— Его называют, — сказал отец Жером, — то так, то этак. Некоторые считают, что это знаменитый Жан Лафитт. Слыхали о нем? А вы, значит, посещаете мою Церковь?
— Нет, miché, раньше нет, но теперь буду. А мое имя, — она немного запнулась, но ей явно было приятно выразить этим свое доверие, — …мое имя — мадам Дельфина, Дельфина Карраз.
ГЛАВА VIВопль горя
Когда несколько дней спустя отец Жером вошел в свою гостиную, где, как ему сказали, ожидала посетительница, его улыбка и возглас выразили более приветливости, чем удивления.
— Мадам Дельфина!
Но удивлен он все же был, ибо не наступило еще следующее воскресенье, а худенькая фигурка, одиноко сидевшая в углу в своей черной, много раз стиранной одежде, была Дельфина Карраз; и она пришла к нему уже вторично. И это, как он ясно помнил, не считая ее появления на исповеди, где он сразу узнал ее по голосу.
Она встала, застенчиво протянула руку, не подымая глаз и запинаясь, начала говорить; судорожно сглотнула и снова начала, кротко и тихо, по временам подымая глаза; по лицу ее пробегали то тревога, то извиняющаяся улыбка. Она пыталась просить у него совета.
— Сядьте, — сказал он, и когда оба они уселись, она сказала, опустив глаза:
— Мне, верно, надо было сказать про это на исповеди, но…
— Ничего, мадам Дельфина. Вам, может быть, нужен не исповедник, а друг.
Она подняла глаза, блестящие от слез, и снова их опустила.
— Я… — она остановилась, — я поступала… — она опустила голову и уныло покачала ею, — очень дурно. — Слезы полились у нее из глаз, и она отвернулась.
Отец Жером молчал, и она снова к нему обернулась, явно желая продолжать.
— Это началось девятнадцать лет назад. — Глаза ее, снова поднявшись, опустились, лицо и шея залились румянцем, и она прошептала: — Я полюбила.
Больше она ничего не сказала, и отец Жером, помолчав, ответил:
— Так что же, мадам Дельфина, любить — это ведь право каждого. Я верю в любовь. Если ваша была чиста и законна, ваш ангел-хранитель, наверное, улыбался вам; а если нет, я не скажу, что вам совсем уж не за что отвечать; но думаю, что Господь сказал: «Она квартеронка; все ее женские права втоптаны в грязь, и все способствует ее греху — почти что понуждает к нему, — пусть же ляжет он на тех, кто этому причинен».
— Нет, нет! — поспешно сказала мадам Дельфина. — А то он ляжет на… — Она опустила глаза, закусила губы и стала нервно собирать на юбке мелкие складочки. — Он был добр ко мне, насколько позволял закон, нет, добрее, ведь он оставил мне имущество, а это законом недозволено. Он очень любил нашу маленькую дочь. Он написал своей матери и сестрам, во всем покаялся и просил взять ребенка и воспитать его. Я ее отослала к ним, когда он умер, а это случилось скоро, и шестнадцать лет не видела свое дитя. Но мы все время писали друг другу, и она меня любила. А потом… — Мадам Дельфина умолкла и только продолжала дрожащими пальцами собирать на юбке ненужные складочки.
— А потом ваше материнское сердце не выдержало, — сказал отец Жером.
Она кивнула.
— Его сестры вышли замуж, мать умерла; я увидела, что даже там ей ставят в укор ее рождение, а когда она попросила взять ее… — Она опять подняла полные слез глаза. — Знаю, это было дурно, но я сказала: приезжай.
Слезы капали сквозь ее пальцы на платье.
— Это она была с вами в прошлое воскресенье?
— Да.
— И вы теперь не знаете, что с нею делать?
— Ah! C'est ça oui! Да, да.
— Она похожа на вас, мадам Дельфина?
— Слава Богу, нет! Вы бы не поверили, что она моя дочь. Она белая, она красавица!
— Вы говорите: слава Богу, а ведь в этом главная ваша трудность, мадам Дельфина.
— Увы, да!
Отец Жером крепко оперся ладонями о колени, расставив локти, устремив взгляд в пол, и задумался.
— Она, наверное, хорошая, ласковая дочь? — сказал он, взглянув на мадам Дельфину и не меняя позы.
В ответ она восторженно возвела глаза вверх.
— А это еще больше затрудняет нам дело, — сказал священник, словно обращаясь к полу. — Ей здесь так же нет места, как если бы она упала с другой планеты. — Тут он поднял взгляд, в котором что-то блеснуло, но тотчас погасло, и он снова опустил глаза. Блеснувшая мысль была о монастыре, но он тут же сказал себе: «Им эта мысль наверняка приходила, значит, ее отбросили, а это их право». И он мог только покачать головой.
— А что, если вы внезапно умрете? — сказал отец Жером, желая сразу обсудить самое худшее.
Женщина сделала быстрое движение и спрятала лицо в платок, глухо простонав:
— Оливия, деточка моя!
— И все же, мадам Дельфина, — сказал отец Жером более бодрым тоном, — одно ясно, нам надо найти выход!
— О! — воскликнула она, подняв глаза к небу. — Если бы он был!
— Должен быть! — сказал священник.
— Но какой? — спросила она печально.
— Ах! — сказал отец Жером, пожимая плечами. — Господь знает!
— Да, — сказала квартеронка, и ее кроткие глаза засияли, — и уж если Господь кому скажет, так это вам!
