Появление Эллен стало потрясением: перед слушателями появилась потрясающая молодая женщина, которая, по мнению многих, выглядела такой же белой, как их собственные жены и сестры. И она спокойно смотрела на них. Эллен Крафт была не «несчастной рабыней», нуждавшейся в помощи. Нет, она сумела спастись и спасти мужа. Они с Уильямом не нуждались в снисхождении и сочувствии: супруги чувствовали себя равными своим слушателям[294].
Браун дал возможность присутствующим задавать Уильяму и Эллен вопросы – любые: и позитивные, и скептические. (Он отлично понимал, что публика захочет убедиться, что ее не дурачат.) Это рискованный шаг, поскольку ситуация могла развиваться как угодно, а Крафты были новичками на сцене. Однако они были опытными импровизаторами – приходилось притворяться с детства: Эллен заставляла себя улыбаться после расставания с матерью, Уильям держал себя в руках, когда продавали его сестру. Эллен выдержала главное актерское испытание жизни, общаясь с белыми во время бегства. Ни одно испытание не могло сравниться с теми, что они уже прошли[295].
Проблемы – и очень серьезные – возникли сразу. В процессе выступления Крафты сказали (тем самым подвергнув себя риску), что их путь начался в Мейконе, штат Джорджия. Слушатели засыпали Уильяма вопросами о городе и его жителях. Кое-кто упоминал родственников, переехавших в этот город. Он отвечал на все вопросы мгновенно и без заминки, не просто показав, что большинство из упомянутых ему хорошо знакомы, но еще и поведал, где они жили и работали. А еще охарактеризовал жизнь в городе так точно, как это мог бы сделать человек из той же местности.
Слушатели хотели узнать личную историю Эллен: как женщина с такой светлой кожей могла оказаться рабыней? (Тут смешались два табу – секс и изнасилование.) Эллен не стала скрывать, что была дочерью первого хозяина, который, умирая, приказал освободить ее и ее мать. Только наследник проигнорировал его желание и оставил их в рабстве. Джеймс Смит до сих пор жил в Мейконе и юридически являлся хозяином матери Эллен, а хозяйкой Эллен стала его дочь Элиза. Остается лишь догадываться, почему Эллен изменила историю. Возможно, просто хотела отвлечь внимание от родственников, которые все еще оставались хозяевами ее матери. Может, не желала говорить о хозяйке и единокровной сестре – и ни разу не сказала о ней плохого слова. Как бы то ни было, очевидно одно: в этой истории, где она весьма вольно обошлась с фактами, Эллен проявила мастерство истинного рассказчика.
Слушатели были поражены. Уильям, с его «проницательностью, интеллектом и талантом», а также с «удивительным остроумием», казался «необычным человеком». Эллен сочли «столь же интеллигентной». К концу выступления все были убеждены: Крафты «достойны» свободы, которой были лишены по рождению и ради которой бежали на Север. Именно на такую реакцию и рассчитывали Браун и другие активисты: первый шаг к сочувствию, которое должно преодолеть апатию по отношению к самому «позорному институту» нации и поставить в центр внимания моральную проблему рабства[296].
Из Вустера и других подобных городков данная проблема воспринималась не так остро: сколь бы ужасно ни было рабство, это не проблема Севера. Многие считали, что чернокожие в рабстве счастливее бедных Севера: о них заботятся, кормят и дают кров. А если их освободить, они не смогут прокормить себя – или хлынут на Север со своей бедностью и готовностью работать за бесценок. Отчасти подобную точку зрения разделяла партия «Свободная земля»: хотя среди ее членов были те, кто искренне был настроен против рабства, были и другие, чьи действия диктовались желанием не пустить на новые земли черных работников и жителей. Другие противники запрета рабства считали, что такой шаг вреден для бизнеса. Как многие промышленные города, Вустер зависел от торговли с Югом. Готовы ли мы потерять свои доходы и отправить сыновей в бой практически сразу после войны с Мексикой? Этим вопросом задавались осторожные жители Новой Англии, слыша громовые филиппики сенатора Колхауна.
И все же многие пожимали плечами и говорили, что рабство доживает последние дни. Рынки изменили систему; рабство более не приносит дивидендов. К чему форсировать проблему? У нации есть немало более животрепещущих трудностей – государство получило новые территории, нужно решать, как ими управлять. А Юг лучше оставить в покое – по крайней мере, сейчас.
Но появление Крафтов заставило слушателей задуматься над тем, от чего они прежде отмахивались, как от неких абстрактных ужасов[297]. Как отмечал один репортер, Крафты оставались вне закона даже на Севере: охотники могли в любой момент похитить их и вернуть хозяевам – при полной поддержке государства. Никто из слушателей не мог им помочь, – а если бы кто-то и решился, то был бы признан преступником и подвергнут крупному штрафу, а то и лишился бы свободы.
