Через два дня Эллен, Уильям и Нелл провожали Брауна в бостонской гавани. Ему предстояло сесть на пароход «Канада» и отправиться в Ливерпуль. Он вез экземпляры своей книги, рекомендательные письма к британскому обществу и наброски к эпической панораме рабства. В дорогу взял роман Шарлотты Бронте «Джен Эйр» и труд Томаса Маколея «История Англии», а также подарки от друзей, рабские оковы и железный ошейник, переданные ему теми, кто вырвался из рабства. А еще фотографии Эллен.
Он простился с друзьями, поднялся на корабль и смотрел с палубы на Бэк-Бэй. В летней дымке он видел светлые зонтики, поднятые провожающими, видел, как Уильям машет ему белым платком, высоко подняв его над головой. У Брауна появилось странное предчувствие. Он не знал, когда снова увидит друзей. Разлука оказалась дольше, чем он мог представить. Брауну повезло покинуть страну именно в этот момент.
Соединенные штаты
1849–1850
Город на холме[385]
Уильям и Эллен оказались в Новой Англии на пике ее так называемого расцвета. Элизабет Пибоди собирала философов-трансценденталистов в тесном книжном магазинчике в центре города, повсюду ставились утопические эксперименты – Фермеры Брук, радикальные сторонники свободной любви Онайда, суровые шейкеры, принявшие целибат.
Это был очень плодотворный в литературном отношении период. В год появления Крафтов Натаниэль Готорн издал «Алую букву», а восемнадцатилетняя Эмили Дикинсон смело экспериментировала со стихами. Генри Дэвид Торо издал «Гражданское неповиновение», а Герман Мелвилл собирался приступать к «Моби Дику». В том же году вышли книги трех беглецов, в том числе и Генри «Бокса» Брауна.
Крафты не спешили писать свою историю, сосредоточившись на жизнеустройстве. После нескольких месяцев постоянных переездов они получили возможность зажить так, как всегда мечтали. Поселиться решили в Бостоне, городе, который пуританин Джон Уинтроп, приближаясь к берегам Массачусетса, задумывал как «образец христианского милосердия», «город на холме». (Очень скоро он станет колониальным губернатором – и рабовладельцем.)
Крафты поселились вдали от пышной природы, которая заставляла хладнокровного Эмерсона терять голову, и ближе к тем местам, где юная Луиза Мэй Олкотт провела самые нищие годы жизни. Они выбрали густонаселенный город – опасный выбор для лета, когда от верфей исходило зловоние грязной воды и в городе разразилась эпидемия. Центром вспышки холеры стали трущобы восточной части города, где в страшной тесноте жили и без того ослабевшие от голода ирландские иммигранты. В таком жилье не соблюдались ни малейшие принципы безопасности и санитарии. Составители медицинских отчетов о холере были потрясены, в каких условиях живут люди всего в нескольких кварталах от их домов.
Уильям и Эллен поселились в подобном районе, но там, где могли найти поддержку. Супруги жили в самом центре бостонской черной общины, в надежном доме Хейденов вместе с другими беглецами с Юга. У них в тот момент жили девятнадцатилетний портной из Южной Каролины Питер Кастом, повар из Вирджинии Гаррисон Кроуфорд, ремесленник из Каролины, сорокалетний Уильям Гриффен и двадцатитрехлетний Фрэнк Вайз тоже из Каролины[386]. В доме жили двое детей Хейденов, мальчик и девочка. Подругой Эллен стала Гарриет Хейден и молодая белая англичанка Бриджет, которая зарабатывала на жизнь уборкой в чужих домах.
Кроме дома Хейденов, почти четверть черного населения Бостона происходила с Юга. Неподалеку находилась баптистская церковь. Среди ее прихожан было столько беглецов с Юга, что ее стали называть «церковью беглых рабов»[387]. По воскресеньям Крафты шли в «Мелодеон», чтобы послушать яркие проповеди радикального пастора Теодора Паркера, на которые собирались тысячи людей самого разного происхождения. Идти дальше было рискованно. Даже в Бостоне беглые рабы не могли чувствовать себя в полной безопасности. Однако Крафты не позволяли страху определять свою жизнь.
Вскоре после отплытия Брауна в Англию Уильям разместил в газете Liberator первое объявление:
УИЛЬЯМ КРАФТ
ТОРГОВЛЯ новой и подержанной МЕБЕЛЬЮ
№ 62 Federal Street, Boston
N. B. Вся мебель тщательно вычищена, отремонтирована и приведена в самое удовлетворительное состояние. Рекомендации друзей и широкой публики с благодарностью приветствуются[388].
Уильям решил открыть магазин не на Кембридж-стрит, где находился магазин одежды Льюиса Хейдена и другие лавки черных торговцев, а на Федерал-стрит, неподалеку от красивого дома, где Луиза Мэй Олкотт укрывалась от летней жары и болезней, гостя у богатого дядюшки.
