[148]. Вера в крепость подобных уз побуждала рабовладельцев отправлять сыновей на войну в сопровождении таких рабов.
Такая идеализированная связь между черными и белыми – единственная, которую готовы были принять те, кто в мире Уильяма и Эллен обладал властью. Именно так и решили действовать супруги. Пароход представлял наибольшую опасность: нигде за ними не наблюдали бы столь пристально, чем на борту. И нигде, кроме как на пароходе, им не нужно было использовать все знания и навыки.
На глазах[149]
Сразу после второго звонка в салон, тесное помещение с печью и несколькими столиками, вошли двое. Мужчины собирались там, чтобы почитать газеты, поиграть в карты, поболтать, перекусить и выпить. Здесь беззастенчиво плевались – даже на лучших кораблях стены и ковры были покрыты табачными плевками.
Устроив хозяина, Уильям вышел, оставив Эллен в одиночестве среди мужчин. Держалась она сдержанно, стараясь не привлекать внимания. В углу, посматривая на золотые карманные часы, зевал какой-то джентльмен. Взглянув на часы, он уставился прямо на Эллен. Прозвучал свисток, корабль вздрогнул и пришел в движение. Эллен выждала какое-то время, показавшееся разумным, а потом попросила показать ее место.
Мужчина с золотыми часами продолжал наблюдать за ней и внимательно прислушивался к разговору. Он сразу заметил невысокого больного молодого человека, одетого так, что не видно было даже глаз. Слышал, как тот представился мистером Джонсоном и сказал, что плохо себя чувствует. Видел, как отправили за рабом молодого человека. И заметил, что у мистера Джонсона довольно высокий, почти женский голос.
Каюты были крохотные, с полкой, прикрепленной к стенке, и зеркалом, повешенным для украшения. Маленькое окошко и еще одна дверь на палубу. Удобства на пароходах были безумно грязными – все пассажиры пользовались одним полотенцем и общей расческой. Отхожее место вселяло настоящий ужас. Любой, кто им пользовался, стремился выйти как можно быстрее.
Уильям помог хозяину устроиться на полке. Выйдя, он сразу почувствовал неладное. Поведение молодого мистера Джонсона показалось странным не только мужчине с золотыми часами, но и капитану, и другим пассажирам. Они стали расспрашивать Уильяма, и тот старался ответить в меру сил, а затем вернулся к хозяину.
Эллен отправила его за куском фланели и лекарством, чтобы он устроил небольшое представление у печи: это должно было помочь маскировке и успокоить не в меру любопытных пассажиров. Одно дело путешествовать рядом с инвалидом, совсем другое – оказаться в замкнутом пространстве с больным, скажем, холерой. Вспышки инфекций случались довольно часто. Она причиняла сильные страдания и сопровождались патологическими выделениями. А вот ревматизм был болезнью распространенной – и абсолютно незаразной.
Самым часто используемым лекарством от болезней суставов являлся оподельдок, который готовили из мыла, спирта, камфары и нашатыря[150]. Естественно, запах был весьма неприятным. Когда Уильям начал разогревать лекарство в салоне, двое мужчин пожаловались на жуткую вонь, а один просто пригрозил вышвырнуть Уильяма с его мазью за борт.
Тот спешно вернулся к хозяину и смог немного побыть там. Уильям прикладывал теплые салфетки к лицу жены. Они обменивались взглядами, ограничиваясь лишь объяснимыми лечением прикосновениями. Уильям оставался рядом с женой столько, сколько мог, однако ночевать ей предстояло одной в окружении мужчин. Он укутал ее пропитанной лекарством фланелью, – оба надеялись, что запах достаточно силен, чтобы избавить Эллен от неприятностей.
Мужчина с золотыми часами расхаживал по палубе. Маяк на острове Тайби был все еще виден – некогда по нему ориентировались корабли рабовладельцев, возвращающиеся из Африки[151]. Те, кому удалось пережить этот путь, высаживались на острове Тайби, где их выдерживали в карантине, а затем отправляли на торги во второй порт Саванны. Хотя международный закон запретил работорговлю, некоторым кораблям все еще удавалось доставлять в Америку живой товар.
Мужчина с золотыми часами смотрел на маяк, пока тот не скрылся во мраке. В этот момент на палубу вышел Уильям. Он спросил у стюарда, где можно устроиться, но ему ответили, что для цветных мест нет. Уильям побродил по палубе, а потом нашел самое теплое место на груде мешков с хлопком возле трубы. На открытой палубе было шумно и сыро, грохотал двигатель, периодически долетали брызги воды. Над головой ярко сияли звезды.
Всю ночь пароход петлял между островами, прошел мимо Блади-Пойнт на Дофуски, миновал Хилтон-Хед и залив Транкард[152]. Они преодолели развалины старой испанской крепости, плантаций близ Бофора, причалов и берегов, покрытых устрицами. Изредка пароход останавливался, сгружая и забирая почту. Миновав остров святой Елены, они направились в открытое море.
