[41]. Но были и более необычные, запоминавшиеся надолго, пусть даже в этот час закрытые.
Гости Вашингтон-холла и других мест, проходившие близ угла Малберри и Второй улицы, запоминали чернокожего, который вылавливал из бочки с водой книгу. Когда его спрашивали, что он делает, тот отвечал, что ловит рыбу для хозяина, и направлял покупателей в ювелирный магазин. Вывеска рекламировала услуги Уильяма Джонстона, «уроженца Джорджии, гения-самоучки». Те, кто видел его, запоминали имя, и это было на руку Эллен – в путешествии она намеревалась назваться Уильямом Джонстоном (или Джонсоном)[42].
Молодой мистер Джонсон неприметного статуса и в неприметной одежде направлялся к вокзалу. Эллен была знакома эта дорога: в качестве горничной она сопровождала хозяйку, неся сумки и пакеты или присматривая за детьми. Костюм был явно велик миниатюрной Эллен – жилет прикрывал бедра[43]. Когда она впервые примерила костюм, Уильям расстроился, однако Эллен отлично знала, что просторное пальто прекрасно скроет жилет. Главное, брюки сидели хорошо (иначе и быть не могло, ведь Эллен сшила их сама).
Новым ощущением для нее стала свобода от корсета – и мужские трусы. Как мы знаем, американские дамы обычно белья не носили. Некоторые состоятельные дамы порой носили трусы без ластовицы, чтобы иметь возможность без труда облегчиться – непростая задача, учитывая пышные платья и нижние юбки. Те, кто мог позволить себе подобную роскошь, носили под юбками своеобразные сосуды, напоминавшие соусники, куда можно было облегчиться, а затем отдать горничной, чтобы та вылила содержимое.
Отсутствие юбок, легкость прически, не скованный корсетом торс, бинты на груди – ощущения странные, несмотря на предварительные тренировки. Как специалист по одежде, она отлично осознавала проблемы: костюм на ней сидел плохо. Хотя ей было жарко, снимать пальто нельзя, чтобы не показать абсурдно длинный и широкий жилет. Принять ее за стильно одетого мужчину можно было лишь издали.
Однако Эллен могла рассчитывать на другие сигналы костюма, демонстрирующие статус: сапоги из телячьей кожи со шпорами повышали положение, показывая, что молодой человек ездит верхом и имеет лошадей настолько стремительных и диких, что требуются шпоры, чтобы справиться с ними. Они говорили о готовности к движению, несмотря на все слабости. А еще показывали, что человек готов использовать силу и причинять боль другим, если необходимо.
Никто не помешал Эллен в пути. Она приблизилась к площади суда и направилась к мосту. Вслед за конниками, повозками и пешеходами преодолела мост и прошла мимо магазинов и отелей восточной части города, как и Уильям. Ей предстояло решающее испытание – реальная покупка. Держа правую руку на перевязи и прищурившись, она направилась к кассе купить билеты.
Вокзал[44]
Уильям ждал в вагоне для негров, расположенном прямо за паровозом. Сюда залетали искры и вонючий дым. Вагон более напоминал товарный, чем пассажирский. Здесь перевозили не только рабов, но и багаж. Кто-то, как и Уильям, сопровождал хозяев, других перевозили для продажи.
На рассвете вокзал заполнился пассажирами, направляющимися в Саванну. Чемоданы, тюки, платья к Рождеству, подарки близким… Уильям тихо сидел в единственном вагоне, доступном для чернокожих, с ключом от коттеджа и пропуском. А еще у него (или, возможно, у Эллен) был пистолет. Как Крафты раздобыли оружие, категорически запрещенное рабам, нам неизвестно – они не рассказывали. Неясно, у кого находился пистолет. Но спустя десятилетия Уильям рассказал о его наличии – для защиты или самоубийства. Тем утром он надеялся, что нужды в оружии не возникнет, хотя и был преисполнен решимости убивать или покончить с собой, лишь бы не возвращаться в рабство[45].
Оживление на вокзале постепенно стихало. Пассажиры толпились вокруг поезда, готовые к посадке. Некоторые сдавали чемоданы, шляпные коробки и тюки в обмен на маленькие медные жетоны. Кто-то прощался с провожающими. Рабы в последний раз видели близких, – если, конечно, тем позволили их проводить.
Паровоз заправили, емкость для воды заполнили. Кондуктор дал последний свисток. Только тогда Уильям осмелился выглянуть. Он знал: где-то там, за несколько вагонов от него, сидит Эллен – к этому времени она уже должна была расположиться в вагоне первого класса.
Уильям не мог увидеться с ней до остановки. Переходить из вагона в вагон опасно даже для опытных кондукторов – неудивительно, что на вокзалах и в вагонах размещали изображения надгробий в качестве предостережения. Однако он мог взглянуть на кассу, где Эллен, изображавшая его хозяина, должна была приобрести два билета.
Но заметил не жену, а другого знакомого человека, направлявшегося к кассе. Сердце упало. Мужчина о чем-то спросил кассира и решительно направился к платформе, пробираясь сквозь плотную толпу. Это был столяр, у которого Уильям работал с детства, и он явно искал его.