Крафты закончили выступать под громовые аплодисменты. Это настоящий триумф. Браун, несомненно, был доволен, что симпатичная молодая пара отлично справилась с выступлением и готова к Бостону и другим городам. Однако выступление еще не закончилось. Обычно после вопросов и сбора пожертвований слушатели подходили к ораторам и пожимали руки. На протяжении многих недель те, кто приходил увидеть Крафтов, поднимались и устремлялись к молодой паре. Со временем Крафты начали покидать сцену раньше[298]. В тот вечер желающих пожать руку было меньше, чем обычно, и все же этот опыт был необычен для Уильяма и Эллен: посторонние люди устремлялись вперед, желая коснуться их. Эти рукопожатия стали новым способом рассказать свою историю и донести ее до людей.
Следующие три дня оказались настоящим вихрем слов и действий. Из Вустера Браун с Крафтами направился на юг, скорее всего, поездом. Им предстояло выступить в Паутакете, штат Род-Айленд. Путешествие среди снегов и замерзших рек было совсем непохоже на южные пейзажи, хотя и здесь существовали предубеждения.
Не так давно Массачусетсу насильно навязали законы сегрегации «Джима Кроу»[299]. (По иронии судьбы, данный термин, позаимствованный у белого артиста и ставший синонимом сегрегации на транспорте, зародился у белых пассажиров железных дорог на Севере.) В начале 40-х годов Фредерика Дугласа избили и выбросили из поезда, когда тот попытался поехать в Линн первым классом. Однако он и другие активисты вели постоянную борьбу, используя бойкоты, сидячие забастовки, петиции и другие формы протеста. Их действия позволили Крафтам и Брауну выбирать места для поездки.
Из Паутакета они направились на север. Поезд двигался по болотистой местности. Вода имела странный цвет от загрязнений. Это была приливная акватория Бэк-Бэй[300]. С одной стороны железной дороги поднимались клубы дыма от фабрик, с другой – в небо устремлялись шпили церквей. Как и в Ричмонде, штат Вирджиния, и многих других увиденных Крафтами городах, на горизонте высились величественные здания. Супруги заметили сияющий купол Конгресса Массачусетса и поняли: они в Бостоне, куда так стремились. Но не знали, что слава их опередила.
Колыбель свободы[301]
По улицам Бостона мимо особняков и красивых кирпичных домов, ярко освещенных газовыми фонарями, они спустились по другую сторону Бикон-Хилл – местные жители прозвали этот район «Ниггер-Хилл». Им повезло – Уильям Уэллс Браун уверенно вел их по городскому лабиринту. Бостон строили, по выражению одного из жителей, как сжатый кулак, и город совсем не походил на упорядоченный Мейкон.
Здесь было холодно и сыро, у подножия холма дули сильные ветры, зато местных жителей избавили от вони промышленных отходов, отбросов и другой гадости, которая в теплые дни исходила от Чарльз-ривер. На улицах звучали самые разные языки – лирические песни ирландских иммигрантов, ритмичные напевы беглецов с Юга, плавный говор местных уроженцев[302]. В этом рабочем районе со множеством переулков и кривых улочек Уильям и Эллен смогли немного расслабиться.
Браун жил на Вест-Седар-стрит, возле реки и строительной площадки, где возводили здание новой тюрьмы. Крафтов же он отвел в другой дом, где те были в полной безопасности. Они подошли к скромному кирпичному дому на Саутак-стрит, где их встретили супруги Хейдены. Льюис и Гарриет Хейдены были истинными революционерами, и Крафтов они встретили с распростертыми объятиями[303].
Хейдены бежали из Кентукки шесть лет назад. Им помогали два белых аболициониста, проповедник и учитель. Как и Крафты, Хейдены замаскировались и напудрились мукой, чтобы издали их можно было принять за белых. Вместе с сыном бежали в Канаду. Затем, опасаясь за покинутых близких, вернулись в США и поселились сначала в Мичигане, а потом в Бостоне. Их дом на Саутак-стрит стал штабом активистов, – тут же располагался магазин подержанной одежды Льюиса Хейдена.
К узкой двери дома вела небольшая лестница, но это был не единственный вход и выход. Вторая дверь находилась в подвале, а тайный туннель, где можно было передвигаться лишь ползком, позволял особым гостям приходить и уходить незамеченными. Туннель уходил куда-то далеко. На верхнем этаже могли прятаться одновременно до тринадцати человек. Когда прибыли Уильям и Эллен, в доме присутствовали и другие беглецы с Юга. Все они нашли у Хейденов кров и пищу.
Вряд ли в Бостоне нашлось бы более надежное место, чем этот дом. По узким переулкам беглецам было легко скрыться от врагов, а чужаки быстро терялись. Дух сопротивления здесь процветал. Именно в Бостоне жил Дэвид Уокер, воинственный черный активист, сын раба и свободной женщины. Он громко требовал равных прав для черных американцев, и от его призывов Юг содрогался в ужасе, что чувствовалось и спустя два десятилетия.