Например, УСС и НКВД взаимодействовали в Болгарии, стараясь вывести эту страну из орбиты влияния Гитлера. В марте 1944 года Фитин и Донован обменялись разведданными о ситуации в Болгарии. Тронутый дружелюбием «славян», Донован написал Дину в Москву: «Передай мою любезную благодарность нашим русским друзьям за ту быстроту, с которой они откликнулись на мою просьбу»[198].
Но в целом к началу 1945 года и военная разведка США и УСС знали о Красной армии гораздо меньше, чем о вермахте. В разведсводках о советской военной мощи по-прежнему фигурировали далекие от реальности цифры.
Пока УСС и НКГБ пытались наладить сотруднчиетсво, ФБР по указанию Гувера с 1943 года установило жесткое и практически открытое (то есть устрашающее) наружное наблюдение практически за всеми сотрудниками советских дипломатических учреждений в США. Резидентом советской разведки в США в 1941–1944 годах был Василий Зарубин. Перед отъездом в США его лично принял Сталин и поставил следующие задачи:
— отслеживать любые попытки англо-американцев заключить с Германией сепаратный мир;
— добывать сведения о военных планах Гитлера;
— выявлять конечные цели союзников в войне;
— выяснить, когда реально союзники смогут открыть второй фронт;
— получать информацию о новейших военных разработках в США[199].
Как видим, никаких задач по подрыву США советский лидер разведке не ставил.
ФБР обратило на Зарубина внимание, когда в апреле 1943 года советский резидент в Калифорнии попытался встретиться со Стивом Нелсоном, членом компартии США. Зарубин поехал в Калифорнию на секретную встречу со Стивом Нелсоном, который возглавлял секретную комиссию по отбору информаторов в калифорнийском отделении коммунистической партии, но не смог найти дом Нелсона. Только во время следующего визита он смог передать ему деньги. Но к тому времен ФБР установило в доме Нелсона подслушивающее устройство, и встреча прошла под контролем американской контрразведки. ФБР выяснило, что Зарубин инструктировал Нелсона подбирать людей на оборонных заводах и передавать СССР иформацию о новейших разработках в этой сфере.
Гувер немедленно проинформировал Гарри Гопкинса, который по поручению Рузвельта курировал в США связи с СССР, особенно поставки по ленд-лизу. Гувер сообщил, что ФБР запустило специальную программу COMRAP для того, чтобы «выявить всех членов аппарата Коммунистического Интернационала (Коминтерна)[200], с которыми связаны Стив Нелсон и Василий Зарубин, а также агентов этого аппарата в различных отраслях оборонной промышленности»[201]. Гопкинс не желал портить отношения с СССР и предупредил советского посла, что ФБР засекло сотрудника посольства за передачей денег коммунисту в Калифорнии.
Зарубина перевели в Вашингтон под крышу третьего секретаря советского посольства. Но 7 августа 1943 года Гувер получил анонимное письмо, в котром были указаны фамилии Зарубина, его жены Елизаветы, Квасникова (заместитель резидента), Семенова и семи других сотрудников советской разведки в США. Неизвестный автор обвинял Зарубина также и в том, что тот работал на японскую разведку со времен своего пребывания в Германии, а также в том, что тот лично допрашивал и расстреливал поляков в Катыни. В письме также говорилось, что на советскую разведку работают высокопоставленные чиновники в Белом доме и иных американских правительственных структурах. Гувер во все это поверил, и ФБР установило за Зарубиным и иными лицами, упомянутыми в письме, плотное наблюдение.
Один из сотрудников резидентуры в США Василий Миронов сообщил Сталину, что Зарубин якобы находится в контакте с ФБР.
В августе 1944 года Зарубину пришлось (вместе с женой и Мироновым) покинуть США. В отношении Зарубина было проведено служебное расследование, но все обвинения Миронова не подтвердились, и его арестовали за ложный донос. На суде Миронова признали шизофреником. Все говорит в пользу версии, что письмо в ФБР написал именно Миронов, ибо фамилии ведущих сотрудников резидентуры мог знать только ее работник.
За достигнутые результаты в работе в сентябре 1944 года Зарубину было присвоено звание комиссара госбезопасности, а постановлением СНК СССР от 9 июля 1945 года — генерал-майора. По возвращении на родину Зарубин был назначен заместителем начальника внешней разведки и одновременно — заместителем начальника нелегальной разведки.
Сталин долго не хотел направлять в США нового резидента, видимо, не желая портить с американцами отношения. Примерно год обязанности резидента исполнял Степан Апресян (псевдоним «Май»). Он работал в разведке с 1932 года, в 1938 году был арестован, но в июне 1939 года его освободили. Однако арест наложил неизгладимый отпечаток на характер Апресяна. Тем более, что его старшего брата Дереника, наркома внутренних дел Узбекской ССР, расстреляли в феврале 1939 года за шпионаж в пользу Германии, Японии и Италии (уже через год его посмертно реабилитировали).
