВЫ РАСИСТКА. БЛАГОДАРНОЙ НАДО БЫТЬ, ЧТО МЫ ВАС В ЭТУ СТРАНУ ПУСТИЛИ.
Это письмо, набранное прописными буквами, стало для нее озарением. Цель семинаров по этническому многообразию, бесед о множественности культур — не подталкивать настоящие изменения, а подкреплять в людях самодовольство. Никому не нужны ее мысли — им нужен жест, ее присутствие. Они не читали ее блог, а просто слышали, что она «ведущий блогер» на расовые темы. И потому в последующие недели она на своих лекциях в компаниях и школах говорила то, что они желали услышать, ничего из того, что она изложила бы у себя в блоге: она понимала, что люди, читающие ее блог, — не те же самые, кто ходит на ее семинары по расовому многообразию. В своих речах она говорила:
— Америка далеко продвинулась, и нам всем есть чем гордиться.
У себя в блоге она писала: «Расизма не должно было случиться вообще, а потому не будет вам никаких печенюшек за его укрощение». Приглашения всё прибывали и прибывали. Она наняла студентку-практикантку, американку с Гаити, прическа — изящные жгуты, в интернете она оказалась шустра, отыскивала все сведения, какие были нужны Ифемелу, и вытирала неуместные комментарии почти с той же скоростью, с какой они появлялись.
Ифемелу купила маленькую квартирку. Ее потрясло, когда она увидела объявление в разделе недвижимости в газете и осознала, что первый взнос ей по карману. Написав свое имя над словом «владелец», она с испугом ощутила себя взрослой, а также немножко ошалела, потому что это стало возможным благодаря ее блогу. В одной из двух комнат она оборудовала себе кабинет и писала там, частенько стоя у окна и глядя на свой новый район — Роланд-Парк, восстановленную ленточную застройку, затененную старыми деревьями. Ее удивляло, почему некоторые посты привлекали к себе внимание, а некоторые его почти не удостаивались. Пост о попытке онлайн-знакомства — «При чем тут любовь?» — продолжал набирать комментарии, словно там намазано, многие месяцы после публикации.