– Думаю, можно забраться наверх вот здесь, сбоку, – сказал Джереми, показывая на склон у ворот. – И заглянуть сверху. Посмотреть, стоит ли там машина. Если это вообще то место.
– А что потом? – Я ковырнула краешек ногтя, как всегда делала на экзаменах, перед тем как начать отвечать.
– Не знаю. Постучим в дверь и скажем, что вызвали полицию.
– И что нарушили границы чужой собственности, а теперь хотим посмотреть, как они отреагируют?
– Давай хотя бы туда заглянем. Вреда не будет. Да и вокруг нет никого.
Я посмотрела на насыпь, на свои абсолютно неуместно открытые сандалии, на пыль и мусор, оценила вероятность того, что поскользнусь и рухну лицом в грязь. Потом я некоторое время обдумывала, каковы шансы, что у людей по ту сторону ворот есть собаки, ружья, камеры наблюдения. Я была полной противоположностью любой из девочек Мэнсона, безоружная и неподготовленная, да и времена сейчас настали противоположные временам Мэнсона. Теперь домовладельцы чаще всего хорошо вооружены, они все время начеку, только и ждут, когда выпадет шанс снайперским выстрелом снять подростка, который оказался в неположенное время на неположенном газоне с полной сумкой чего-нибудь зловещего, типа «Маунтин дью». А возможно, я не так уж и отличалась от девочек Мэнсона, готовая воплотить немыслимый по идиотизму план только потому, что его предложил парень, который мне нравится.
– Просто чтобы подстраховаться, – предложила я, – давай сделаем так: ты оставайся на стреме, а я заберусь наверх и дам тебе знать, чисто ли на горизонте.
– А как насчет того, что заберусь я, а ты постоишь на стреме?
Я показала на его одежду:
– Ты в костюме со съемок. И нам надо вернуться через час. Если ты испачкаешься, тебе оторвут голову. Как можно испачкаться посреди океана?
– Я могу снять, – сказал он, скинув рубаху, прежде чем я успела его остановить.
Полуобнаженный он был еще прекраснее, чем обычно. Ради этого парня я заберусь на утес, и пусть меня сожрут доберманы, и пусть меня швырнут в тюрьму, пусть. А все для чего? Чтобы помочь сестре, которая совсем не хочет помочь себе сама.
– Упс, – сказал он, когда начал лезть наверх. – Похоже, мы носим одежду не просто так.
– Блестящая догадка.
Лезть пришлось совсем недолго, и это, честно говоря, превращало входные ворота в нечто довольно бессмысленное; они разве что могли замедлить движение вора, который посягнет на один из стоящих у дома автомобилей. С вершины холма дом был виден идеально: суперсовременная вилла с плоской крышей, тесно прижавшаяся к откосу. У дома были припаркованы три машины: синий «БМВ», его близнец с откидным верхом и красная «хонда-гибрид». Ту самую «хонду» я и видела возле дома сестры, но дыхание у меня перехватило не от этого. У «БМВ» и его двойника с откидным верхом были сзади магнитики, пропуски в какой-то загородной клуб, которые я точно уже видела, но только не помнила, где именно.
– Телка, – шепнул Джереми, прижимая мою голову к земле.
Из дома неспешно выходила какая-то женщина, громко разговаривая по мобильнику. Похоже, она нас не заметила, хотя как следует спрятаться нам было просто негде. Выглядела она явно огорченной. Джереми подвинулся еще на пару сантиметров ближе ко мне, еще ниже пригнул мою голову и приложил палец к губам, показывая, что разговаривать нельзя. Как будто я собиралась.
– Пойду проверю номера, – прошептал он.
– Ты спятил? – рявкнула я громким шепотом.
Но Джереми лишь снова приложил указательный палец к губам в попытке меня утихомирить, а потом начал сползать вниз по холму короткими отрезками, стоило только женщине отвернуться. Он явно собирался войти в дом. Вот все и прояснилось: он тоже ненормальный.
Я читала, как людям в страшную минуту кажется, будто они слышат удары собственного сердца. Так вот, и я в этом уверена, сейчас я совершенно ясно слышала свое сердцебиение, а также четко ощущала много других диковинных маневров, которые вытворяло мое тело, – кровь прилила к голове, во рту стремительно становилось очень сухо, ладони начали сочиться потом. Трясущейся рукой я стиснула телефон, гадая, поймают ли Джереми внутри. Он растворился в проеме открытой двери, когда женщина отвернулась.
Следующие пять минут мне показались целой вечностью, потому что, едва Джереми проник в дом, как женщина, взвизгнув напоследок в трубку, резко оборвала разговор и тоже направилась к двери. Я могла думать только о том, как она вот-вот ткнет Джереми электрошокером, потом оттащит его в подземелье к своему богатенькому другу, а там разрежет его на стейки и подаст к столу на пещерном шабаше. При самом благоприятном развитии сценария она всего лишь вызовет полицию. Как я смогу объяснить происходящее, чтоб мы при этом не выглядели как два малолетних преступника, как подростки-неадекваты, превращением в которых родители пугают непослушных детей?
