Я твердила себе, что влюбилась в Джереми вовсе не потому, что он откровенно красив. Ведь иначе я, выходит, такая же ужасная, как и все остальные, а? Декс, шевеля губами, читал свеженаписанные диалоги для будущего телешоу, возможно совершенно идиотского, а я продолжала мечтать: вдруг существует другая планета, где Джереми сейчас сидит на каком-то другом диване и размышляет, как он, когда мне стукнет восемнадцать лет, перевезет меня к себе в Лос-Анджелес, чтоб я жила с ним. Такое возможно только на Марсе или на Юпитере. Или на Плутоне. Который даже не планета. А все потому, что выгляжу я не так, как Делия. Красота – это, знаете, очень и очень несправедливое преимущество. Что я ни положи на одну из чаш огромных весов жизни, у меня всегда будет недовес по сравнению с тем, что положит на другую чашу кто-нибудь вроде Делии. Ей все настолько проще дается, а она не хочет даже из чувства благодарности присутствовать в собственной великолепной жизни. Эти размышления довели меня до того, что я чуть было не сообщила Дексу плохие новости: «Сестра, возможно, изменяет тебе со своим бывшим». Или как минимум: «Сестра тебе лжет».
Зуб даю, хоть одна из моих проблем мигом решилась бы: мне бы тут же купили обратный билет на Восток.
10
Чтение историй о страшном и жестоком Голливуде, который проступает по ночам, начинало пробирать меня до костей. Когда сестра высаживала меня у своего дома, я закрывалась на все замки, а потом еще и подпирала дверь креслом. После нашей поездки за покупками я считала, что надо постараться хотя бы не доставать сестру по вечерам, но это давалось мне нелегко. Я не хотела признаваться, что по ночам мне все страшнее и страшнее, что завывания ветра звучат так же зловеще, как скрип дверной ручки, которую снаружи крутит незнакомая рука, что ночью я каждую минуту жду ударов кулаком в дверь, и тогда мне снова придется прятаться в ванной, будь у соседей хоть сто вечеринок. Мне было противно, что я не могу выйти и посидеть ночью на веранде, любуясь луной, как, по словам Делии, она любит делать, когда она одна и хочет отдохнуть душой.
Однажды вечером сестра так торопилась покинуть свое жилище, что в спешке позабыла выключить компьютер; развернутое во весь экран письмо так и сияло, так и призывало меня его прочесть. Я подавила острое желание пошариться по ее недвусмысленно обширной истории интернет-знакомств, но открыла письма Роджера. Я вовсе не шпионила за сестрой из нездорового любопытства. Я просто нервничала. Я слишком долго читала про уединенность дома 10050 по Сиэло-драйв и про то, как соседи, жившие ниже по холму, впоследствии утверждали, что ничего не слышали, в то время как другие соседи говорили, что дикие крики разносились на три-четыре мили. Не стоит забывать еще и о том, что по ночам возле дома Делии без всякой цели разъезжал один и тот же автомобиль. Один раз я его видела. Маленькая красная «хонда» с низкой посадкой, которая стремительно унеслась прочь, когда я выглянула из окна. Сестра сказала, что кто-то, наверное, просто заблудился, но я-то лучше знала. Если у нее не хватает здравого смысла бояться странных людей, с которыми она знается, то у меня хватает.
И-мейлы Роджера Делии оказались почти столь же лаконичными, как и те, что он присылал мне, и были написаны так же плохо: «Это как кровь, та обида, что у меня есть от тебя. Ты и мое искусство – одно и то же, вырваны из этого места, которое я не понимаю. Как я буду без того и без другого? Я гадаю. У меня нет ответа». Паршивый английский, но я не сомневалась, что и на родном языке он писал бы не менее стремно. К тому же Роджер прекрасно говорит на универсальном языке психического отъезда. Свободно им владеет. Последнее письмо пришло в начале прошлой недели: «Ты как дом с призраками, который я не могу угнать. Ненавижу и привлекает одновременно». Мне пришлось подумать целую минуту, прежде чем я поняла, что он хотел сказать «призрак, которого я не могу изгнать». Да, он писал смешно, но только было не до смеха. А сестра ему никогда не отвечала. Ни разу. В последнем письме он вставил в конец жуткую цитату про то, что «дьявол делает свет более реальным». Я закрыла ноутбук и сунула его под подушку на диване. Теперь у меня не было сомнений: Роджер наводит дурные чары на нас обеих.
Когда я была намного младше, мама все время водила нас в церковь. Мы ходили в такую суперевангелическую церковь, пока однажды я не пришла оттуда, распевая «мне обезьяна не родня», и тогда папа сказал, что пора положить этому конец. Церкви, в которые мы ходили после этого, были далеко не такими страшными, но у меня из головы все равно не шли те вещи, которыми нас там стращали: сатанисты, спиритические доски, неправильные книги и неправильная музыка, через которую случайно запускаешь дьявола в себя. Мама, во всех остальных вопросах относившаяся к нью-эйджу вполне дружелюбно, считала, однако, что не следует заигрывать с сатаной. И чем больше я читала о деле Мэнсона, тем меньше мне хотелось с ней спорить.
