[594]. Теперь, раскрывшись, им пришлось столкнуться с более суровым отношением, чем во время путешествия из Джорджии. Даже за пределами Юга и Соединенных Штатов отношения Крафтов как хозяина и слуги казались нормальными, но отношения мужа и жены считались неприемлемыми. Утром хозяйка сообщила Крафтам, что им нужно искать новое жилье. Не то чтобы она против цветных – она всегда была им другом, но их появление может повредить гостинице.
Крафты ответили, что с радостью съедут, если она поможет им найти жилье. Хозяйка долго расспрашивала соседей, но так и не смогла ничего найти. В конце концов, она отправила гостей к «респектабельным черным», которые могут их принять.
Хотя Галифакс был больше Бостона, черная община в городе оказалась практически такой же: в городе и окрестностях, включая сельские поселения Хэммондс-Плейнс и Престон, проживало около 1700 чернокожих[595]. В этом регионе давно жили люди африканского происхождения – черные лоялисты, мароны с Ямайки и бывшие жители Соединенных Штатов, а также те, кто родился в Канаде. В Галифаксе были церкви для чернокожих, африканская школа и общество аболиционистов. Эта община умела принимать новичков и заботиться о них. Но и здесь, как обнаружили Крафты, существовала расовая напряженность. Всего три года назад возникли расовые волнения, приведшие к столкновениям между чернокожими и белыми.
Достопочтенный Кеннеди и его жена проявили истинно христианское милосердие, несмотря на то что Крафты явно были больны[596]. Дождь, холод и мучительная поездка до Галифакса взяли свое. Эллен стало совсем плохо. Кеннеди могли знать о Крафтах из местных газет, но никак этого не проявили.
Почти две недели до прихода корабля Уильям и Эллен провели в постели. Физическое и эмоциональное напряжение последних недель, месяцев и годов взяло свое. Организм больше не мог сопротивляться. Пришлось даже вызвать доктора, что говорит о тяжести их состояния. Эллен болела еще много месяцев.
Супруги могли отложить дальнейший путь, но время было дорого. В Галифакс приходили корабли с Юга. Кроме того, каждый день они тратили деньги, полученные от Комитета бдительности. У них было 250 долларов, дорога до Сент-Джона обошлась в 14 долларов, а билеты до Ливерпуля стоили 150 долларов[597]. Так что они были весьма стеснены в средствах.
Следующий корабль до Англии был в точности таким же, какой Крафты упустили: чуть более старый, медленный и явно чуть менее удачливый. Он носил название «Кембрия» и пользовался печальной славой среди аболиционистов.
Несколько лет назад на этом корабле Фредерик Дуглас путешествовал в Англию и обратно, и оба раза столкнулся с проблемами. При отплытии он оплатил каюту первого класса, но был вынужден плыть в темном и шумном трюме в носу корабля, где угроза взрыва котла была вполне реальной. Ночевал в трюме, а днем друзья приглашали его на верхнюю палубу. Его даже попросили прочитать лекцию против рабства. Однако другие пассажиры, среди которых были и рабовладельцы, воспротивились этому. Начался скандал, и Дугласу даже пригрозили выбросить за борт. Успокоились все, лишь когда капитан заявил, что закует всех смутьянов в кандалы.
По возвращении Дугласу позволили разместиться в каюте при условии, что он будет питаться у себя и держаться подальше от других пассажиров. Узнав об этом, Сэмюэль Кунард, уроженец Галифакса и создатель процветающей компании, заявил, что на его кораблях ничего подобного не повторится. Впрочем, как вскоре убедились Крафты, до исполнения этого обещания было еще далеко[598].
Дважды Уильям пытался купить билеты, и дважды ему врали. Билеты можно брать, только когда пароход прибудет. Уильям знал: это неправда. Потом ему сказали, что слишком поздно, все билеты проданы: «Попробуйте добраться до Ливерпуля по-другому». В конце концов Уильям использовал письмо казначея Комитета бдительности Фрэнсиса Джексона и обратился к влиятельному местному жителю, который навел порядок. Только после этого Уильям сумел купить билеты – буквально в последний момент.
29 ноября 1850 года «Кембрия» пришла из Бостона, где и село большинство пассажиров. В Галифаксе корабль встречали салютом. Уильям и Эллен еще не выздоровели, но были преисполнены решимости. Они поднялись на борт для последнего трансатлантического путешествия, а моряки мрачно всматривались в неспокойное темное море.
«Кембрия»[599]
По узким сходням они поднялись на черный деревянный пароход с поднятыми флагами. Два мощных паруса окаймляли выкрашенный золотой краской ящик с веслами и огненно-красную трубу. «Кембрия» была надежным кораблем, выдержавшим не один шторм. Хотя корабль был не столь изысканным, как новый «Америкен Коллинз Лайн» с зеркальными салонами, и не столь дешевым, как самые доступные парусные суда, он вполне мог выдержать зимние штормы и добраться до пункта назначения за десять дней, а не за несколько недель или даже месяцев.