Но тут наконец-то Джереми, двигаясь на этот раз намного быстрее, открыл дверь, беззвучно затворил ее за собой и полез вверх по холму. Он был на полпути ко мне, когда дверь резко распахнулась настежь и на пороге появилась женщина. Джереми распластался на земле, а хозяйка дома обшарила цепким взглядом окружающий пейзаж.
– У меня, между прочим, есть ружье! – завопила она.
Я зажмурилась и постаралась унять бившую меня дрожь.
– Я звоню в полицию! – выкрикнула тетка и помахала телефоном в воздухе.
После этого она вернулась в дом, возможно, за ружьем, но мы не стали дожидаться ее следующего выхода. Джереми взлетел наверх гораздо быстрее, чем я могла себе представить, бросился ничком на землю рядом со мной и прошептал:
– Я оставил там записку.
– Записку? Ты что, сумасшедший?
– И на кухонной стойке поменял местами некоторые вещи. Как, ты мне говорила, делали в том эксперименте.
Он все неправильно запомнил. Никакого эксперимента не было. Просто «Семья» Мэнсона любила устроить ползучий ужас, как они это называли, залезая по ночам в дома будущих жертв, наблюдая за спящими хозяевами, переставляя мебель и бесшумно сваливая.
– И что в записке? – спросила я.
– «Прекратите», – ответил он. – Они поймут, что это значит. Не только им позволено оставлять записки в чужих домах, правда же?
Я чувствовала тепло тела Джереми и, могу поклясться, слышала стук и его сердца. И пока я там лежала и ждала, когда появятся полицейские и потащат нас вниз, я вспомнила, где видела значки с кабриолета, «ХГ» и «ОСС». Это была та самая машина, на которой разъезжала сестра в ту неделю, когда снимали фильм про зомби, еще до возвращения Декса в город. Мы находились около дома безымянного продюсера; возможно, он и сам был сейчас там, внутри. И если существует некая ревнивая мегера, преследующая мою сестру, она вполне может оказаться женой этого самого продюсера. Так или иначе, могу поклясться жизнью, у нее были веские причины для ревности, и моя сестра прекрасно это понимала. Тут мне пришлось себе напомнить, что человек должен дышать.
Прошли, как мне показалось, миллионы лет, и женщина наконец вышла из дома. Она села в красную «хонду», проехала по длинной дорожке, вырулила на улицу и скрылась. Джереми показал на ее машину:
– Гляди, – сказал он, – номера совпадают.
Но я больше не смотрела в сторону дома. Я смотрела дальше вниз по холму, поверх рядов машин, отделявших этот участок от того, где жила моя сестра. Я довольно плохо ориентируюсь в пространстве, но даже с такого расстояния я узнала безвкусную сиреневую краску на задней веранде сестры, чуть ли не фосфоресцирующую в ярком свете солнца. А потом я более пристально вгляделась в дом под нами, и пазл полностью сложился: какое-то шестое чувство мне подсказало то, что мне совсем необязательно было физически увидеть, чтобы знать. Что окна на фасаде дома под нами большие и открытые. Что местность через каньон прекрасно просматривается в обоих направлениях. Дом, где снимают порно. Та самая обитель порно выше по холму, над которой так любит посмеяться моя сестра, отпуская шуточки, понятные только ей одной. Она шутила сама с собой и для себя, а я была всего лишь еще одной строкой в длиннющем списке тех людей, которым Делия предпочитает врать.
– Это не та машина, – сказала я.
– Это та машина.
– Не та. Нам пора возвращаться.
– Они преследуют твою сестру. Надо войти в дом и передвинуть их диван или еще что-нибудь сделать.
Я посмотрела на Джереми. Голый по пояс, честный, такой трагически великолепный. До меня вдруг дошло, что все происходящее он воспринимает как ситком, как шоу, в котором непременно наступит изящная развязка, когда распахнутся двери и победят хорошие ребята. Но никаких хороших ребят не наблюдалось, во всяком случае с того места, на которое мне достался билет. Хороших девчат, впрочем, тоже не наблюдалось.
– Пожалуйста, – сказала я, – давай отсюда уедем.
Лицо у меня грозило вот-вот извергнуть коктейль из соплей и слез, фирменную смесь лузера вселенского масштаба. Я поползла по холму, и мне теперь уже было совершенно наплевать, что кто-то может увидеть нас из дома. Просто хотелось поскорее убраться прочь. Джереми последовал за мной, что-то упорно твердя об адвокатах, которые точно знают, как действовать дальше, и которых он знает лично. Он все еще был на подъеме. Даже люди из телевизора волнуются и возбуждаются, когда вокруг происходят события, которым самое место в эфире. Но только это был не телевизор. Будь это телевизор, я могла бы выключить его.
– Все нормально? – спросил он, когда мы сели в машину.
– Нет. Я просто хочу домой.
– К сестре поедешь?
– Нет. Это не мой дом.
– К Дексу?
– Нет. Это не мой дом.
От осознания того, что мне некуда ехать, мне сделалось еще хуже. Прошлым вечером звонил папа, в радостном возбуждении от их с Синди помолвки и от «успешного», по его выражению, путешествия по Мексике. Он рассердился, что я использовала его кредитную карту, но не так сильно, как мог бы. Его слишком вдохновляло собственное будущее. А меня – нет.