Между тем положение Филби резко осложнилось после ареста в Англии Клауса Фукса. Гувер немедленно почуял в «деле Фукса» американский след и попросил англичан разрешить приезд в Лондон группы следователей ФБР. Через Филби Гуверу передали отказ – Фукс уже ожидал суда, и о новом следствии по его делу по закону не могло быть и речи.
Летом 1950 года тучи над Филби сгустились. Причем пришли они с неожиданной стороны. Соратник Филби по «кембриджской пятерке» Гай Берджесс письмом собщил, что его назначили в посольство Великобритании в Вашингтон. Филби знал, что Берджесс любит выпить, и в этом состоянии часто попадает в различного рода скандалы и переделки. Причем об этом знала и служба безопасности британского МИД, сообщившая о новом сотруднике посольства и самому Филби со странным выводом, что худшее в отношении Берджесса, возможно, еще впереди.
Филби принял ошибочное решение и позволил Берджессу поселиться вместе с ним в холостяцкой квартире, чтобы держать друга под присмотром.
К моменту приезда Берджесса американцы (а значит, и Филби) по данным расшифровки (проект «Венона») уже знали, что из английского посольства в Вашингтоне от агента «Гомер» идет утечка информации. В отличие от ФБР для Филби этот источник тайной не был – речь шла о члене «кембриджской пятерки» Дональде Маклейне (хотя Филби связи с Маклейном на тот момент не имел). По совету советских друзей Филби сообщил обо всем этом Берджессу.
Маклейна (он руководил американским отделом британского МИД) решили предупредить, но пока не выводить из игры. Филби должен был уехть из Вашингтона в Лондон в середине 1951 года, и к этому времени можно было бы организовать и «исчезновение» «Гомера». Одновременно хотели отправить назад в Англию и Берджесса, которому не нравилась ни чиновничья работа в МИД, ни Америка.
Филби по заданию британской разведки «искал» в Вашингтоне «Гомера» и регулярно обедал с Энглтоном. А вот Харви Филби сразу показался подозрительным, и он открыто говорил о своих сомнениях всем в ЦРУ. Но доказательств у него не было, а после дела Бентли его мнению не очень-то и доверяли. Ведь после многолетних допросов Харви никого за шпионаж в США так и не осудили. Харви пытался убедить в обоснованности своих подозрений Энглтона, но тот отмахнулся: «Ким – наш хороший друг…»[275]
Подозрение Харви пало и на Маклейна, однокашника Филби по Кембриджу. Харви не сомневался, что Маклейн и есть тот самый «Гомер», которого безуспешно искали ФБР и британская разведка. Но тут британцы отправили Маклейна в посольство в Каире, и Харви переключил свое внимание на еще одного друга Филби – Берджесса. Поначалу Харви ухватился за гомосексуализм Берджесса (сказалась школа ФБР) и за мнение самих же британцев, что новый сотрудник их посольства представляет собой риск с точки зрения безопасности.
Подозрения и просто ненависть Харви к Филби достигли пика после одного инцидента в доме резиденгта СИС. На светской вечеринке у Филби по обыкновению сошлись работники ЦРУ, и все шло как обычно, пока не появился пьяный Берджесс. «Либби» (тоже в изрядном подпитии) уговорила Бержесса, известного своими рисунками, начертать ее портрет. Берджесс быстро нарисовал шарж, на котором жена Харви была изображена с раздвинутыми ногами и с задранной юбкой. Проснувшийся от алкогольной дремы Харви хотел ударить обидчика, но промахнулся. Филби извинился за поведение друга, но Харви затаил злобу и на Берджесса и на самого хозяина застолья.
После этого случая Харви открыто утверждал, что Филби – советский агент. Но доказательств по-прежнему не было, пока 25 мая 1951 года не грянул гром среди ясного неба: Маклейн и Берджесс исчезли. И в Америке и в Англии поняли, где их надо было бы искать.
Филби в контактах с ФБР выдвинул следующую версию. Маклейну в последнее время не давали доступа к некоторым документам британского МИД, что тот воспринял как подозрение. А тут еще в Вашингтоне появился старинный друг Маклейна Берджесс, передавший приказ от советских хозяев немедленно уйти, что оба советских разведчика и сделали.
Гуверу эта версия очень понравилась, потому что она давала ФБР возможность свалить провал на британских коллег. Мол, те подозревали Маклейна, но не удосужились толком проверить круг его знакомств, в который входил и Берджесс. Филби так вспоминал об этом: «Я с удовольствием заметил, что эта версия оказалась вполне приемлемой для ФБР… Сам Гувер в короткой беседе со мной ухватился за эту версию. В его глазах высшее достоинство ее заключалось в том, что всю вину можно было свалить на МI-5. Не сомневаюсь, что он нажил на этом деле большой политический капитал как в Капитолии, так и в последующих сделках с МI-5. Гувер одержал немного побед своими собственными силами, но он был не из тех людей, которые смотрят в зубы дареному коню»[276].
