Он любил своих краснокожих детей и говорил: «Уйдите еще чуть дальше, чтобы я не наступил на вас».
Братья! Я слышал очень много речей от нашего Великого Отца.
Но они всегда начинались и заканчивались этим «Уйдите еще чуть дальше, вы стоите слишком близко ко мне».
Д. Ван Эвери в своей книге «Лишенные корней» подвел итоги перемещения для индейцев: «В долгой череде бесчеловечных поступков, совершаемых людьми, изгнание являлось тем, что приносило страдания и муки многим народам. Но ни на один народ оно не действовало столь разрушительно, как на индейцев с Востока. Индеец был особенно восприимчив ко всем естественным атрибутам окружающего его мира. Он жил на открытом пространстве. Он знал каждое болото, просеку, вершину холма, камень, родник, приток, как их дано знать лишь охотнику. Туземец никогда не мог воспринять принцип установления частной собственности на землю (для него это было не более рационально, чем частная собственность на воздух), но он любил землю столь сильно, что на такие эмоции не был способен ни один собственник. Индеец чувствовал себя такой же ее частью, как горы и деревья, животные и птицы.
Его родина была святой землей, ставшей для него священной, так как здесь обрели покой останки его предков и так как сама природа была естественным храмом его религии. Краснокожий полагал, что водопады и горные хребты, облака и туманы, долины и поляны населены мириадами духов, с которыми он сам ежедневно общался. И именно от этих увлажненных дождями земель и лесов, от рек и озер, с которыми он был связан традициями предков и с которыми у него была своя собственная духовная связь, индеец был изгнан далеко на запад в засушливые, безлесные места, в заброшенный край, известный повсеместно как Великая американская пустыня»[70].
Согласно этому исследователю, в 20-х гг. XIX в., незадолго до того, как Э. Джексон стал президентом, и после того, как отгремели англоамериканская война 1812–1814 гг. и Первая крикская война, в южных частях страны туземцы и белые часто селились очень близко друг от друга и жили в мире, в окружении природы, которой, казалось, хватит на всех. Они научились видеть общие проблемы. Дружеские отношения развивались. Белым было разрешено посещать индейские общины, а коренные жители Америки часто становилось гостями бледнолицых. Деятели эпохи фронтира – Дэви Крокетт и Сэм Хьюстон – выросли в такой атмосфере и оба, в отличие от Э. Джексона, навсегда остались друзьями аборигенов.
Движущей силой, которая привела к перемещению индейцев, доказывал Д. Ван Эвери, не были бедные белые жители приграничья, обитавшие по соседству с индейцами. Этими силами являлись индустриализация и торговля, увеличение численности населения, развитие городов и железных дорог, удорожание земли и жадность предпринимателей. «Руководители экспедиций и земельные спекулянты манипулировали ростом общественного возбуждения… Пресса и духовенство неистовствовали». В результате этого безумия индейцы либо погибали, либо изгонялись, земельные спекулянты разбогатели, а политики обрели больше власти. Что касается малоимущих белых обитателей фронтира, то они были пешками, которых выставили вперед при первых жестоких схватках, но которые вскоре оказывались ненужными.
Имели место три добровольные волны миграции чироков на запад, в прекрасный лесной край Арканзаса, но там почти сразу индейцы оказались в окружении белых поселенцев, охотников и трапперов[71]. Этим туземцам (так называемым западным чирокам) предстояло двигаться дальше на запад, на этот раз в засушливые земли, слишком бесплодные для белых поселенцев. Федеральное правительство, подписывая с индейцами договор в 1828 г., объявило новую территорию «постоянным домом… который, в соответствии с официальными гарантиями Соединенных Штатов, останется в их владении навсегда». Это было очередной ложью, и о плачевном положении западных чироков стало известно тем трем четвертям всего племени, которые все еще оставались на Востоке и испытывали давление со стороны белых, подталкивавших их к переселению.
Семнадцать тысяч чироков, живших в окружении 900 тыс. белых в Джорджии, Алабаме и Теннесси, решили во имя выживания адаптироваться к миру белого человека. Индейцы становились фермерами, кузнецами, плотниками, каменщиками, владельцами собственности. Перепись 1826 г. зарегистрировала у туземцев 22 тыс. голов рогатого скота, 7,6 тыс. лошадей, 46 тыс. свиней, 726 ткацких станков, 2488 прялок, 172 повозок, 2943 плуга, 10 лесопилок, 31 мельницу, 62 кузницы, 8 прядильных станков и 18 школ.
Язык чироков – необычайно поэтичный, полный метафор, экспрессивный, тесно связанный с танцем, драмой и ритуалом – всегда был языком голоса и жеста. Теперь же вождь племени Секвойя создал письменность, которую освоили тысячи индейцев. Новый законодательный совет чироков проголосовал за выделение денег на покупку печатного станка, и с 21 февраля 1828 г. начала выходить газета «Чироки феникс», которая издавалась на двух языках – английском и индейском.
