О том, как понимали на этом мероприятии защиту мира, красноречиво свидетельствовало высказывание американского делегата Бернхема: «Я выступаю против бомб, размещенных в Сибири или на Кавказе, направленных на уничтожение Парижа, Лондона, Рима, (…) и всей западной цивилизации (…), но я приветствую бомбы, размещенные в Лос Аламосе (…), которые в течение пяти лет являются защитой – единственной защитой – свобод Западной Европы». На это французский делегат Андрэ Филип справедливо возразил, что если падает атомная бомба, то она не делает различий между друзьями и врагами сободы.
Делегаты регулярно взбадривали себя слухами, что их вот-вот похитят советские спецслужбы. Особенно свирепствовал Кестлер – он истерично призывал «свободу» немедленно перейти во фронтальное наступление против сталинизма, называл коммунистов «падшими ангелами». Британский историк Тренвор-Рупер был потрясен тональностью конгресса, пронизанной нетерпимостью к любому инакомыслию (особенно досталось Сартру): «Было очень мало серьезной дискуссии. По моему мнению, это все никак нельзя было назвать интеллектуальным… Это оставило такое негативное впечатление, как будто мы ничего не могли сказать, кроме “Ату их!” …Я чувствовал, что мы приглашаем Вельзевула для борьбы с Сатаной»[242]. Мнение Тревор-Рупера разделяла практически вся британская делегация, стремившаяся как можно быстрее покинуть Берлин.
Любые попытки некоторых делегатов (в основном французских) развивать тему равноудаленности европейской культуры от СССР и США энергично пресекал Ласки, который вопреки приказу Визнера фактически открыто руководил конгрессом: «Нейтрализм – это идея и движение, спонсируемые Советами».
На собранном Ройтером финальном митинге 29 июня 1950 года Кестлер выкрикнул 15 тысячам присутсвовавших: «Друзья, свобода перешла в наступление!»[243] Затем он зачитал «Манифест свободы», подготовленный совместно с Ласки и Хуком. Причем британцы выступили резко против попыток американцев включить в манифест осуждение идей Маркса. Нейтрализм был осужден в документе как «предательство по отношению к человечеству». На этом настаивал Визнер: только что было образовано НАТО, и призывы к нейтралитету воспринимались тогда в Вашингтоне как осуждение этого блока.
В целом Визнер расценил берлинский конгресс как грандиозный успех ЦРУ, смывший позор Парижа. Такое же мнение высказал и генерал Джон Макгрудер из министерства обороны США: «… тонкая тайная операция, выполненная на высочайшем интеллектуальном уровне… необычная война в ее наилучшем виде»[244]. Тревор-Рупер в газете «Манчестер Гардиан» сравнил конгресс с нацистскими митингами.
Берлинский конгресс было решено сделать постоянно действующей организацией. Так родилась операция ЦРУ «Qkopera». Базироваться новая структура «тайной войны» должна была в Париже – интеллектуальной столице Европы. Курировать операцию от ЦРУ стал Джоссельсон. Оперативник ЦРУ Ирвинг Браун вошел в руководящий комитет организации, там же оказался и Бернхем – к тому времени консультант Визнера по вопросам «культуры». Правда, некоторых в ЦРУ возмущало левое прошлое Бернхема, но Визнер заметил, что сереьезные коммунисты никогда бы не стали троцкистами.
Для противодействия «красным» на направлении культуры и искусства в 1950 году был создан Отдел международных организаций ОРС (International Organizations Division, IOD) во главе со специалистом по психологической войне Томом Брейденом. Он стал курировать, в том числе, и операцию «Qkopera».
Брейден родился в 1918 году в заштатной Айове в семье страхового агента. Его мать писала романы и привила Брейдену любовь к литературе (например, к произведениям Хемингуэя). В 1940 году Брейден записался добровольцем в британскую аримю, а затем вступил в УСС. В отличие от Визнера этот человек не только любил войну, но и сам рисковал жизнью. На счету Брейдена были прыжки с парашютом в оккупированную Францию, где он боролся в одних рядах с партизанами-коммунистами.
В ЦРУ Брейдена привлек Даллес, занявший в 1950 году пост заместителя директора. Отныне Брейден стал «Гомером Д. Госкинсом». Визнер поначалу не хотел создавать новый отдел «под Брейдена», но тот был другом «Эла» Даллеса – формального начальника Визнера.
Брейден описал главную задачу своего отдела следующим образом: «Целью IOD было объединение интеллектуалов против всего того, что им предлагал Советский Союз… Мы хотели объединить всех деятелей искусства, писателей, музыкантов, и всех тех, кто следовал за этими людьми, чтобы продемонстрировать им, что Запад и Соединенные Штаты были сторонниками свободы выражения интелектуальных достижений без любых жестких барьеров относительно того, что вы должны писать и что вы обязаны говорить и что вы должны делать и что вы должны рисовать (выделено самим Брейденом. – Примечание автора), как это имело место в Советском Союзе. И я думаю, мы сделали это чертовски хорошо»[245].