Что касается ЦРУ, то Филби (известный близкий друг Берджесса) не боялся «формалиста» Даллеса, дилетанта в области контрразведки, но ждал неприятностей от Беделла Смита. Советский разведчик не ошибался. Директор ЦРУ приказал всем сотрудникам ведомства, имевшим контакты с Берджессом, Маклейном или Филби, подробно описать их.
Наиболее важные докладные записки поступили от Энглтона и Харви. Первый представил 18 июня 1951 года несвязный текст с описанием различных инцидентов с участием Берджесса на всяких вечеринках (в том числе и знаменитый шарж на «Либби»). Создавалось впечатление, что Энглтон пытался смягчить все дело и в любом случае не подставлять Филби. Это было понятно. Ведь если Филби – советский разведчик, то самому Энглтону как близкому и давнему другу Кима пришлось бы несладко.
Когда Харви как шеф контрразведки ЦРУ прочитал меморандум Энглтона, то наложил на него следующую резолюцию: «Ну что еще добавить? OSOD!»[277]
Сам Харви представил свою докладную записку неделей раньше, чем Энглтон. В ней подробно описывалась биография Филби и содержался прямой вывод, что он советский агент и связан с Маклейном, Берджессом, а возможно, и другими людьми. Уклончивым меморандумом Энглтона Харви был возмущен до глубины души, и отныне между былыми друзьями пробежала черная кошка. Харви выразил мнение, что Энглтон и Филби были гомосексуальными партнерами. В один прекрасный день Харви «взорвался» и прямо обвинил Энглтона в том, что он покрывал Филби. В ответ Энглтон потребовал теста на детекторе лжи, который он успешно прошел.
Между тем Беделл Смит написал резкое письмо руководителю МI-6 и потребовал отзыва Филби. Письмо было подготовлено Харви, который так и не простил Филби инцидента со своей женой. Смит, не сомневашийся в работе Филби на советскую разведку, писал британским коллегам: «Надеюсь, что ублюдок получит по заслугам. Я знаю несколько албанских горцев, которые с удвольствием заполучили бы его хотя бы на полчаса»[278].
Вскоре Филби получил приказ из Лондона вернуться в Англию, где от него хотели узнать все о Берджессе. Прощание с коллегами из ЦРУ прошло нормально – видимо, никто из них серьезно Филби не подозревал. Предоставим слово самому Филби: «Встретился с Энглтоном, чтобы провести с ним часок в баре. Он, по-видимому, не понимал серьезности моего положения и попросил заняться некоторыми вопросами, представляющими общий интерес, когда я буду в Лондоне. Я даже не стал запоминать их. Затем я нанес визит Даллесу, который попрощался со мной и пожелал удачи»[279].
Британская контрразведка МI-5 начала проверять Филби, что Харви воспринял с нескрываемым удовольствием. Однако сами англичане решили не раздувать скандал, а просто отправили Филби в отставку (выдав на жизнь приличную сумму в 4000 фунтов), и в течение двух лет его никто не трогал.
Харви ожидал за свою прозорливость наград и повышений, но не дождался. В ЦРУ на первом месте была личная дружба, ковавшаяся в престижных университетах и солидных адвокатских конторах с Уолл-стрита. Харви был просто чужаком в этом избранном обществе. Поэтому, к возмущению Харви, Филби по-прежнему оставался для Визнера или Даллеса членом их престижного клуба и просто по определению не мог быть советским агентом. А вот Харви был живым упреком и раздражал уже одним своим плебейским видом участников изысканных светских вечеринок. От него решили избавиться.
Беделл Смит предложил «папочке» должность руководителя берлинской резидентуры ЦРУ. Это было серьезным понижением, так как берлинская резидентура формально подчинялась даже не Вашингтону, а резидентуре по Германии (Франкфурт-на-Майне). Но чтобы подсластить пилюлю Харви, директор ЦРУ уверил его, что даст ему полную самостоятельность в подборе кадров. К тому же Харви мог отныне заняться делом своей жизни – борьбой с «Советами» – на самом переднем крае, уже за «железным занавесом». Смит уважал Харви за прямоту и отсутствие светского лоска, которого он терпеть не мог в таких снобах, как Даллес.
В 1952 году Харви развелся с «Либби» и взял с собой в Германию пятилетнего сына Джимми. Во Франкфурте его сердце покорила симпатичная сотрудница тамошней резидентуры, которую он и перевел к себе в Берлин в январе 1953 года.
Германия была давней «любовью» Аллена Даллеса. Заняв высокий пост в ЦРУ, Даллес уделял работе на германском направлении первостепенное внимание. Впрочем, так обстояло дело и до него.
«Организация Гелена», или Воскрешение абвера и СД
Американцы считали, что заниматься разведкой в Германии легко. Берлин до августа 1961 года был городом без всяких внутренних пограничных постов, и агенты западноберлинской резидентуры ЦРУ могли проникать в ГДР и возвращаться обратно почти беспрепятственно. Таким образом, можно было обходиться без радиосвязи, которая сама по себе всегда несла риск провала и требовала к тому же кропотливого обучения агентов секретам разли