Volk, особенно от евреев, стали процветать (например, Франция после изгнания евреев в 1394 году, Англия после их изгнания в 1291 году). Фундаментальный принцип эгоистичной эпохи прошлого, состоящий в том, что все, имеющие человеческий облик, равны, уничтожает расу и таким образом жизненную силу Volk. Соответственно задача национал-социалистского государства состоит в том, чтобы ограничить происходящее в Германии в течение многих столетий смешение рас и стремиться к тому, чтобы нордическая кровь, все еще играющая определяющую роль в немецком народе, вновь смогла наложить на нашу жизнь свой отчетливый отпечаток.
Для достижения этой цели жгучей необходимостью становилась криминализация расово смешанных браков. Тем не менее меморандум утверждал, что уже существующие смешанные браки не должны пострадать:
Первое необходимое условие так называемой нордификации [Aufnordung] отныне состоит в том, чтобы никакие евреи, негры или прочие цветные на вливались в германскую кровь. Уголовный запрет на смешение должен быть сформулирован таким образом, что запрещается смешение между представителями сообществ чуждой крови или расы, чье строгое отделение от германской крови должно быть определено законом. Запрет не должен распространяться на существующие в настоящее время смешанные браки. Закон Рейха должен предотвращать заключение смешанных браков в будущем.
Политика нацистов действительно по-прежнему состояла в том, чтобы не затрагивать существующие межрасовые браки – хотя партия прилагала немалые усилия к тому, чтобы поощрять «арийских» супругов разводиться со своими партнерами[281]. Затем меморандум предлагал создать новый состав преступления – «расовую измену».
Любая форма сексуального смешения между немцем и представителем чуждой расы должна наказываться как расовая измена, причем наказанию должны подлежать обе стороны… Особого наказания должны заслуживать случаи склонения к сексуальным сношениям или браку посредством злонамеренного введения в заблуждение… Что касается гражданского законодательства, должно быть объявлено, что сам факт смешанного брака является основанием для его расторжения.
Затем меморандум переходит к «Причинению вреда чести расы». Данное предложение, вскоре ставшее достаточно спорным, касалось «цветных» рас, нанося таким образом дипломатическое оскорбление восточным азиатам, южным азиатам и южноамериканцам. Данное предложение также включало первое из многих упоминаний Соединенных Штатов, которые мы будем рассматривать в этой главе.
Причинение вреда чести расы также должно стать уголовно наказуемым. Оно скандальным образом попирает чувства Volk, когда, к примеру, немецкие женщины бесстыдно вступают в связь с неграми. При этом данное положение должно ограничиваться случаями, когда подобные отношения демонстрируются публично и бесстыдным образом, нанося серьезное оскорбление чувствам Volk (например, неприличные танцы в баре с негром). Данное положение также должно распространяться и на цветных. Защита расовой чести подобного рода уже практикуется другими Völker. К примеру, хорошо известно, что южные штаты Северной Америки проводят крайне строгое разделение между белым населением и цветными как в общественных, так и в личных взаимоотношениях[282].
Мало какие документы столь провокационно демонстрируют, насколько ошибочно представление, будто американские законы о сегрегации не интересовали нацистов. Прусский меморандум являлся одной из главных предпосылок радикальной программы, нашедшей свое выражение в Нюрнбергских законах; невозможно игнорировать тот факт, что в нем подчеркнуто цитируется пример законов Джима Кроу. Более того, примечательно, что законы Джима Кроу рассматриваются в нем как более радикальные, чем те, которые предполагались нацистами. Нацистская программа должна была ограничиваться случаями, когда немцы и «цветные» демонстрировали свои отношения на публике. Как заявлял один из радикальных нацистов, входивших в команду разработчиков, содержавшееся в меморандуме предложение являлось в этом смысле «крайне ограниченным»[283]; в противоположность ему, как отмечалось в меморандуме, законы Джима Кроу касались «как общественных, так и личных взаимоотношений». Это первый из нескольких случаев, когда, как мы увидим далее, нацисты считали американское расовое законодательство слишком жестким, чтобы целиком позаимствовать его для нацистской Германии. (Данное упоминание американских законов в меморандуме было не последним; далее его авторы ссылались на американское и австралийское иммиграционное законодательство при обсуждении предложенного состава преступления «подвергание расы опасности»)[284].
