– Ты собираешься так и ходить в гриме? – спросила я. – Мне как-то делается плоховато.
Сестра небрежно отмахнулась и дочиста обглодала косточки.
– А чем тебя не устраивает твоя нынешняя одежда?
– Да так.
Она медленно жевала, и, клянусь, я слышала ее мысли.
– Один из близнецов, да?
– Нет, – ответила я, страшно смущенная тем, что она произнесла это вслух. – Тебе Декс, что ли, разболтал?
– Мне Декс не нужен, чтобы почуять детскую наивную влюбленность. Кроме того, теперь, когда мы с тобой проходим в магазине ряды со сладким, ты делаешься вся из себя такая задумчивая, такая таинственная.
– Очень остроумно, – сказала я. – И я не влюблена. Просто, понимаешь, хочу выглядеть немного лучше.
Сестра прищурилась и начала меня разглядывать, будто я вчерашний пончик, судьба которого находится в ее руках.
– Прекрати.
– Пожалуй, ты похудела, – заявила Делия. – Серьезно. Тебе и вправду нужны новые штаны, и, – она понизила голос, – Роджер хочет тебя видеть. У него есть несколько вопросов по поводу того, что ты для него написала. Уверена, он что-нибудь тебе заплатит, а я покрою остальное. В разумных пределах.
В туалете спустили воду.
– Если… – прошептала она, нагибаясь вперед и делая драматическую паузу.
– Что?
– Ты мне скажешь, который из близнецов.
Я закрыла лицо обеими руками и назвала имя.
– Так и знала, – сказала Делия. – Он загляденье.
Декс вышел из ванной и направился на кухню.
– Итак, завтра во второй половине мы отправимся за покупками, – громко сказала сестра. – Так и быть, тебе позволено увязаться за мной, пробежимся по некоторым бутикам на Мелроуз. Думаю, они тебе подойдут по стилю.
– Спасибо, – сказала я. – Спасибо, спасибо, спасибо.
На следующий день мы встретились с Роджером в веганском ресторане на бульваре Сансет. Том самом бульваре Сансет, прекрасно известном мне по старым детективам, которые мы смотрели с папой, только теперь бульвар выглядел совсем не так, как в те времена. Лос-Анджелес из старых фильмов всегда казался скорее гламурным, чем опасным; там бесперебойно звучали искрометные диалоги и было полно женщин в обтягивающих платьях, а вот кретинов, заказывающих бургеры из черной фасоли и свежевыжатый капустный сок, там не водилось вообще. Любая знающая себе цену фам фаталь вздернула бы брови и с отвращением стряхнула пепел в тарелку Роджера. Любая фам фаталь, но только не моя сестра.
– Похоже, у тебя хорошее настроение, а? – спросил Роджер.
Он снимал рекламу неподалеку. Волосы у него немного отросли. На мой вкус, он выглядел как человек, которого приговорили к электрическому стулу, а теперь, когда его вдруг помиловали, он начал растить волосы.
– Я везу ее на шопинг, – сообщила Делия.
Роджер ухмыльнулся. Любой шопинг, кроме собственного, он считал буржуазным предрассудком.
Я заказала некое блюдо, предположительно хотя бы отдаленно напоминающее хот-дог и картофель фри. Делия взяла себе какой-то салатик «детей цветов», а Роджер – простой черный кофе, что особенно раздражало, потому что именно он настоял на встрече здесь. Кофе он мог заказать хоть на Луне.
– Итак, – начал он, наклоняясь через стол ко мне и делая вид, будто заглядывает мне в душу. – Рассказывай. У тебя уже появилась любимая девочка Мэнсона?
В этом весь Роджер. Он любую вещь способен произнести самым омерзительным образом. Боксерки или плавки? Банди или Дамер[9]? Фромм или Аткинс?
– Нет, – ответила я. – Они все довольно жуткие.
– Слишком мягко сказано, – сказала Делия, подцепляя салат вилкой. – Не скромничай, Анна. Ты о них читаешь днями и ночами напролет. Роджер думает, что мой персонаж может оказаться реинкарнацией одной из них, или же в мою героиню вселился чей-то дух, так что не надо все понимать буквально. Расскажи ему, что ты узнала.
– Ладно, – согласилась я. – Во-первых, он заставлял всех женщин выбрасывать свидетельства о рождении. Так что никаких проблем, если вы захотите сделать одну из них чьей-нибудь внучкой или племянницей. А ты знаешь, что у Сьюзен Аткинс и Чарльза Мэнсона был ребенок?
– Сьюзен Аткинс, – протянул Роджер. – Это одна из девочек Мэнсона?
У меня забрезжило подозрение, что он не прочел ни слова из докладов, которые я ему посылала. Ничегошеньки. Ни единого слова.
– Да, – сказала я. – Но она слишком ненормальная. То есть они все слишком ненормальные, но она была мега-слишком-ненормальной. А потом сделалась новообращенной христианкой, так что вряд ли она нам подойдет.
– Нет, – отрезал Роджер, будто религиозные фанатики еще хуже серийных убийц. – Ничего такого нам не надо.
