[561]. (И действительно, все это произошло.) Своему другу Коллинз писал, что готов продать Эллен «по справедливой цене», но лишь после того, как ее возвратят ему.
Только никто не собирался пассивно ожидать. 2 ноября 1850 года Коллинз обратился к тому, кто был способен подчинить Север воле Юга. Он написал письмо никому иному, как президенту Милларду Филлмору.
Неприятный долг[562]
Миллард Филлмор столкнулся с проблемами, каких еще полгода назад в бытность вице-президентом и представить не мог. В первое же лето в Белом доме после смерти президента Закарии Тейлора он не только оказался в центре серьезнейшего кризиса, но и столкнулся с пандемией: холерой. Тысячи жителей Вашингтона мучились диареей и боялись есть огурцы и ягоды – говорили, что именно они убили Тейлора, и их связывали с болезнью. Однако жара пошла на убыль, а вместе с ней и эпидемия. А политическая лихорадка лишь накаляла отношения между Югом и Севером, и новый президент был не в силах сдержать противников.
Житель Нью-Йорка, избранный вице-президентом, чтобы уравновесить рабовладельца Тейлора, Филлмор был ненавистен южанам с самого начала. Через четыре месяца президентства тринадцатый руководитель Соединенных Штатов подвергался острейшей критике со всех сторон. И виной тому был Компромисс, который он превратил в закон. Чарльз Самнер говорил о Филлморе: «Лучше было бы, если бы он никогда не рождался. Для его памяти и доброго имени его детей лучше, чтобы он никогда не становился президентом!»[563] Были и такие, кто желал ему смерти. Угрозы по почте поступали и с Севера, и с Юга. Письма были испещрены изображениями костей и черепов.
На Севере его считали «слабаком», мягким и уступчивым[564]. Новый закон о беглых рабах вызвал протесты на всем Севере: в Филадельфии схваченного беглеца выкрали из тюрьмы, а в Бостоне их вообще не удалось схватить. Экстремисты на Юге громко требовали отделения. Новое собрание должно было пройти в Нэшвилле, и там балом правили ястребы. В Чарльстоне заговорили о захвате федерального форта – предвестие события, ставшего поводом к началу гражданской войны.
Однако Филлмор был человеком более твердым, чем можно было подумать по его мягкой внешности. Тот, кто хорошо его знал, вспоминал: «За этим улыбающимся лицом и вежливыми манерами скрывался мир страсти и силы, подобный огню в топке огромного корабля, стоящего у берега и готового выйти в море»[565]. Новый президент был готов исполнить Компромисс и закон о беглых рабах. Во имя исполнения «неприятного долга» высшего класса, по выражению старого наставника и нового госсекретаря Дэниела Уэбстера, Филлмор собирался при необходимости использовать военную силу.
Весной в Бостоне в окружении множества сторонников Уэбстер провозгласил: «Любой может исполнить приятный долг… Но не каждый человек способен исполнить долг неприятный»[566]. Вопрос в том, готов ли Массачусетс – и Америка – исполнять принятые на себя обязательства. Теперь он стоял перед Филлмором и Уэбстером, и в начале ноября они дали ответ. На следующий день после письма Роберта Коллинза газеты стали печатать поразительные новости, что в порт Бостона введены войска.
«ПРЕЗИДЕНТ И БЕСПОРЯДКИ ИЗ-ЗА ЗАКОНА О БЕГЛЫХ РАБАХ», – гласил заголовок одной вашингтонской газеты: «Осведомленные источники сообщают, что в субботу президент Филлмор отдал приказ о немедленной концентрации всех вооруженных сил артиллерии и пехоты Соединенных Штатов в бостонской гавани»[567]. Газета Baltimore Sun раскрывала детали: войскам, расположенным в Мэне, Мэриленде и Вирджинии, отдан приказ прибыть в Бостон и разместиться в Форт-Индепенденс, менее чем в 6 километрах от дома Теодора Паркера, где продолжали скрываться Уильям и Эллен.
Была ли это правда или слухи, как утверждали позже другие газеты? В последующие дни газета Washington Republic, близкая к президенту, яростно отвергала все обвинения (слишком поздно, как заметили другие газеты), но, судя по письму Дэниела Уэбстера Филлмору, приказ все же имел место быть. 5 ноября Уэбстер писал: «Я вижу размещение войск в этом квартале, что очень хорошо, но не думаю, что понадобятся»[568].
К тому времени, когда Уэбстер вернулся в Бостон, главные события, приведшие к бегству южан, уже произошли. Город успокоился, о чем госсекретарь с радостью сообщил президенту. Уэбстер полагал, что город не будет сопротивляться аресту беглецов, а если это и произойдет, сотни молодых людей «немедленно» придут на помощь маршалу.