В марте 1950 года СНБ США утвердил директиву NSC-68, которая действовала фактически до распада СССР. В ней говорилось: «Практические и идеологические соображения… приводят нас к выводу, что у нас нет иного выбора, как продемонстрировать превосходство идеи свободы путем ее конструктивного применения на практике»[246]. С юридического на нормальный язык эту мысль «перевел» Карл Ясперс: «Истине тоже нужна пропаганда». В 1950–1951 гг. было решено истратить на пропаганду «свободы» 34 миллиона долларов.
В ЦРУ считали работу коммунистов с деятелями культуры образцом, поэтому решили скопировать у противника структуру новой организации. Был создан руководящий Международный комитет из 25 членов (в том числе пять почетных председателей конгресса). Реальную работу вели Исполнительный комитет (5 членов) и генеральный секретарь. «Николас» Набоков величал исполнительный комитет «наше политбюро». На учредительном заседании всех этих органов в Брюсселе в ноябре 1950 года Кестлер призвал разгромить нейтралистов и вывести европейских инттелектуалов из-под влияния «всех этих Жюлио-Кюри».
Самого Набокова Джордж Кеннан и Джоссельсон активно продвигали на роль генерального секретаря «политбюро». Ему предложили годовой оклад в 6000 долларов, но «Николас» требовал 8 тысяч (он любил жить на широкую ногу – сказывались дворянские корни). Бернхем сказал людям Визнера, что обеспечит Набокову «надбавку», и с тех пор он фактически контролировал «Николаса».
Ласки руководил бюро конгресса в Берлине, Джоссельсон – в Париже.
Однако в ЦРУ решили, что ярый антикоммунизм Кестлера лишь отталкивает любого думающего человека, поэтому было дано указание убрать его из всех структур организации.
В мае 1951 года свежеиспеченный генеральный секретарь Конгресса за свободу культуры Набоков представил в Париже перебежчика поляка Чеслава Милоша, участника нью-йоркской конференции 1949 года (тогда он еще был на стороне СССР). В июне на деньги ЦРУ он прочел лекцию в Западном Берлине об искусстве в условиях тоталитаризма.
На средства ЦРУ не скупилось, и вскоре отделения конгресса возникли в Австралии, Ливане, Индии, Японии, Дании, Исландии, Аргентине, Чили, Уругвае, Перу, Колумбии, Пакистане и Бразилии. В Париже конгресс с 1951 года издавал журнал «Преве» («Доказательства»). Причем идея заключалась в том, чтобы подорвать позиции Сартра и его издания «Ле Тан». Интересно, что ни один француз, хотя бы что-то представлявший из себя в мире культры, не согласился возглавить редакцию «Преве». Пришлось согласиться на кандидатуру малоизвестного швейцарца Франсуа Бонди, бывшего коммуниста, ранее сотрудничавшего с «Месяцем» Ласки. «Преве» увидел свет в октябре 1951 года.
В Лондоне в противовес авторитетному журналу «Нью Стейтсмен» запустили хронически убыточный «Двадцатый век».
С самого начала практически все известные европейские интеллектуалы сторонились конгресса Набокова. Организация явно жила на широкую ногу, и у излишне щепетильных интеллигентов невольно возникал вопрос, кто за все это платит. Ответ тоже лежал на поверхности – правительство США. Так считали в Париже практически все. И они не ошибались.
В самом ЦРУ на конгресс шли внебюджетные средства из фонда «плана Маршалла». Денег никто не считал и скрупулезного отчета не требовал. Брейден вспоминал, что давал своим людям в Париже то 10, то 15 тысяч долларов: «Я не уверен в том, что они с этими деньгами делали»[247]. Только в 1951 году конгресс получил примерно 200 тысяч долларов (около 2 миллинов в ценах 2015 года). В месяц только на работу секретариата конгресса в Париже тратилось 5 миллионов франков. Деньги выделялись через подставные фирмы или через банковские счета в Швейцарии.
Еще в начале 1951 года «Николас» Набоков, любивший вечеринки любого рода (при условии, что они были не за его счет), предложил ЦРУ организовать грандиозный фестиваль американского искусства в Париже. Цель была определена как разрушение господствовашего в Европе мифа об отсталости американской культуры. Джоссельсон и Ласки поначалу колебались – они не были уверены в притягательности «американского образа жизни» для европейцев. Однако Брейден (романтик, как и его мать) воспринял идею Набокова с энтузиазмом. Шеф IOD яростно критиковал культурную политику госдепартамента, который, по его мнению, только и делал, что организовывал постановку за границей нудных американских пьес: «Эл (Даллес) и я знали, как это делать лучше…»[248]
15 мая 1951 года генеральный секретарь Конгресса за свободу культуры Набоков получил формальное указание начать реализацию проекта. Он немедленно отправился в США (в том числе в свой любимый Голливуд) и привлек Игоря Стравинского, Леонтину Прайс (оперная певица и к тому же негритянка), Сэмюэла Барбера, писателей Джеймса Фаррелла и Гертруду Стайн, композитора Аарона Копленда, поэтов Уистена Хью Одена и Аллена Тейта, Нью-йоркский балет, Музей современного искусства в Нью-Йорке и Бостонский симфонический оркестр (лучший в Америке).