Он вернулся в вагон к Эллен. Та сидела в одиночестве в самом конце. Увидев его, она улыбнулась. Супруг понял, о чем она думает, почувствовал надежду в самой ее фигуре, хотя глаза были скрыты за стеклами очков. В ней жила надежда, что утром они станут свободными. Уильям постарался казаться веселым, чтобы не пугать ее сразу.
– Как вы себя чувствуете? – спросил он.
– Намного лучше, – ответила она, возблагодарив Господа за то, что путешествие проходит спокойно.
Хотя не так спокойно, как они надеялись… Уильям передал ей слова полицейского. Эллен была поражена и впервые дала волю чувствам.
– Неужели придется вернуться?
Уильям ответить не мог.
Все должно было решиться в несколько минут, и оба это знали. Эллен предстояло доказать свое право владения рабом на словах или на деле. Уильям был готов ее поддержать, но говорить за обоих следовало лишь ей.
Они вышли из вагона, перешли платформу и вошли на вокзал. Было шумно. Эллен собрала всю волю в кулак. Сердце отчаянно колотилось. И вот она обратилась к полицейскому:
– Вы хотели меня видеть, сэр?
– Да, – подтвердил тот и снова рассказал, что вывозить рабов из Балтимора в Филадельфию можно, только доказав право владения ими.
– К чему это? – сурово и твердо, как пристало сыну джентльмена, спросила Эллен[225].
Офицер не усомнился, что она – белый мужчина, и все же следовало показать, что она – представитель высшего класса.
– Потому что, сэр, если джентльмен вывозит раба в Филадельфию, а потом оказывается, что тот ему не принадлежит, железной дороге придется выплачивать штраф. Мы не принимаем никакие пропуска рабов без надежных документов. Таковы правила, сэр.
К этому моменту раздраженный разговор привлек внимание других пассажиров. Многие начали возмущаться тем, что полицейский так грубо обращается с нездоровым юным джентльменом. Возник ропот недовольства.
Под таким давлением полицейский начал сдаваться.
– Нет ли в Балтиморе кого-то, кто мог бы подтвердить права этого джентльмена? – спросил он.
Как сейчас пригодился бы дружелюбный офицер из Чарльстона или симпатичный капитан, который расписался в книге на таможне! Впрочем, Эллен больше ни в ком не нуждалась.
В цилиндре и ботинках на толстых каблуках она казалась довольно высокой. Они с Уильямом проделали огромный путь, и оставалось всего 64 километра. Неужели пришел конец им обоим и их любви, в которой они отказывали себе так долго.
– Нет, – ответила она. – В Чарльстоне я купил билеты, чтобы добраться до Филадельфии. Следовательно, вы не имеете права задерживать нас здесь.
Да, у нее были знакомые джентльмены, однако она не знала, что их нужно привести сюда, чтобы доказать, что она является хозяином собственного раба.
Полицейский стоял на своем: он не позволит им уехать ни при каких обстоятельствах.
Эллен и Уильям смотрели друг на друга, прекрасно понимая, что ждет их в сумраке среди газовых фонарей, в чарльстонском Сахарном доме, тюрьме Лампкин и на площади перед судом в Мейконе. Позже они вспоминали, как думали, будто надежда лишь поманила их и обманула. В самый решающий момент путешествия они ощущали себя на краю пропасти. Одно неверное движение – и удерживающая их нить оборвется. Что делать? Если бежать, их поймают и убьют. Оставалось лишь молиться.
Эллен решила ждать.
Все молчали. В здание вокзала вошел кондуктор поезда из Вашингтона. Когда его спросили, он подтвердил, что мистер Джонсон и его раб ехали вместе с ним, после чего ушел. Прозвонил колокол. Все смотрели на мистера Джонсона и его раба, а потом на полицейского, который уже сам был не рад сложившейся ситуации.
– Я просто не знаю, что делать, – воскликнул он, вцепившись руками в волосы, а потом со вздохом сказал: – Думаю, все правильно.
Подбежав к кондуктору, он сказал, что джентльмен и его раб могут продолжать путь. Молодой человек явно плохо себя чувствует, и было бы неправильно задерживать его.
Наспех поблагодарив полицейского, Эллен предельно быстро, насколько это было возможно для больного джентльмена, заковыляла по платформе. Уильям спешил за ней. Он практически втолкнул ее в вагон, а сам побежал в свой в голове поезда. Локомотив уже тронулся, когда он запрыгнул внутрь.
Если бы люди на вокзале знали всю правду, они аплодировали бы этому потрясающему предприятию: не полицейскому, но элегантному молодому джентльмену, сумевшему проделать столь невероятный путь всего за четыре дня. Если в первый день битву со Скоттом Креем она выиграла простым и спокойным «да», теперь победу ей принесло решительное «нет».
Однако было и другое. Уильям и Эллен позже говорили о своей твердой вере в то, что «их поддерживало доброе… некое высшее провидение». Без этого им никогда не преодолеть бы такой большой путь. Последнее испытание Эллен было моментом абсолютной веры в Бога. Силу ей придала полная готовность отдаться на волю Господа, и невидимая рука поддержала ее в трудный момент.