Если потребуются иные меры, госсекретарь считал, что нужно действовать спокойно и быстро. «Поскольку наш народ весьма недоброжелательно относится к применению военной силы, – писал он, – я склонен считать, что не стоит говорить об этом заранее».
Филлмор и Уэбстер уже начали обсуждать более практичные вопросы. Следует ли использовать для содержания беглецов корабли? Филлмор считал это излишним: маршал уже подготовил временные тюрьмы. Президент, как и все, думал, как поместить Крафтов в заключение и вернуть их на Юг.
Уильяму и Эллен предстояло принять очередное мучительное решение. Их девизом были слова «Жить свободными или умереть». Теперь, когда на их пути готовы были встать войска, на кону оказались не только их жизни, но и жизни тех двухсот друзей, которые поклялись защищать Крафтов до самой смерти. И тут появился новый английский друг. Джордж Томпсон пришел к Хейденам вместе с Гаррисоном – и предложил третью альтернативу: не жить свободными или умереть в Америке, а жить свободно и открыто за границей.
Англия стала землей свободы с того момента, когда Джеймс Сомерсет, находившийся в рабстве и у вирджинца, и у бостонца, провозгласил свободу на британских берегах в историческом постановлении 1772 года[569]. Томпсон заверил супругов, что на землях королевы они найдут истинных друзей. Уильям Уэллс Браун уже больше года находился за границей и очаровывал тысячи слушателей на своих лекциях. Вместе с ним Крафты могут продолжить борьбу с рабством.
Еще до начала уговоров Уильям задумался об отъезде из страны «по настоянию жены»: об этом вспоминал Сэмюэль Мэй[570]. Если раньше Эллен покорялась желаниям Уильяма, теперь он решил проявить внимание к ней. Но главным мотивом отъезда была судьба будущих детей. Ждали они ребенка, как позже предполагал один из друзей, или нет, хотелось жить в стране, где «они сами и их милые детки смогут быть поистине свободными и никто не осмелится преследовать или запугивать их»[571]. Они решились на бегство из Мейкона, чтобы создать семью на собственных условиях, но теперь стало очевидно: путь этот еще не закончен – нужно бежать не только с Юга, но и из Соединенных Штатов Америки.
В новой реальности Крафты, вооружившись духом импровизации, хорошего авантюризма и любви, начали действовать. Они покинут «страну свободных» ради иной земли обетованной, проехав по пути в Англию через Канаду. Эллен простилась с гостеприимным домом Паркеров на закате в среду, 6 ноября. Им с Уильямом предстояло провести последнюю ночь у Хейденов на Саутак-стрит вместе с теми, кто поддерживал их все это время и помогал справляться и с рутиной, и с ужасами. На следующий день они должны были покинуть Бостон – и страну.
Но до отъезда они хотели исполнить последнее, важное и опасное действие, требующее помощи. Уильям Купер Нелл поспешил в дом Паркера, чтобы попросить священника об услуге: не сможет ли он завтра поженить Крафтов?
Муж и жена[572]
Священник-бунтарь согласился провести церемонию, однако новые брачные законы требовали совершения опасного первого шага. Уильям и Эллен должны были получить сертификат о браке в городской регистрационной палате в доме 21 на Корт-сквер, в двух шагах от офиса Дэниела Уэбстера.
Утром 7 ноября они тайком проскользнули прямо под носом юристов, работавших против них, и отважно зарегистрировали свои имена: Уильям Крафтс (иногда их фамилия писалась именно так), столяр, 25 лет; Эллен Крафтс, 23 года; оба родились в Мейконе, штат Джорджия. Графа «имена родителей» осталась пустой[573].
К полудню вернулись в дом Хейденов, где их уже ждал священник. Войдя в дом, Теодор Паркер положил на стол Библию и саблю – книга и оружие лежали совсем рядом, как на верстаке Уильяма совсем недавно. Паркер был исполнен решимости использовать все необходимое.
Церемония была очень домашней. Присутствовали Уильям Купер Нелл, Хейдены и, возможно, другие обитатели дома, в том числе Кэлвин Фэйрбенк, который много лет назад помог самим Хейденам бежать из рабства. Паркер начал со стандартного обращения к жениху и невесте, потом заговорил об «особых обязанностях» Уильяма[574]. Он стал изгоем, и законы страны его не защищают. Поэтому у него есть «естественное право» сражаться насмерть с любым, кто попытается вернуть его в рабство. Более того, мужчина вправе любой ценой защищать жизнь и свободу Эллен – даже если это означает могилу для него и «могилу для тысячи человек».
Провозгласив Уильяма и Эллен мужем и женой, Паркер взял в руки предметы, оставленные у двери. В правую руку Уильяма он вложил книгу, чтобы тот использовал ее «для спасения собственной души и души своей жены». Потом взял оружие, устрашающий калифорнийский нож, и протянул его Уильяму, чтобы тот использовал оружие «для спасения свободы или жизни своей жены, если иным способом сделать это не удастся».