Узнать Эллен было нелегко. Глаза ее (кто-то называл их карими, кто-то ореховыми) скрывались за цветными очками. На голове красовался цилиндр. Разглядеть лицо сердечком и маленькую впадинку на подбородке было почти невозможно. Любой, кто заметил бы ее у кассы, решил бы, что перед ним хилый молодой человек из приличной семьи, скорее всего, направляющийся домой из колледжа[46].
Денег у Эллен было более чем достаточно – по некоторым оценкам 150 долларов (в пересчете на нынешние это более пяти тысяч)[47]. Уильям заработал их, трудясь в мастерской сверхурочно и обслуживая столики в качестве официанта. Да и сама Эллен кое-что заработала шитьем. Деньги она припрятала на теле. Билет от Мейкона до Чарльстона (включая поезд, пароход, омнибус и питание) стоил около десяти долларов, плюс половина этой стоимости за Уильяма[48]. Эллен заранее потренировалась говорить низким голосом и вести себя уверенно. Подойдя к кассе, она попросила билет для себя и своего раба. Ей их вручили. С одной стороны на бумаге были напечатаны названия станций, которые предстояло проехать. Поскольку Эллен читать не умела, требовалось внимательно слушать объявления кондуктора. К счастью, Саванна была конечной. Ее могли попросить расписаться, но кассир не сделал этого, заметив руку на перевязи и страдальческое выражение на лице.
Они заранее позаботились о багаже – небольшая коробка или саквояж, которую Эллен могла бы нести на «здоровой» руке. Больше проблем возникло с чемоданом или даже с парой чемоданов, о транспортировке которых следовало позаботиться заранее. Содержимым никто не заинтересовался бы; и уж точно вопросов не стал бы задавать носильщик, в тот день помогавший мистеру Джонсону. На самом дне чемодана была спрятана женская одежда. Эллен знала носильщика – когда-то он даже хотел на ней жениться. Теперь же он назвал ее «молодой хозяин» и поблагодарил за чаевые – тайный прощальный дар от женщины, которую он когда-то любил[49].
Эллен постаралась сесть в вагон как можно быстрее, насколько это возможно для инвалида. Она постояла на платформе и вошла в закрытый вагон, внимательно присмотревшись к противоположному выходу – на случай бегства. По обе стороны длинного центрального прохода располагались ряды сидений. Одежду предполагалось размещать на вешалках, багаж – на верхних полках. Дымящая угольная печь обогревала вагон: те, кто сидел подальше, мерзли, а ближние пассажиры могли угореть.
Эллен устроилась на свободном месте у окна и устремила взгляд перед собой. Она видела восточную часть Мейкона. Если все пройдет хорошо, скоро она покинет огромные холмы, где многие поколения индейцев мускоги и крик жили, молились и хоронили мертвых. Пожилые жители Джорджии еще помнили утро, когда народы, населявшие эти земли, силой заставили покинуть дома. Крики мужчин, женщин и детей все еще звучали у них в ушах[50]. Рельсы прошли по священным землям, которые теперь стали популярным местом для пикников. Хозяин Эллен Роберт Коллинз лично руководил строительством. Его рабы обнаружили под землей множество гончарных изделий, ложек и человеческих костей, в том числе кости семи- или восьмилетнего ребенка. Брат Коллинза Чарльз сохранил кое-какие предметы и выставил в городе.
Роберта Коллинза считали настоящим героем – он сумел достроить последние километры железной дороги. Ее с самого начала преследовали проблемы[51]. Чернокожие и белые (преимущественно иммигранты из Ирландии и Германии, а также несколько итальянок) рабочие, нанятые подрядчиками-конкурентами, враждовали между собой. Со временем подрядчики полностью перешли на рабский труд – это было надежнее, дешевле и полезнее для местных рабовладельцев, которые с радостью поставляли рабочую силу. Затяжные сильные дожди размывали мосты и дороги, рабочие болели и умирали от болотной лихорадки – от нее же умер молодой президент железнодорожной компании. Потом биржевые цены рухнули, подрядчики разорились, и все предприятие казалось обречено на провал.
Именно в это время на помощь компании пришли Коллинз и его друг Элам Александер. Они вложили 21 тысячу долларов в акции и сумели заставить рабочих в рекордные сроки закончить последние 80 километров. В 1843 году состоялся торжественный банкет в честь постройки самой длинной в мире железной дороги, принадлежащей одной компании. Через два года жители Мейкона получили роскошную железную дорогу, лучшую в Северной Америке.
Они праздновали это событие в роскошных вагонах первого класса, где сейчас сидела Эллен. Дамы и джентльмены звонко чокались бокалами с ледяным лимонадом, дивились грохоту огромного железного коня, звону колокола на платформе, безумной скорости в 32 км/ч. Конечно, как у всего, были и недостатки. Пожары и жирная сажа. При приближении поездов лошади сбрасывали наездников или вставали на дыбы. Противники железных дорог подбрасывали на пути бревна. Под обвалом на финальной ста