Багаж[226]
Поезд уносил беглецов все дальше. Под ритмичный стук колес они немного расслабились. Ночь выдалась дождливая и пасмурная. После четырех дней переездов, бегства и настороженности Эллен и Уильям, отдыхая в тепле, знали: они близки к цели.
Поезд в полной темноте проехал через туннель длиной 36 метров. Впереди показался порт. Вдалеке виднелся форт Макгенри, где появилось звездно-полосатое знамя. Первые лучи рассвета пробудили у Фрэнсиса Скотта Кея (он и сам был рабовладельцем) мысль о «земле свободных, отчизне смелых». И это сулило супругам новую надежду.
Преодолев все препятствия, Крафты были готовы к первому рассвету в Филадельфии, к первому Рождеству и Новому году на свободе. Три остановки в Мэриленде, затем Делавэр. Поезд пересек линию Мейсона-Диксона и въехал на территорию свободного штата Пенсильвания.
На каждой остановке Уильям приходил к Эллен. При любой возможности они делились страхами и надеждами. В полумраке переложили оставшиеся деньги из ее карманов в его – серебряных монет, накопленных в Мейконе давным-давно, должно было хватить на новую жизнь на Севере. В поездах было немало жуликов, которых наверняка карманы больного богатого джентльмена привлекли бы куда больше карманов его раба. Билеты по-прежнему оставались у Эллен, а Уильям держал при себе пистолет.
Сорок восемь километров пути, третий большой мост – и вот они в Абердине, штат Мэриленд, и катят дальше по холмам. Вскоре холмы сменились широкими полями, а вдали показались темные дома. Вагон, где ехал Уильям, трудно было назвать комфортабельным, да и просто вагоном. Это скорее ящик с тонкими стенками, прикрепленный к багажному вагону. Легко воспламеняемая прокладка между топкой паровоза и остальными вагонами. Стенки не утеплены. Внутри лишь несколько деревянных скамей. Из-за близости паровоза в вагоне было шумно и дымно.
Несмотря на все это, Уильям под ритмичный стук колес расслабился – впервые с начала путешествия. Он надежно припрятал деньги и пистолет. Зная, что Эллен спокойно едет в соседнем вагоне, Уильям позволил себе закрыть глаза. Прошло восемь дней с того момента, как они по-настоящему спали. В Мейконе они четыре ночи репетировали и строили планы, которые вот-вот должны были осуществиться. Еще четыре ночи провели в пути, преодолевая препятствие за препятствием на чистом адреналине. До Филадельфии оставалось несколько часов и километров, и они пролетали один за другим. Мышцы Уильяма расслабились, дыхание выровнялось. И все же это было самое неподходящее время для сна.
Ночью поезд остановился у реки. На улице шел дождь, было темно и холодно. Остановка возле симпатичного приморского городка Гавр-де-Грас на реке Саскеханна была неожиданной. «Гавань Благодати» могла стать американской столицей – городу не хватило всего одного голоса[227].
Течение было быстрым, ни один мост не мог соединить ее берега и выдержать весенний напор огромных льдин во время ледохода. Пассажирам предстояло пересесть на паром, пересечь реку и расположиться в другом поезде, о чем и сообщили мистеру Джонсону. Молодой южанин собрал вещи и приготовился к пересадке, уверенный, что раб вскоре окажется рядом.
Уильям впервые не появился.
Шли минуты. Пассажиры начали грузиться на паром. Там был накрыт горячий ужин, но времени на еду оставалось мало. Нужно было действовать агрессивно. Джентльмены, позабыв о приличиях, хватали хлеб с чужих тарелок. На пароме было место и для цветных. Только Уильяма нигде не было видно.
Мистер Джонсон заволновался. Он остановил кондуктора и спросил, не видел ли тот его раба.
Кондуктор оказался человеком с чувством юмора. Раба не видел и предположил, что тот сбежал. Мистер Джонсон был уверен, что это не так, и попросил кондуктора поискать его.
– Я не охотник за головами, – отрезал тот.
Садиться на паром или нет? Эллен знала: Уильям ни за что ее не бросил бы. Оставались три варианта: его похитили, чтобы вернуть на Юг; он отстал; его убили в поезде. Возможностей не оставалось. У нее не было денег, она не знала города. Можно сойти с парома, но не удалось бы найти ни кров, ни пищу. Она была больным богатым молодым человеком, южанином – хуже того, рабыней, еще не добравшейся до свободного северного штата.
Еще в Мейконе они с Уильямом обсуждали вариант, что кто-то один или оба будут обнаружены и схвачены или просто потеряются. Кто-то мог распознать маскировку Эллен. Уильяма могли узнать или похитить. Но здесь, совсем рядом с Филадельфией, опасаться следовало карманников, а не охотников за головами. Они даже не думали, что тяжелее всего придется на последнем отрезке пути, где Эллен больше никому и ничего не нужно доказывать.
До этого момента она успешно импровизировала. Каждый этап пути требовал новой стратегии. Сначала она просто уклонялась от разговоров – как это было со Скоттом Креем. Потом нужно было искать что-то новое. Болезнь помогла в Саванне, но не пригодилась в Чарльстоне. В Балтиморе пришла на помощь уверенность состоятельного человека – не слабость и болезнь, а сила и твердая вера.