Он раздраженно посмотрел на часы. Десять минут двенадцатого. Сюда он приехал около восьми часов, бросив деньги на дороге, как было сказано. Люди Ороско в Ногалесе следили за радиосигналом из чемодана с деньгами.
Он высидел еще двадцать минут, после чего вылез из машины и стал прохаживаться по редкому лесу, сам не зная, что ищет, но опасаясь найти тело Терри. Не было никаких признаков того, что похитители появятся здесь. Он вернулся к машине и выехал с прогалины на грунтовую дорогу. Большая машина недовольно скрипела на ухабах.
Около часа дня он уже приближался к дому. Владения раскинулись до горизонта: тысяча миль изгороди, сотня ветряных мельниц, пятнадцать тысяч голов скота, пять тысяч акров орошаемого хлопка, две сотни ковбоев, шесть сотен лошадей и восемнадцать тракторов, не счесть койотов и куропаток. Ранчо Коннистона: небольшой уголок империи. Оукли по-хозяйски оглядывал эти владения.
Ороско был у гаража, когда он подъехал.
— Никаких следов Терри. Я ждал три с половиной часа.
— Мне очень жаль, Карл.
— Вы думаете, она мертва?
— Думаю, что да. Но мы все равно должны искать.
Они пошли к дому. Ороско начал рассказывать:
— Ваш приятель в Пентагоне подпалил задницу диспетчеру в Дэвис Монтан. Нам передали всю информацию о вчерашних полетах, и мы остановились на пяти вариантах. Мои люди проверяют сейчас все пять зон. Одна из них приходится на центр Таксона, а это ничего не даст. Я сказал им, что нам нужно знать, где самолеты были в двенадцать сорок четыре, но мне ответили, что такой самолет делает в минуту около десяти миль. А если еще ваши часы врут на полминуты или больше…
Они вошли в дом. Луиза и Адамс сидели с мрачным видом за столом в передней комнате и играли в джин-рамми. Оукли сказал:
— Она не появилась, — и свернул в коридор, игнорируя их вопросы. Ороско прошел за ним в кабинет и закрыл дверь. Оукли спросил: — Что с этой штукой в чемодане?
— Она пересекла границу в Лошьеле, после чего сигнал потеряли.
— Что? — Оукли резко повернулся.
— У такого маленького передатчика дальность не очень большая; может быть, мы опять поймаем сигнал. На каждой дороге к югу от Лошьела есть мой человек.
— Пусть лучше ищут этот сигнал, черт возьми!
— В этом деле нет гарантий. Мы стараемся.
Ороско протянул толстый палец, и Оукли увидел пришпиленную к книжной полке карту — раньше ее не было.
— Извините, — сказал Ороско, — что я сделал из этой комнаты штаб, но я пытаюсь руководить отсюда операцией по телефону. — Он подошел к карте. — Смотрите. У меня есть люди в Ногалесе и Магдалене. Из Лошьела идет не так уж много дорог, рано или поздно передатчик провезут где-то здесь, разве что они выбросят чемодан или сделают петлю по эту сторону границы, но на этот случай у меня есть человек в Лошьеле. Мы их найдем. Это просто вопрос времени.
— И что же я должен делать все это время?
Ороско по-ковбойски сел на стул, сложив толстые руки на высокой спинке.
— Пора нам поговорить о ранчо, Карл. Я предупреждал, что подниму эту тему сегодня.
— Сейчас не время.
— Какого черта. О чем еще нам говорить сейчас?
— Я вообще не хочу это обсуждать.
— Очень жаль, потому что мне есть что сказать.
Оукли откинулся в кожаном кресле Коннистона и устало закрыл глаза. Это нисколько не смутило Ороско:
— За последний год у Коннистона свалили четыре изгороди и спалили два сарая. Это, конечно, пустяки. Но если постоянно отмахиваться от этих чиканос, гордость вынудит их поднять бунт. Они же видят, как черные кругом получают концессии, и считают, что сейчас их очередь, понимаете? Если черные могут, то мексиканцы тоже. Вы когда-нибудь были к востоку от ранчо, Карл? Навещали семью чиканос? Их может быть четырнадцать в трехкомнатной саманной хижине, они безработные, недоедают и болеют туберкулезом… Если удается, собирают горох за доллар в день, если нет, живут на тортильях и бобах. И вот они прозябают там, в холмах, и смотрят на ранчо и большой дом, украденные у их дедов. А знаете, как это было сделано, Карл? Очень просто. Сто лет назад мексиканец заходит в магазин, хозяин которого американец. Мексиканцу нужно купить мешок продуктов, и американец говорит; «Подпиши вот здесь, тогда я дам тебе в кредит». Чиканос подписывает бумагу, прочитать которую не может, потому что кредит нужен ему позарез. Потом оказывается, что он передал права на свою землю. Так судьи, адвокаты, сборщики налогов и вообще все гринго в Аризоне лишили этих людей их законных прав на землю. Теперь они хотят вернуть свое достояние. Им нужно знать, вернете вы землю сами или придется отнимать ее силой.
Оукли все сидел с закрытыми глазами. Его молчание было протестом против слов Ороско. Глубоко вздохнув, мексиканец продолжал:
— У меня есть кузен в тех холмах, он живет на бобах и хлебе. Ни мяса, ни молока. Питьевую воду они берут из ирригационного канала. А Коннистон получал от государства на развитие сельского хозяйства больше, чем годовой доход всех чиканос в округе вместе. Мой кузен сыт этим по горло, Карл.