Большую часть времени Уильям посвящал торговле и ремонту, не занимаясь столярным делом (возможно, из-за предубеждений местных мастеров). Бизнес его был абсолютно самостоятельным, благодаря чему он занял видное место в общине, где возможности для опытных черных ремесленников были весьма ограничены. (Интересно, что большинство прибыло в Бостон именно с Юга.) Уильям заказывал дерево и вскоре оказался настолько востребованным, что пришлось нанять еще одного работника[389].
Эллен училась шить из плотных тканей, гораздо более плотных, чем те, с которыми работала в Джорджии. Она занималась не только шитьем, но и обивкой мебели – этому ремеслу ее обучала мисс Дин[390]. Эллен работала в соседних домах, но каждый раз попадала в другой мир – с канделябрами, картинами маслом и каминами, которые топили не дешевым дымящим деревом, а хорошо просушенными поленьями.
К числу ее клиентов принадлежала одна элегантная дама, богатый муж которой, индийский торговец и строитель железных дорог, требовал, чтобы женщины его дома были одеты строго определенным образом. Кроме того, был сторонником рабства. Хотя его дочь Каролина Хили Делл являлась аболиционисткой, друзья опасались за безопасность Эллен, когда она отправлялась работать в этот дом[391]. Но Эллен, как и Уильям, отличалась хорошим чутьем и абсолютной уверенностью – ее мнение о семье Хили оказалось совершенно правильным.
Стало прохладнее, и с приближением осени холера пошла на спад. В темных переулках, где жили Крафты, деревьев почти не было, в других же частях города можно было любоваться тысячами вязов, пылавших золотом. Потом пришла пора надевать шерстяные чулки и ботинки на толстой подошве. Крафтам повезло – их ремесло не было сезонным, как у извозчиков в порту.
Когда осень сменилась зимой, в городе произошло два события, давших пищу для разговоров. Мрачное убийство неподалеку от квартала, где жили Уильям и Эллен. Обгорелые кости и торс гарвардского профессора обнаружили в химической лаборатории другого ученого. Что бы ни говорили о пороках, процветающих в трущобах, – о проститутках и крысиных боях в Норт-Энд и даже о северной стороне Бикон-Хилл (этот район получил название «горы блуда»), где мужчины всех цветов кожи собирались, чтобы выпить и поглазеть на полуголых танцовщиц, – ни одно из преступлений, отраженных в местных отчетах, ни в какое сравнение не шло с убийством в Гарвардском университете[392].
Еще ближе к дому произошло другое событие, которое вскоре предстояло разбирать тестю Германа Мелвилла Лемюэлю Шоу. Пятилетнюю Сару Робертс не приняли в пять школ, и пришлось поступать в единственную школу для чернокожих детей[393]. Отец девочки, издатель и активист, подал в суд, требуя для дочери права ходить в ближайшую школу. Так началась борьба за десегрегацию, которая вскоре разделила не только Бостон, но и черную общину.
Оба события вошли в историю. Гарвардское убийство породило выражение «обоснованное сомнение», которое стало использоваться при определении преступления. Отец Сары Робертс проиграл, хотя процесс создал прецедент для дела «Плесси против Фергюсона» (1896), который юридически закрепил сегрегацию и в то же время дал аргументы сторонам по делу «Браун против Совета по образованию» (1954), когда насильственное разделение признали проявлением неравенства. Эти сенсационные дела показывали: несмотря на все утопические проекты, Новую Англию в период высшего расцвета трудно назвать идеальным миром.
В преддверии Рождества планировались праздники – например базар против рабства. Теперь Крафты занимали места в зрительных залах, из выступающих превратившись в слушателей. Эллен была одной из многих, кто пришел на завораживающую лекцию священника Лароя Сандерленда «Чудеса ментальной науки», и сочла его выступление «превосходным»[394]. На аболиционистских мероприятиях выступали новые беглецы, в том числе юная мать Бетси Блейкли, которая сумела выбраться из Северной Каролины на пароходе, но пришлось бросить маленького ребенка.
И все же Крафты оставались уникальными звездами. Когда в Бостон приехала знаменитая шведская писательница Фредрика Бремер, Гаррисон организовал ей встречу именно с ними. Супруги показались Бремер «искренне счастливыми», но ее общение с ними породило новые проблемы[395].
Бремер спросила у Эллен, почему та бежала от своих хозяев. Они плохо с ней обращались?
– Нет, – ответила Эллен, – они всегда относились ко мне хорошо. Но я бежала, потому что они лишали меня прав человека. Я не могла ничему учиться – ни читать, ни писать.
Наверняка она добавила, что самостоятельно достигла в этом деле большого прогресса. Когда в следующем году в дом Хейдена пришли переписчики и спросили, кто в доме не умеет читать, таким оказался только один человек: Уильям и Эллен уже всему научились. Менее года назад в доме квакеров их научили писать имена мелом на грифельной доске. Теперь они писали вполне уверенно и собирались по вечерам ходить в школу.