Спала я по ночам очень тревожно и прерывисто. Мне снились кошмары о пропитанной кровью белоснежной сорочке, о радостных улыбчивых веганах, которым ничего не стоит воткнуть нож в живот беременной. Возможно, они ничем не отличаются от тех длинноволосых выскочек-актрис, которые в «Здоровой пище» желают убедиться, что приобретаемое ими мясо добыто без применения жестокости. Меня беспокоила мысль, что вообще-то не стоит постоянно читать про убийства. А вдруг я подхвачу какую-то зловещую волну, и тогда Бёрчу или маме несдобровать. Может быть, мама и права, что хочет на время лечения держать меня подальше, фактически на другом конце континента. Меня так и подмывало объявить сестре и этому тупому Роджеру, что с меня хватит. Хотя нельзя сказать, чтобы Оливия Тейлор собиралась снова появиться в моей жизни и вернуть мне долг за рюкзак, плюс проценты. Тысяча долларов, которую я задолжала, представлялась мне чуть ли не целым миллионом.
В то утро, когда я сказала сестре, что уже наигралась в «Один дома», она почти застукала меня за чтением ее электронной почты. Когда она зазвенела ключами в дверном замке, я быстро захлопнула компьютер и кинулась, чуть не навернувшись, к раковине налить себе стакан воды. Хотя на будильнике мигало 7:45, у Делии горели щеки, а волосы были растрепаны, как у человека, который только что вернулся с тренировки, начатой, видимо, еще до рассвета. Она плюхнулась на диван и поочередно задрала ноги вверх, почти касаясь коленями носа.
– Я здесь больше не могу. – Я села рядом с ней, упорно глядя в пол, чтобы не сбиться с мысли. – Не стоило тебе оставлять меня здесь по ночам. Но и самой тебе не стоит здесь жить. Это может быть опасно.
Сестра открыла ноутбук и долго, не меньше двух полных минут, вообще никак не реагировала на мои слова. Я уже хотела пересесть поближе и проверить, нет ли у нее наушников в ушах.
– Но почему? – спросила она наконец. – Здесь ничего такого нет. Анна, ты уже слишком большая, чтобы тебя съел серый волк. Не драматизируй. А когда читала «Великого Гэтсби», думала, что станешь вдруг богатой и влюбишься в девушку по имени Дейзи? Ты очень внушаемая. Точно как Кора.
– Нет.
– Да. Ты такая, – говоря со мной, она печатала что-то, делала паузы, удаляла, исправляла, снова печатала. – Но, если хочешь, можешь приезжать к Дексу. У него есть гостевой диван, и я не думаю, что он будет против.
– Спасибо.
Прежде чем закрыть компьютер, Делия вышла из своей почты. Впервые за все время.
– Я делаюсь дерганой, когда Меркурий в ретрограде. Вчера Роджер снимал меня на ступеньках жилого дома, в котором маньяк убил актрису, молодую. Она открыла ему дверь, и всё, конец. Именно после того случая ввели закон о преследованиях, который действует и по сей день. Так что, я думаю, из всего этого может выйти что-то дельное. Но знаешь, вообще-то очень жутко бывать в таких местах, которые выглядят, ну не знаю, обыденно, что ли. – Делия прищурилась с таким видом, будто рассматривала лежащий перед ней труп.
– Я думаю, все это жутко. И Роджер жуткий. И он сам не знает, что делает.
– У Роджера есть деньги, и Роджер мне платит.
– И что? Я думаю, это он разъезжает перед твоим домом по ночам. Да, я так думаю. Он даже велел мне постараться перевоплотиться в одну из девочек Мэнсона, типа для нашего исследования. Я понимаю, он мне платит; но если он заплатит мне, чтобы я съела кусок собачьего дерьма, лучше мне от этого не станет.
– О чем ты говоришь? – Делия от всей души расхохоталась. – Зачем ему тебе такое предлагать? Со мной он видится каждый день. Ему не нужно меня преследовать или шпионить за мной, катание на машине вокруг моего дома – избыточное действие.
Я не собиралась принимать на веру все ее слова, во всяком случае, об этом педерасте.
– Анна, а разве тебе так просто вернуть маме деньги, которые ты ей должна? Или же папе? Если учесть, что мы закрыли глаза на то, что ты живешь здесь без арендной платы и ешь мою еду? Может, доллары на тебя с неба падают?
– Нет.
– Вот и на меня тоже, ясно? В один год у меня может быть пять работ одновременно, а в другой – ничего. В этом городе, если ты не умалишенный, говоришь «да» на все предложения о работе, в пределах допустимого, разумеется.
Когда я в прошлый раз говорила с Делией о маньяке, она перекрашивала ногти после свежего маникюра. Сейчас она извлекла щипчики из косметички и начала удалять лишние волоски под бровями.
– Но это того не стоит, если в итоге ты окажешься мертвой.
– Мертвой? – переспросила она. – Ну и воображение у тебя.
– Я знаю, что было в той записке, – сказала я, раскрывая карту, которую, возможно, не стоило использовать.
Сестра замерла на несколько мгновений, а потом спросила:
– В какой записке?
– В той, которую Роджер приклеил тебе на дверь. Он считает тебя шлюхой. Я что хочу сказать: тут не надо быть Шерлоком Холмсом, понимаешь? Он своим фильмом старается разрушить твои новые отношения, а в то же время тебя тайно ненавидит. Уверена, именно он нанял ту женщину, чтобы она по ночам колотила тебе в дверь. Разве ты не помнишь, какую ужасную вещь он сказал тебе, когда вы расставались?