Сопротивление консервативных юристов: Гюртнер и Лезенер
Нацистский законодательный радикализм, воплощенный в Прусском меморандуме, в конечном счете одержал полную победу в Нюрнберге[285], но сперва он столкнулся с существенным, и какое-то время успешным, сопротивлением со стороны традиционно настроенных юристов. Фактически им удавалось противостоять радикалам в течение нескольких месяцев. Может показаться странным, что любое успешное сопротивление вообще могло иметь место – разве Германия не стала нацистской диктатурой? – но важно иметь в виду более широкий политический контекст в Германии начала 1930-х. В первые месяцы правления Гитлера над Рейхом продолжали развеваться два его флага, свастика нацизма и простое черно-бело-красное знамя, символизирующее национал-консерватизм, распространенный среди правящей бюрократии, во многом состоявшей из образованных юристов. Необузданный радикализм режима стал окончательно ясен после единственного события – «ночи длинных ножей», нацистской оргии убийств, начавшейся 30 июня 1934 года. После «ночи длинных ножей» стало невозможным делать вид, что Германия не разорвала все связи с традиционными понятиями даже о минимальной власти закона[286]. Но до этого, по крайней мере до начала лета 1934 года, относительно умеренные юристы были в состоянии придерживаться своей линии, и конфликт вокруг Прусского меморандума показывает, что им это удавалось.
В истории юридических арьергардных боев против нацистского радикализма особенно важную роль играли две неоднозначные фигуры: Франц Гюртнер и Бернхард Лезенер. Имеется немало документальных свидетельств их попыток противостоять двум критически важным аспектам радикальной программы: криминализации расово смешанных браков и расширенному толкованию того, кого следует считать «евреем». Ни тот, ни другой вовсе не были героями. Оба принадлежали к крайне правому крылу, сотрудничали с Гитлером и были вполне готовы к работе над созданием той или иной системы преследований. Относительно умеренными их делала вовсе не некая преданность либеральным политическим ценностям, по крайней мере не выраженная открыто[287]. Однако, по данным из многих источников, они защищали традиционные доктрины права, настаивая, чтобы нацистская программа преследования соответствовала логике и суждениям высокоразвитой «юридической науки», которой всегда славилась Германия. Они были не политическими диссидентами, а бюрократами, демонстрировавшими инстинктивный консерватизм образованных юристов, которым какое-то время удавалось защищать некоторые традиционные стандарты немецкой законности.
Начнем с Гюртнера, министра юстиции. Он был одним из национал-консерваторов, сотрудничавших с нацистами и получивших посты в нацистском правительстве. Будучи одним из ведущих членов Национальной народной партии Германии, Гюртнер в 1920-е годы был министром юстиции Баварии, родной земли нацистов, где он выказывал симпатию Гитлеру и, возможно, помогал ему, но так и не вступил в нацистскую партию[288]. Летом 1932 года он был назначен рейхсминистром юстиции национал-консерватором Францем фон Папеном, а после оставлен на этом посту сперва Шляйхером, затем Гитлером. В этой должности он оставался до своей смерти в 1941 году, вступив в партию лишь в 1937-м и став одним из последних примеров сотрудничества нацистов с национал-консерваторами. Ученые изображают его как человека, остававшегося на своем посту из искреннего, пусть и безнадежного, желания до последней возможности противостоять худшим злодеяниям нацизма[289].
В конечном счете это действительно было безнадежно. Гюртнер остался на своей должности при Гитлере, и вряд ли его можно назвать противником зарождающегося режима. Тем не менее мы знаем, что он пытался ограничить радикализм нацистов в начале 1930-х[290] и, в частности, наряду с другими юристами часто высказывал возражения по поводу требований Прусского меморандума криминализовать расово смешанные браки.
Представляется важным подробно описать эти сомнения. С точки зрения получивших традиционное образование немецких юристов, даже тех, кто был полностью готов признать власть нового режима, имели место далеко идущие вопросы о том, смогут ли меры, к которым призывал Прусский меморандум, работать в рамках устоявшихся норм германского права. Большая часть сложностей была связана с крайней обширностью данных предложений. Прусский меморандум в нескольких пламенных абзацах требовал криминализации расово смешанных браков. Но как была возможна подобная криминализация без одновременного признания таких браков недействительными с точки зрения гражданского права? Как могла одна часть закона криминализовать институт, который другая его часть считала законным? Переписывание уголовного кодекса повлекло бы за собой и переписывание гражданского кодекса – весьма пугающее предложение для традиционных немецких юристов