Каюты были крайне тесными. Несколькими годами ранее Чарльз Диккенс путешествовал на подобном пароходе и назвал каюту «крайне неудобной, безнадежно унылой и абсолютно нелепой коробкой», а тощий матрас сравнил со слоем хирургического гипса[600]. Зато можно было быть уверенным, что декоративные элементы не рухнут вам на голову во время шторма. Маленькое окошко можно было открыть, чтобы подышать свежим воздухом. Пассажиры могли рассчитывать, что их постели будут застилать, мусор уберут, а обувь начистят. В дамском салоне стояли мягкие плюшевые диваны, а в салоне для мужчин с шести утра подавали спиртное.
Если позволяло состояние, пассажиры могли подкрепиться жареной свининой или свежей треской, холодным языком или теплыми булочками, вареной картошкой, пудингом или ярко-зелеными солеными огурцами. Длинные белые столы накрывали искусные официанты. Повсюду поблескивала позолота, а на стенах висели картины с изображениями мест, где корабль побывал или планировал побывать: Бостон, Нью-Йорк, Лондон, Ливерпуль, Глазго.
Все это было доступно пассажирам первого класса. Крафты же плыли в трюме, как когда-то Дуглас. Расовые и классовые различия проявились на корабле в полную силу. Несмотря на обещания Кунарда, сегрегация на кораблях считалась нормой. Корабельные магнаты ценили клиентов с Юга, самых платежеспособных пассажиров. Трюм располагался на максимальном отдалении от кают дам и джентльменов, там, где размещались матросы, техники и кочегары, совсем рядом с загонами для скота (скот брали на борт, чтобы обеспечить пассажиров мясом и молоком). Это была самая темная, шумная и сырая часть корабля, где ощущалось любое волнение. Вот так Уильям и Эллен добирались до Англии.
Хотя на кораблях Кунарда мест в трюме было немного и информации о них почти не было, у Крафтов мог быть и спутник. Джозайя Хенсон, который вдохновил Гарриет Бичер-Стоу на создание «Хижины дяди Тома», предположительно плыл на том же корабле вместе с сыном. Но ни Крафты, ни Хенсоны о встрече не упоминали.
Для новичков трансатлантическое путешествие было мучительно. Избежать морской болезни не удавалось практически никому. Первые несколько дней путешествия общие зоны пустовали – пассажиров тошнило в их собственных каютах. Уильяму и Эллен пришлось еще тяжелее: они находились в самой неудобной зоне корабля, Эллен болела. Кроме того, корабль попал в полосу сильных штормов.
Зимние путешествия всегда были рискованными, вот почему лишь немногие решались плыть в это время по так называемому кладбищу Северной Атлантики. Печальной славой пользовались туманы Ньюфаундленда. В любой момент практически ниоткуда могли появиться айсберги, а из-за опасного смешения теплых и холодных течений возникали ураганы[601]. Путешествие Крафтов с каждым днем становилось все тяжелее: «Кембрия» попала в сильные штормы, ветер не был попутным. Волны били в борта корабля со всей силы. Высота волн достигала 18 метров, вода заливала мачты и палубы, а пассажиры дрожали от ужаса в каютах.
При штормах подобной силы пассажиры падали с полок. Горячая еда, супы и вино разливались, стаканы бились, хотя их пытались закрепить в специальных держателях на потолке. Все незакрепленное летало во все стороны, когда корабль переваливался с борта на борт, нырял с одной волны в другую, а вода захлестывала шпигаты. На корабле царил страх, пассажиры часто сравнивали такие путешествия с боевыми действиями[602]. Все это время Эллен боролась за собственную жизнь. Сердце отчаянно колотилось, ее тошнило, она потеряла счет дням и ночам в душном, темном карантине, где не было видно ни солнца, ни звезд, а время сжалось. До нее доносились лишь далекие звуки корабельного колокола, отмечающие время, и крики матросов, а порой и пассажиров. Двигатель гремел, весь корпус корабля и ее тело содрогались. Кочегары работали день и ночь, подбрасывая уголь в топки, чтобы корабль справлялся с яростью бушующего моря.
Чарльз Диккенс, переживший подобный шторм в море, описал его очень ярко: «Стонет каждая доска, визжит каждый гвоздь и ревет каждая капля воды в бескрайнем океане. Назвать это зрелище в высшей мере грандиозным, ошеломляющим и жутким – все равно что ничего не сказать. Этого не выразить словами. Этого не охватить мыслью. Только во сне можно вновь пережить такую бурю во всем ее неистовстве, ярости и страсти»[603].
Уильям боялся, что Эллен не переживет этот кошмар.
Тринадцать дней «Кембрия» бороздила бурные воды – очень долго, учитывая, что Уильям Уэллс Браун проделал путь через Атлантику из Бостона за девять дней и двадцать два часа. На корабле была традиция: каждый день пассажиры делали ставки на то, какой путь они проделают за ночь, и в полдень капитан вывешивал результаты