Я откусила кусочек от своего хот-дога. По счастью, он был хотя бы соленым, но явно не содержал ничего такого, что человек в здравом уме и твердой памяти мог бы ошибочно принять за мясо. Размякшие хлопья из рациона Бёрча, пожалуй, ничуть не хуже. Картофель фри зато был неплох, потому что его испоганить очень сложно; к тому же картофелю, в отличие от остальных позиций в местном меню, не надо было притворяться чем-нибудь другим. За соседним столиком сидел чувак лет примерно тридцати, с жирными волосами. Ел он в полном одиночестве, ковыряясь в тарелке с таким видом, словно не мог вспомнить, зачем он все это заказал. При этом он разве что шею не сломал, пытаясь подслушать наш разговор. Он упорно таращился на Делию, как старый знакомый, но она, похоже, его не узнавала.
Делия показала на мою тарелку:
– Только потом не жалуйся, что ты голодная.
Стараясь не дышать носом, я откусила еще кусок хот-дога и сделала огромный глоток яблочного сока. Потом я посмотрела прямо в глаза извращенцу за соседним столиком, а он мне улыбнулся, будто знаком и со мной. Я отвела взгляд.
– Да ради бога, – поморщилась Делия. – Можно подумать, мы тут пытаемся тебя отравить.
Роджер заказал еще один кофе.
– Кстати об отравлениях, – сказала я. – Короче, мне кажется, что на ранчо было несколько девушек, которые были больше напуганы, чем безумны. Одна из них, Барбара Хойт, долго пряталась по кустам, пока на нее охотились, но тогда ее не нашли. Потом она должна была выступать в качестве свидетеля обвинения на суде, но она сбежала на Гавайи, где другая девушка накормила ее гамбургером, до такой степени нашпигованным ЛСД, что Барбара чуть не померла.
– Кислотой человека не убьешь, – будничным тоном заметила сестра.
– Не важно. В любом случае, они пытались. И суть в том, что это было своего рода шуткой, понятной только своим, или же наказанием, или чем-то в таком роде, потому что все они были вегетарианцами и есть мясо им не полагалось. – Я отодвинула тарелку. Даже девочки Мэнсона понимали, что время от времени человеку нужен бургер. – Может, твоя героиня должна быть вот такой, безумной или типа того, кто годами слоняется туда-сюда, себя не понимая, утратив все ориентиры… Во всяком случае, уж если хотите знать мое мнение, такого рода вещи мне кажутся более интересными.
– Только тогда в заглавной роли должна сниматься пенсионерка. – Голос сестры прозвучал раздраженно.
– Не надо понимать все так буквально, – сказал Роджер. – Мне нравится. Хорошее начало. Я хочу, чтобы ты раскопала все, что возможно, про каждую из этих женщин. Побольше таких историй, как про гамбургер. Побольше такого, чего мы не помним. Что-нибудь… – он драматично замахал руками над столешницей из дорогого пластика, – что-нибудь обязательно выстрелит.
Роджер взял счет, открыл бумажник, положил на стол кредитку, а мне протянул триста долларов.
– Ты что, серьезно? – спросила я.
На сотню больше, чем, по моим подсчетам, он был мне должен, а ведь я считала даже то время, когда, устав и заскучав, просто бездумно таращилась в пространство.
– Это Лос-Анджелес, – сказала сестра. – Здесь люди, случается, и меньше делают, а получают больше. Бери и иди.
Если шопинг с Оливией выглядел так, будто тебя случайно взяли в заложники, то шопинг с моей сестрой был скорее похож на то, как главный переговорщик разрабатывает стратегию нападения, а ты наблюдаешь. Пока мы переходили дорогу, Делия набросала план, в каком порядке мы будем атаковать магазины: комиссионки, потом розничные эконом-класса, затем элитные бутики с роскошными распродажами.
– Мне кажется, ты бьешься именно с тем, что в тебе как раз привлекательно, – говорила сестра. – Например, волосы. Тебе надо купить более качественные средства и дать волосам волю. Здесь все выпрямляют волосы, а ты сразу будешь выглядеть не как все. Ты и есть не как все, и это вполне можно обыграть.
Сестра считала, что каждый, даже если он не актер, стремится создать себе некий имидж. Прошлым летом она меня убедила, что я хочу выглядеть, как актриса из французского кино пятидесятых. Теперь она полагала, что мне стоит пойти по пути бохо-шика, выпустить на волю мое внутреннее «дитя цветов».
– Лучший секонд Лос-Анджелеса, – объявила она, указывая на вход бомбических цветов бутика, где на даже на манерных манекенах с нулевым размером красовались парики ядрено-зеленых и истошно-синих цветов. – Но поклянись, что никому не скажешь.
Выставленные в витрине платья были короткими и яркими, с тоннами ожерелий и браслетов.
– Если я завтра приду в таких шмотках, все решат, что у меня был серьезный нервный срыв, – сказала я и добавила, понизив голос, потому что стеснялась даже говорить об этом: – Он сразу поймет, что я таскалась по магазинам, чтобы сменить имидж.
– Анна, – вздохнула Делия. – Не хочу тебя разочаровывать, но среднестатистический мужчина ничего не заметит, пока ты как минимум не лишишься конечностей. Если завтра ты придешь без рук, он, может быть, и спросит: «У тебя что, новая стрижка?» Поняла?
– Но я все время, каждый день, ношу свой фиолетовый джемпер. Думаю, он заметит. Он даже иногда называет меня «Фиолет».
– Боже мой, – Делия воздела руки к потолку. – Я создана для такой работы.
В считаные минуты она набрала две огромные охапки вещей, по одной в каждой руке, и начала подпихивать меня в сторону примерочной.