До этого времени чироки, как в основном и все коренные жители Америки, обходились без формального управления. Д. Ван Эвери так пишет об этом: «Основополагающим принципом индейской формы правления всегда было неприятие управления. Индивидуальная свобода рассматривалась практически всеми краснокожими к северу от Мексики как нечто незыблемое, более важное, чем обязательства личности по отношению к своей общине или народу. Такая анархистская позиция определяла и поведение, начиная с мельчайшей социальной единицы – семьи. Родители-индейцы не были склонны заниматься вопросами дисциплины своих детей. Каждое проявление последними собственной воли расценивалось первыми как благой знак становления зрелого характера».
Время от времени собирался совет, членство в котором было свободным и непостоянным и чьи решения проводились в жизнь исключительно благодаря влиянию общественного мнения. Моравский священник, живший среди индейцев, так описывал их общество: «Там из века в век, без общественных потрясений и разногласий, существовало традиционное правление, которому в мире, возможно, нет аналога; правление, при котором не было четких законов, а существовали лишь древние традиции и привычки, отсутствовала юриспруденция, но имелся жизненный опыт прежних времен, не было судей, а были лишь советники, которым люди, тем не менее, добровольно и безоговорочно повиновались, – т. е. правление, при котором возраст определяет положение в обществе, мудрость дарует власть, а нравственная чистота обеспечивает всеобщее уважение».
Теперь же в окружении белых поселенцев все это стало меняться. Чироки даже принялись подражать им в создании рабовладельческого общества: индейцы имели более 1 тыс. невольников. Образ жизни краснокожих начал напоминать ту цивилизацию, о которой говорили белые, и при этом индейцы предпринимали, по словам Д. Ван Эвери, «колоссальное усилие», чтобы завоевать доброе расположение американцев. Туземцы даже приветствовали приезд миссионеров и принимали христианство. Все это не сделало их большими друзьями белых, которые стремились получить земли, принадлежавшие чирокам.
В 1829 г. в послании Конгрессу США Э. Джексон ясно изложил свою позицию: «Я известил индейцев, населяющих некоторые районы Джорджии и Алабамы, что их попытка создать независимое правительство не будет поддержана властями Соединенных Штатов, и посоветовал либо эмигрировать за Миссисипи, либо подчиниться законам этих штатов». Конгресс быстро принял Закон о перемещении.
У индейцев были и защитники. Возможно, самый красноречивый из них – сенатор от штата Нью-Джерси Теодор Фрелингхайзен, который при обсуждении в сенате вопроса о перемещении заявил: «Мы согнали племена на жалкие клочки земли у наших южных границ. Это все, что у них осталось от их когда-то безграничных лесов, но, тем не менее, как у кровопийцы, наша ненасытная алчность требует: дайте еще, еще! Сэр… Неужели законы справедливости изменяются в зависимости от цвета кожи?»
В целом Север был против упомянутого Закона. Юг выступал за его принятие. Палата представителей проголосовала за законопроект при соотношении голосов 102:97. В сенате он тоже едва прошел. Документ не предполагал применения силы, а предусматривал помощь индейцам при переселении. В нем подразумевалось, что если краснокожие не будут уходить, то окажутся без защиты, финансирования и сочувствия со стороны штатов.
После этого племена, одно за другим, стали испытывать на себе давление. Индейцы чокто не хотели покидать родные места, но 50 их представителям секретно пообещали взятки деньгами и землями, после чего был подписан договор на ручье Дансинг-Рэббит: земля этого племени к востоку от Миссисипи переходила к Соединенным Штатам в обмен на финансовую помощь при переселении, компенсацию за оставленное имущество, годовой запас продовольствия на новом местожительстве и гарантии того, что никогда больше от индейцев не потребуют переезда. Для 20 тыс. чокто в штате Миссисипи, несмотря на то что большинство из них ненавидели этот договор, давление теперь стало невыносимо. Белые, включая продавцов алкоголя и жуликов, толпами собирались на землях племени. Штат принял закон, запрещающий чокто пытаться влиять друг на друга в вопросах перемещения.
В конце 1831 г. 13 тыс. чокто отправились в свой долгий путь на запад – туда, где земли и климат были столь непохожи на те, которые они знали раньше. «Ведомые охранниками, подталкиваемые агентами, подгоняемые подрядчиками, они брели, как стадо больных овец, в неизвестные и не обещавшие ничего хорошего края». Индейцы ехали в повозках, запряженных быками, верхом на лошадях, шли пешком, чтобы потом оказаться на пароме, который перевозил их через реку Миссисипи. Этот переезд должна была организовать армия, но военные переложили свою работу на частных подрядчиков, которые старались забрать у правительства как можно больше денег для себя, дав при этом индейцам как можно меньше. Кругом царил беспорядок. Провизия исчезала. Начался голод. Д. Ван Эвери пишет: «Длинные мрачные колоны скрипящих, запряженных быками повозок, толпы отстающих людей, шедших пешком вместе с погоняемыми стадами, медленно брели на запад через леса и болота, реки и холмы, пробираясь от плодородных долин побережья Мексиканского залива к засушливым западным равнинам. В предсмертных конвульсиях редели последние остатки индейского мира, выброшенные в чужой новый мир.