Священник улыбнулся и встал.
— Вы так думаете? Что ж, дайте мне время. Я у Него спрошу.
— Да, вам Он скажет! — ответила она. — И благословит вас! — Она встала и протянула руку. Потом улыбнулась. — Странный мне привиделся сон, — сказала она, уже идя к двери.
— Да?
— Да. Мои заботы перемешались у меня с вашей проповедью. Вот мне и приснилось, будто я сделала того пирата опекуном моей дочери.
Отец Жером тоже улыбнулся и пожал плечами.
— Для вас в вашем положении, мадам Дельфина, всякий белый мужчина в здешнем крае, на суше или на море, будет пиратом, а тот, пожалуй, еще самый из них лучший.
— Пожалуй, — устало повторила за ним мадам Дельфина, уходя.
Отец Жером открыл перед нею дверь.
В этот момент чья-то тень упала снаружи на порог, и вошел человек в одежде из синей бумажной материи; снимая шляпу из тонкой панамской соломки, он откинул со лба мягкие каштановые волосы; лоб у него был белый там, где его скрывала шляпа, но лицо загорелое. Мадам Дельфина отступила, а отец Жером молча и радостно двинулся к нему, пожал маленькой рукой его большую руку и указал на стул. Мадам Дельфина, не смевшая поднять глаз, заметила только, что башмаки пришедшего были из белой парусины.
— Отец Жером, — сказала она торопливо и тихо, — буду молиться Пресвятой Деве, пока вы не узнаете, что мне делать.
— Надеюсь, это будет скоро, мадам Карраз. До свидания, мадам Карраз.
Когда она ушла, священник обернулся к пришедшему и протянул ему обе руки, сказав на том же диалекте, на каком говорил с квартеронкой:
— Здорово, старый товарищ! Сколько лет прошло!
Они уселись рядом, точно любящие супруги; священник держал своего друга за руку и говорил о былых днях, часто упоминая Эвариста и Жана.
Мадам Дельфина с полдороги вернулась к отцу Жерому. Его входная дверь была раскрыта настежь, а дверь в гостиную приоткрыта. Она прошла в первую и, потупив глаза, остановилась перед второй; она готовилась постучать, когда дверь открылась, и мимо нее прошли башмаки из белой парусины. Теперь она заметила и костюм из синей бумажной материи.
— Да? — послышался голос отца Жерома, и лицо его показалось в дверях. — Это вы, мадам?
— Я забыла зонтик, — сказала по-английски мадам Дельфина.
Где-то под ее робостью явно таился дух неповиновения, ибо наперекор суровому обычаю вместо тюрбана, который предписывался ее касте, она носила шляпку и к тому же зонтик.
Отец Жером принес его.
Он кивнул по направлению, в котором удалился посетитель:
— Мадам Дельфина, вы видели этого человека?
— Лица не видела.
— Вы не поверите, если я скажу, что он задумал!
— Неужели, отец Жером?
— Он собирается открыть банк!
— О! — сказала мадам Дельфина, видя, что от нее ожидают удивления.
Отцу Жерому явно не терпелось рассказать нечто такое, что лучше было бы не разглашать. Он удержался, но что-то все же вырвалось из его души. Дружелюбно глядя на мадам Дельфину, он простер руку, сжал кулак и сказал тихо и торжественно:
— Это банкир Господа Бога, мадам Дельфина.
ГЛАВА VIIMiché Виньвьель
Мадам Дельфина продала один из угловых участков своего владения. У нее почти не было доходов, и это иногда приходилось делать. Продажа принесла ей несколько крупных банкнотов, которые она хранила зашитыми в подоле нижней юбки; однажды — недели через две после того, как она плакала перед отцом Жеромом, — ей понадобилось разменять один из них. Идя по рю Тулуз в поисках банка, который был совсем не там, она заметила над дверью маленькую вывеску с фамилией «Виньвьель». Она заглянула туда. Отец Жером сказал ей (когда она советовалась с ним, где разменять деньги), что если подождать несколько дней, то откроется новый банк на рю Тулуз, и, кажется, назвал именно фамилию Виньвьель; было похоже, что банк этот частный. «У.-Л. Виньвьель» — гласила более крупная вывеска, которую она увидела внутри, когда решилась войти. За конторкой, завершая разговор с каким-то озабоченным человеком, который, уходя, едва не сбил мадам Дельфину с ног, стоял тот самый человек в синем костюме, которого она встретила в дверях отца Жерома. Сейчас она впервые увидела его лицо, серьезность и доброту, тихо светившиеся в каждой черте этого загорелого лица. Они узнали друг друга. Чтобы ободрить ее, он поспешил заговорить первым, и на языке, который в прошлый раз от нее слышал:
— Чем могу служить, мадам?
— Пожалста, мне менять эти деньги, miché.
Она вынула из кармана темный хлопчатобумажный платок, в который был завернут банкнот. У мадам Дельфины был удивительно красивый голос; так, видимо, показалось мсье Виньвьелю. Обслуживая ее, он еще раз или два заговорил с нею по-английски, словно ему нравилось слушать тихую мелодию этого голоса; а когда она собралась уходить, сказал:
— Мадам Карраз!
Она удивилась, но тут же вспомнила, что он мог услышать ее фамилию у отца Жерома. Быть может, добрый священник сказал о ней несколько слов после ее ухода; ведь сердце его было преисполнено доброты.