Как отмечал сотрудник резидентуры Феклисов: «Расстрел брата, месяцы, проведенные в тюрьме, видимо, не прошли для Степана бесследно. Он стал болезненно нерешительным, за несколько дней до встречи с агентом начинал нервничать. Это состояние отражалось на всем его облике и действиях. Степан весь уходил в себя, невнимательно слушал собеседника. В ходе проверки перед встречей беспокойно осматривался кругом, быстро, почти бегом, большими шагами передвигался по улицам»[202].
Тем не менее именно Апресян был непосредственным создателем главных агентурных подходов к виднейшим физикам Запада, благодаря чему советской разведке в июне — сентябре 1945 года удалось раздобыть чертежи первой американской плутониевой бомбы. «Май» был прекрасно эрудирован, знал много языков (обычно он изучал язык за 3–4 месяца) и обладал легким характером в общении с сослуживцами.
С апреля 1945 года и.о. резидента Апресян под крышей второго секретаря советского консульства в Сан-Франциско находился в этом городе, где как раз проходила конференция по учреждению ООН. В 1945 году Апресяна отозвали в Москву.
Несмотря на плотную опеку советских разведчиков ФБР (особенно начиная с 1943 года), резидентура НКВД добилась в США впечатляющих успехов. В частности, был получен полный комплект документации на первый американский реактивный истребитель П-80. Были добыты чертежи радарной автоматизированной установки SCR-584. Эта установка сама определяла траекторию полета немецкой неуправляемой ракеты ФАУ и наводила на нее зенитные батареи. Только от агентов резидентуры «Ретро» и «Хорвата»[203] в центр через резидентуры поступило в 1943–1945 годах 9165 страниц по более чем ста научным направлениям[204]. Деньги «Ретро» и «Хорват» брали крайне неохотно (им платили не более 200 долларов в месяц). «Ретро», например, говорил, что эти деньги гораздо нужнее советскому народу.
В принциапильном плане стоит отметить, что американцы могли бы и сами поделиться военно-технической информацией с советским союзником. Тем более, что США поставляли в Советский Союз военную технику, в том числе и самую современную. Однако уже военные годы в Москве не могли не заметить двуличность американской линии в данном вопросе. Например, русским была обещана документация на стратегический бомбардировщик, но затем американцы «замотали» вопрос. В то же время англичанам, например, в октябре 1944 года была передана документация на изобретенную в СССР парашютную торпеду 45–36 АВА. Американцам и англичанам была также предоставлена документация на 130-мм двухорудийную башенную установку Б-2-ЛМ. Англичанам показали захваченную советскими войсками немецкую подводную лодку.
31 октября 1944 года Рузвельт попросил Донована представить предложения по организации «разведывательной службы на послевоенный период, которая была бы руководящей по отношению ко всем государственным органам в том, что касается разведки»[205].
После того как стало ясно, что именно Советский Союз сыграет решающую роль в разгроме Германии, Донован направил 18 ноября 1944 года запрошенный президентом меморандум на имя Рузвельта, предложив не только сохранить УСС в послевоенное время, но и расширить его функции и преобразовать в независимое ведомство. «В глобальной и тоталитарной войне, — писал Донован, — разведка должна быть глобальной и тоталитарной»[206]. «Дикий Билл» предложил и название для первой американской разведслужбы мирного времени — Центральная разведывательная служба (Central Intelligence Service). Причем первое слово подчеркивало, что все разведподразделения американских ведомств должны были перейти под контроль нового бюрократического монстра.
Согласно Доновану, новая разведка должна была подчиняться непосредственно президенту. И базироваться она должна была (к ярости Гувера), естественно, на кадрах УСС: «…у нас теперь в правительстве есть тренированный и специализированный персонал, необходимый для выполнения этой задачи. Этот талант нельзя распылять»[207].
Гувер получил через своих агентов (на то, чтобы шпионить за коллегами, он не жалел ни денег, ни сотрудников) копию меморандума Донована и немедленно поручил подготовить его максимально критический анализ. Помимо этого он организовал «утечку» меморандума в прикормленную ФБР ультраконсервативную газету «Чикаго Трибьюн». Там немедленно появился аршинный заголовок, обвинявший Донована в создании супершпионской службы для обеспечения послевоенного издания «нового курса» Рузвельта.
Донован позвонил оперативнику УСС Дерингу и потребовал немедленно выяснить, кто «слил» секретный меморандум в прессу (всего было пять экземпляров этого секретного документа). Деринг в тот же день сообщил, что меморандум был передан журналисту Трогену лично директором ФБР Гувером. «Дикий Билл» ничего не ответил.