Погода выдалась отличная: большинство пассажиров рано утром выбрались на палубу, чтобы подышать свежим воздухом и нагулять аппетит перед завтраком. Мужчина с часами явно ожидал молодого мистера Джонсона, и тот вскоре появился (как заметил пассажир, в той же одежде, что и накануне вечером). Мистер Джонсон сел на скамью. Мужчина с часами получил возможность лучше рассмотреть молодого инвалида при дневном свете. Он заметил красивое лицо, темные волосы, смуглую кожу, выдававшую испанскую кровь. Ему явно хотелось узнать о мистере Джонсоне побольше, но, поскольку тот явно уклонялся от общения, принялся расспрашивать его раба.
Уильям быстро рассказал, что хозяин родом из Атланты, а его болезни ставят в тупик лучших врачей Джорджии. Сильнее всего донимает ревматизм: он с трудом ходит и почти ничего не может сделать сам. Сейчас он направляется в Филадельфию к своему дяде, известному врачу. Как позднее вспоминал собеседник, Уильям говорил открыто и уверенно и вызывал симпатию. Пассажир проникся сочувствием к больному, однако заметил в походке нечто странное.
Колокол созвал всех к завтраку, и пассажиры вернулись в салон, где им подали жареную курицу и горячий кофе. Капитан предложил мистеру Джонсону сесть рядом с ним и поинтересовался его здоровьем. Остальные пассажиры тоже проявили симпатию. Мистер Джонсон объяснил, что есть ему нетрудно, но в остальном требуется помощь. Уильям помогал во всем – порезал курицу так, чтобы хозяин смог управиться здоровой рукой. А потом произошла сцена, о которой Крафты рассказывали очень часто. Когда Уильям вышел, капитан улучил момент, чтобы дать мистеру Джонсон совет.
– У вас очень внимательный слуга, сэр, – заметил он. – Но, когда окажетесь на Севере, за ним придется пристально следить.
Сколь бы преданным ни был Уильям, на Севере он может «повести себя иначе». Капитан знал многих, кто потерял ценную собственность в аболиционистских штатах. По его мнению, мистер Джонсон поступал неразумно. Тот не успел ответить, как в разговор вступил другой пассажир, явно работорговец.
– Просто назовите цену, – сказал он. – Я готов избавить вас от этой головной боли.
Декабрь был лучшим временем для торговли рабами, и сделка могла быть выгодна для обеих сторон[153]. Работорговец пристально смотрел на Эллен.
– Что скажете, мистер Джонсон?
– Я не собираюсь продавать, сэр, – ответила Эллен. – Мне без него не обойтись.
– Вам придется обходиться без него, если возьмете его с собой на Север, – парировал работорговец.
Он сказал, что старше и опытнее мистера Джонсона в деле обращения с рабами: десять лет занимался работорговлей по поручению генерала Уэйда Хэмптона. Лучше всего продать Уильяма в Новом Орлеане.
– Он хитрый ниггер, – предостерег работорговец. – По глазам вижу, что собирается сбежать.
Если раньше Уильям прикрывал Эллен, настала ее очередь, и она решительно ответила:
– Я так не думаю, сэр. Я абсолютно уверен в его преданности.
– Какая глупость! – воскликнул работорговец, ударив кулаком по столу с такой силой, что кофе выплеснулся на колени его соседа. Тот вскочил, однако работорговец с угрозой произнес: – Не стоит поднимать шум, сосед. Такое случается и в лучших семьях!
В салоне было тесно – на пароходах часто случались драки, особенно по вечерам, когда спиртное лилось рекой. Но сейчас было утро, путешествие близилось к концу. Мистер Джонсон поблагодарил капитана, и все вышли на палубу. Там работорговец развернулся в полной мере: он громко разглагольствовал, перекрывая шум двигателя, и вызвал всеобщее одобрение, упомянув имя Джона С. Колхауна – этот плантатор из Южной Каролины утверждал, что рабовладение – «абсолютное благо».
Отец Эллен тоже был почитателем Колхауна, утверждая: «Права государства – вот истинная вера патриота, и Колхаун – пророк этой веры»[154]. Мистер Джонсон сказал капитану, что воздух слишком свеж для него, и вернулся в салон.
Там завтракал молодой офицер, с которым Эллен познакомилась по пути в Саванну. Он показался ей знакомым, поскольку белые единокровные братья выглядели точно так же. Сыновья Джеймса Смита были красивыми, энергичными, крупными юношами. Среди них выделялся весельчак Боб, капитан мейконских волонтеров. И на пароходе офицер отнесся к Эллен по-братски.
– Извините, сэр, – начал он, – но мне кажется, вы чрезмерно балуете слугу благодарностями. Единственный способ заставить ниггера что-то сделать и держать его в узде – обрушиться на него со всей силой и заставить дрожать как лист.
В этот самый момент в салон вошел его раб Нед, и хозяин продемонстрировал все сказанное на практике. Затем отправил Неда за багажом, добавив, что, если бы всех рабов муштровали подобным образом, они были бы «трусливыми, как собаки», и никогда бы не осмелились бежать.