– Перри! – позвала Глория.
– Он ранен, – сказал Ричард. – Головой ударился.
– Мама? – пролепетал Перри. – Мама!
Глория наблюдала, как Ричард, покряхтывая от боли, съезжает вниз по склону, по которому поднимался еще недавно, – съезжает, свободной рукой хватаясь за камни и корни, где только можно. Еще немного – и Ричард уже над нею.
Глория подхватила сына на руки: тот, похоже, бредил.
– Ох, Перри, Перри, Перри.
– Прости, пожалуйста, – прошептал Перри.
Ричард рухнул на землю, выпрямив вдоль тела левую руку. Однако вскоре вновь поднялся, пошатываясь, хватая ртом воздух, и посмотрел на воду.
– Ты тоже ранен, – сказала Глория. А когда вновь оглянулась на Перри, тот уже потерял сознание. – Перри! Перри!
– Пойдем, – сказал Ричард. – В лодку.
Тед пришел в себя: в голове тупо пульсировала боль – первая настоящая боль с тех пор, как он умер. И, конечно же, шла она снаружи.
Занималось утро, сквозь пыльное ветровое стекло автобуса проглядывал желто-оранжевый отблеск восточного неба. Тед сел, гадая, проспал ли он одну ночь или, может статься – поскольку все привычные физические законы словно самоотменились, – проспал двадцать лет подобно Рипу Ван Винклю. Но есть вещи, которые, хочешь не хочешь, а приходится принимать на веру. Тед в конце концов смирился с тем, что настало завтра, и не иначе: пустячок, но хоть что-то. Так, сидя, протирая глаза, трогая швы, он ненароком заметил, что в замке зажигания торчит ключ. Не тратя времени на раздумья, Тед вскарабкался на водительское сиденье и завел мотор. Откуда-то снаружи хором завопили: «Какого хрена?…» – а в следующий миг, под нестройные крики и вопли, Тед стронулся с места, опрокидывая стойки и навес лагеря.
Он выехал из поселения, направился к единственной различимой вдали дороге, по ней двинул на север и обнаружил еще одну дорогу, поуже, что сперва вела на запад, а потом свернула на юг. Так Тед катался туда-сюда, пока не выбрался на шоссе № 380 и не взял курс на запад. Шоссе словно вымерло: по дороге ему встретился разве что грузовик, груженный сеном, да «фордик», застрявший на противоположной стороне дороги: видать, колесо спустило.
Салли утешал себя старым присловьем: дескать, если шина и спустила, так только внизу. Он рассмотрел проблему со всех сторон, затем поднял глаза и увидел, как мимо пронесся старый желтый автобус. Промелькнуло лицо водителя – и Салли узнал Теодора Стрита. Сердце у детектива подпрыгнуло, на секунду он даже забыл, чем занимается. Он бросился к багажнику, открыл его, достал домкрат, ключ для гаек крепления колеса и рабочие перчатки, предназначенные специально для таких случаев. Отвинтил запасное колесо, вытащил его – и тут же уронил на землю. Надо же, и здесь шина спустила. Пусть даже только внизу.
Салли вернулся на водительское сиденье, набрал номер Глории Стрит и оставил сообщение:
«Миссис Стрит, я только что видел вашего мужа. Он вел автобус. Подробнее после. Горацио Салли».
Попутная струя за кормой Глорию не радовала: на ее взгляд, ехали они недостаточно быстро. Она держала Перри на коленях, гладила его по голове, умоляюще смотрела вперед, на Ричарда. А Ричард то и дело оборачивался назад, к Глории.
Перри лежал совсем тихо, не открывая глаз. Словно спал. Внезапно он пронзительно вскрикнул, широко открыл глаза, мгновение глядел на Глорию, а затем снова потерял сознание.
За рулем автобуса Тед внезапно вскрикнул: живот его резанула острая боль. Он едва не потерял управление, но каким-то образом сумел остановить автобус на узкой обочине у самого моста. Боль накатила неожиданно, а поскольку органы его были свалены внутрь в беспорядке, он понятия не имел, что именно схватило. А в следующий миг боль ушла… больше чем ушла, поскольку никаких отголосков ее не осталось. Боль просочилась в самые глубины его существа, где Тед просто-напросто не мог ее почувствовать, так что она меньше чем ушла – она осталась.
Тед притормозил у телефонной будки на стоянке для отдыха и попытался позвонить домой «за счет вызываемого абонента», однако услышал лишь автоответчик. Оставить сообщение оператор ему не позволил.
Солнце медленно опускалось за черно-белое табло бейсбольного поля, где Тед с Перри частенько прогуливались вечерами. Эмили некогда тоже составляла им компанию, но со времен ее первых месячных «откололась». Это было время, когда отчужденность Глории и Теда выплеснулась наружу и вызвала похожее разобщение в его отношениях с детьми. Хотя он играл с сыном в мяч и водил его гулять, между ними ощущалась некоторая напряженность: они предпочитали не встречаться глазами и обменивались короткими фразами.
Отец и сын перекидывались мячом в дальнем конце поля – туда-сюда, туда-сюда. Траву только что полили, и у Теда скользили ботинки. Те самые ботинки на кожаной подошве, в которых он ходил на работу.
– Вы с мамой собираетесь развестись?
Тед подобрал мяч с мокрой травы, осмотрел его со всех сторон и наконец перебросил обратно.
– Почему ты спрашиваешь?
Перри пожал плечами.
– Нет, мы не собираемся разводиться.
– Мама тебя ненавидит?
Тед поймал мяч одной рукой – ладонь приятно саднило.
– Классный бросок.
– Ненавидит?
– Иногда, – ответил Тед, вдруг осознав, что надеется – Глория и впрямь ненавидит его лишь иногда. Он подбросил мяч как можно выше, «свечкой».
Перри поймал мяч и удержал его в руках. Он просто стоял там, глядя мимо отца. Тед обернулся на табло. На заборе сидела черноголовая пташка – прямо под последней ячейкой третьей подачи. Тед развернулся обратно и увидел, как Перри изо всех сил швырнул мяч. Мяч просвистел мимо Тедовой головы. Он проследил путь мяча до мишени: птица упала в траву по эту сторону забора.
– Зачем ты это сделал?
В лице мальчика отразился ужас.
Тед и Перри медленно подошли к птице и встали над ней. Тед не знал, что сказать. Птица не двигалась – на вид мертвая, одно крыло скособочено, другое развернуто веером, открывая взгляду нижнюю сторону маховых перьев первого и второго порядка.
Теду хотелось спросить Перри, о чем тот думает, но он сдержался и вместо того вздохнул – вздох, должно быть, прозвучал для мальчика как окрик. Тед уже не столько злился из-за птицы, сколько страшился за сына.
– Это юнко.
– Он мертв? – спросил Перри.
– Думаю, да, – сказал Тед.
Перри стремительно развернулся на каблуках и зашагал прочь к третьей стартовой площадке. Тед оглянулся на птицу: глаз, обращенный к нему, жалобно моргал. Бедолага юнко был жив, лежал в мокрой траве и мучился. Тед посмотрел на сына: спина ссутулилась, от всей позы веет обреченностью. Птица снова заморгала: просила о чем-то? Тед наступил ботинком на голову юнко, перенес всю свою тяжесть на эту ногу, почувствовал, как хрустнула хрупкая шейка. И понял, что убивает птицу не только для того, чтобы положить конец ее мучениям; но чтобы смерть птицы осталась на его совести, а не на совести сына.
Едва он убрал ногу, Перри обернулся к отцу.
– Что ты сделал? – спросил мальчик, возвращаясь к Теду.
– Ничего, – солгал Тед.
Перри остановился – и увидел расплющенную головку птицы.
– Ты наступил на нее.
– Птичка была еще жива и мучилась, сынок.
– Нет, она была мертвая, – настаивал Перри. – Я ее убил. Ты ее не убивал. Это я ее убил. – Перри бросился бегом по влажной траве. И кажется, расплакался.
– Он не дышит! – рыдала Глория.
Ричард уже различал зеленые очертания пирса. Он обогнул буек и на полной скорости промчался через зону, закрытую для моторок. Пара байдарочников выругали его на чем свет стоит.
Глория уложила Перри на дно лодки, запрокинула мальчику голову и принялась делать ему искусственное дыхание, приговаривая:
– Пожалуйста, пожалуйста, ну, пожалуйста!
На пристани посверкивала красными огоньками «Скорая помощь».
– А вот и неотложка. – Ричард сбросил скорость; несколько человек ухватили его лодку с причала, подтащили ее ближе, привязали.
Врачи оттеснили Глорию в сторону и занялись Перри. Тот по-прежнему не дышал. Ричард обнял Глорию, привлек ее к плечу, а сам наблюдал за происходящим.
– Я нащупал пульс, – сообщил один из медиков.
– О Господи, – с некоторым облегчением выдохнула Глория.
Воздух был наэлектризован звуком – тут и рокот моторных лодок, и крики чаек, и женский голос, зачитывающий физические параметры ее сына по радио. Параметры, что ровным счетом ничего не значили – до тех пор, пока не стрясется что-нибудь серьезное. Голоса превратились в шум прибоя у пирса. В этом гомоне, где-то вдали, Глория различала голос дочери: та звала брата по имени, плакала – но Глория никак не могла уйти, чтобы о ней позаботиться. Придется положиться на Ханну. Фельдшер осторожно ощупывал тело Перри. Вот санитары перенесли мальчика на носилки, пристегнули ремнями, так, чтобы голова не болталась, подняли и потащили. Глория почувствовала, что теряет сознание. О, как она злилась на Теда!
Тед глянул на указатель уровня бензина – стрелка приближалась к нулю. Думал он лишь об одном: необходимо срочно, срочно добраться до злополучных детей, находящихся во власти сумасшедшего. Он должен спасти их, должен вызволить их из этой дыры, должен, потому что Тед знал: он это может, а сами они не справятся. Потому что они всего лишь дети.
Тед завернул на бензоколонку и вышел из кабины. Подбежал долговязый оператор, на ходу вытирая грязные руки о еще более грязную тряпку; окинул взглядом автобус.
– Дизтопливом заправлять или бензином?
– Понятия не имею, – отозвался Тед.
– Не вопрос, сейчас выясним, – предложил служитель. Он обошел автобус кругом, оглядел его сверху вниз, остановился у пробки топливного бака. – Я бы сказал, бензин. Идет?
– Валяйте.
Тед терпеливо ждал. Оператор закачивал бензин.
– В наши дни таких бензоколонок уже не встретишь – чтоб тебе весь спектр услуг, как говорится, – посетовал Тед.