Морщась, Оукли открыл глаза и посмотрел на Ороско с холодным недоверием.
— Если он ваш кузен, почему вы позволяете ему жить в нищете?
— Потому что он слишком гордый и ничего не берет. Я предлагал ему деньги много раз.
— Но не слишком гордый, чтобы требовать землю, которая ему не принадлежит.
— Ну, Карл, от вас я этого не ожидал. Это пахнет расизмом.
— Чепуха, Диего. Вы хорошо знаете, что в случае чего я за помощью обращусь скорее к вам, чем к любому из гринго, которых я знаю.
— Когда вы последний раз приглашали чиканос к себе на уютный ужин?
Оукли сузил глаза до щелок.
— Вы говорите совсем не о том, Диего. Я-то не виноват в том, что ваши чиканос безнадежно отстали от времени. Как вы можете надеяться, что я восприму всерьез эти фантазии? Фирма Коннистона владеет этой землей в полном соответствии с законом. И все эти разговоры ваших мексиканцев… — Он вдруг широко раскрыл глаза, наклонившись вперед, опершись локтями о стол, как будто желая захватить Ороско врасплох. — Суть дела в том, что вас вовлек в эту историю какой-то фанатик, который знает, через меня вы вхожи к Коннистону, и теперь вы честно выполняете свой долг, не желая, чтобы мексиканцы считали вас предателем. Ну хорошо, вы мне все высказали, но я не поддался. Оставим это, хорошо? Идите и скажите им, что я не согласен.
— Вы не очень-то хорошо обо мне думаете.
— Я очень хорошо о вас думаю, Диего, но в данном случае я считаю, что вы ввязались по ошибке, не подумав.
— Вы думаете, я всего лишь мальчик на побегушках у какого-то крупного мексиканца, который возглавляет движение? Могу вас удивить, Карл. Движение возглавляю я.
Оукли нахмурился.
— Я думал, вы умнее.
— Думали? А я не упоминал, что собираюсь баллотироваться в сенат штата в следующем году?
— Желаю удачи, — процедил Оукли. Он хотел добавить еще что-то резкое, но зазвонил телефон. — Хелло?
Это был один из биржевых маклеров Оукли. Его беспокоило, что акции Коннистона падают. Слишком много их продавалось одновременно в разных городах. Тем не менее Оукли подтвердил свое указание продать акции, заверив, что скоро они пойдут на повышение. Он хорошо продумал свои ходы…
Ороско наблюдал за ним с невозмутимым лицом. Оукли поднял трубку телефона и набрал номер в Лос-Анджелесе.
— Фил, пожалуйста, купите пять тысяч акций «Коннистон индастриз». Причем нужно, чтобы на бирже знали, что покупатель — я. Сможете это устроить?
— Смогу, но зачем? Вы же только что продали через меня сто тысяч акций?
— Да. И надеюсь, что вы никому об этом не говорили.
— Ваше имя не упоминалось. О, я понимаю. Сейчас вы хотите вызвать повышение, чтобы…
— Так вы это сделаете?
Пауза, затем, более осторожным тоном:
— Конечно, я ведь получаю комиссионные.
— Спасибо, — сказал Оукли. Когда он положил трубку, его лицо было уже менее напряженным.
Ороско сказал:
— На бирже решат, что если столь близкий к Коннистону человек покупает его акции, они идут на повышение… А вы тем временем… В конечном итоге всех этих комбинаций вы заработаете несколько миллионов долларов. Миленько.
— Я не знал, что вы разбираетесь в биржевых махинациях.
— Уж не настолько я глуп, чтобы не понять вашу игру. Меня это не касается, конечно, однако теперь я без лишних угрызений совести представлю вам огромный счет за теперешнюю работу.
— Я не стану торговаться, — сказал Оукли, улыбаясь. Он откинулся в дорогом кожаном кресле и сунул в рот толстую сигару. Лишь через некоторое время он осознал не без смятения, что за последний час ни разу не вспомнил о Терри Коннистон.
Глава 13
У Митча распухла правая рука. Неуклюже, морщась от боли, он выкатил красную спортивную машину из сарая, чтобы было больше света, но все же тень под приборным щитком мешала ему.
Он лег на спину, пытаясь закоротить проводки, чтобы завести машину, ключ от которой был у Флойда. Руки быстро уставали, приходилось для отдыха опускать их на грудь. Машину он поставил так, чтобы, подняв голову, видеть дверь дома. Время от времени он поглядывал на обеих девушек. Нож он оставил Терри: это отбивало у Билли Джин желание напасть.
Митч не знал, что будет делать дальше. В голове роились смутные планы. Может быть, добраться до небольшого городка на побережье Тихого океана, выбрать неприметное имя, постепенно обзавестись необходимыми документами, ни во что не ввязываться, чтобы у полиции не было оснований интересоваться его отпечатками пальцев…
Сильно заболела спина, и он выбрался из машины. Терри спустилась с крыльца, подошла к нему. Он потянулся всем телом, выгнул спину.
— В чем дело?
— Спина разболелась.
— Мне очень жаль. Я могу чем-нибудь помочь?
Он удивленно уставился на нее.
— Послушай, я похититель, а ты похищенная, забыла?
Она ответила: