— Прошу вас. Его Высочество будет очень недоволен.
— Его Высочество? — воскликнули англичане, глядя на дверь лифта. — Это был король? Король Дании?
— Инкогнито. Поэтому, прошу вас, вы ничего не видели. Никому ни слова.
— Нет, нет, конечно. Я прекрасно понимаю. Прекрасно.
У меня создалось впечатление, что они готовы обнажить головы и встать по стойке смирно.
— Tak.
Я щелкнул каблуками, вновь поклонился, развернулся и удалился по коридору с руками за спиной и головой, полной государственных дел.
Вивьен.
Но вначале надо подготовить почву, мысленно или эмоционально. Я позвонил в приемную из маленького салона, чтобы посыльный пришел убрать остатки ужина. Затем с серьезным видом зашагал взад-вперед. Если учесть гонкуровскую премию, я заполучил для Макмануса и Нэйджа пару международных лауреатов, которые обедни не испортят, но ничего эпохального уже не родят. Это позволит моим хозяевам покупаться в их славе, как только новость станет достоянием общественности. Позже, тем не менее рискует проявиться дефицит. И затруднения. Большие трудности для небольшого издательского дома, всецело существующего на банковский кредит. А как я подготовлюсь к этому? Мои нервы с головы до ног затягиваются в узлы, пока я рассматриваю маловероятное решение этой проблемы.
И самое дерьмовое — контракт Андерса Грандаля там, в комнате. Положи руку на него, он наделен магической силой.
И Вивьен тоже там, в комнате.
Укрытый решеткой радиатор свистел и клокотал, но комната показалась мне неприятно прохладной. Я заметил, что занавески слегка колышутся. Закрывая окно, несколько мгновений я созерцал лежавший у моих ног Копенгаген, плоский и сероватый на темном фоне. Внизу, неподалеку отсюда, был вокзал, я видел его тускло освещенные перроны. Подошел игрушечный поезд и из него как муравьи высыпали пассажиры. Большая неоновая реклама светилась на здании напротив и отбрасывала зеленоватый отблеск каждый раз, как только зажигалось слово «Боулинг».
Вивьен нежно ласкала мой обнаженный живот.
— Что за город, — прошептала она. — Не удивительно, что Гансу Христиану Андерсену понадобилось погружаться в страну мечты.
— Тем не менее, тут есть сады Тиволи.
— С царством сосисок и машин под ними. Задерни занавески.
— Никто не может нас увидеть, мы слишком высоко.
— Я знаю. Но все же закрой.
Я поискал и нашел шнур, потянул за него. Старые шторы сомкнулись.
— Какие пыльные, — заметила Вивьен. — За те деньги — которые ты платишь, дирекция должна бы предупреждать об этом.
— Платит издательство.
— В таком случае черт с ними.
Обнаженная, она уселась перед открытым ящиком комода, просмотрела ассортимент белья фрау Герды, которое разложила там Карен. Потеребила пальцами кисею и кружева.
— Очень даже «люкс» — заметила она, имитируя говор Карен. — У этой шлюхи Карен неплохой вкус, весьма своеобразный.
Она поднимается, встает перед огромным зеркалом, держа перед собой ночную сорочку. Она такая же рослая, как и Карен, но более массивная. И в то время как Карен использует лишь макияж, эта выделяет не только губы, но и соски. Различия бросаются в глаза. Карен холодна и разыгрывает страсть. На профессиональном жаргоне — она знает, как возбудиться и возбуждается ещё больше, если речь идет о деньгах. Вивьен не разыгрывает страсть, она сама достаточно страстна. Стоя перед зеркалом с полуприкрытыми ресницами и приоткрытыми губами при сжатых зубах, с раздувающимися ноздрями, она не восхищается своим телом, как это делает Карен, но оценивает возможности его использования. Тело — это профессиональный инструмент, и обожает она его функции, а не само тело.
Она надевает сорочку. Красные соски кажутся черными под дымчатой кисеей.
— Так любишь? — спрашивает она у моего отражения.
— Люблю.
Она с интересом изучает отражение. Как балерина поднимает и закладывает за голову руки.
— Волоски в подмышках, надеюсь, тебя не шокируют?
— Нет, но как американцу мне кажется это неудобным.
— Но я уже давно интернациональна, дорогой. И может быть, несколько упряма.
Она поворачивается к зеркалу, смотрит на меня, вначале на меня, а затем на кровать. Я киваю.
— Спешить некуда.
— Я вижу. Ожидание — половина удовольствия. Как когда идешь к дантисту.
Я смеюсь, это её удивляет, поэтому я объясняю.
— Теперь я знаю, кто ты. Впервые, когда я тебя увидел, я действительно шел к дантисту.
— В тот день в отеле? Маленький обалдевший разносчик?
— Нет, накануне. На тротуаре Фледжер стрит. Ты выходила из своей машины. Первое, что бросилось в глаза — твой зад и ноги. Ты наклонилась поправить застежку на туфле. Прямо посреди дороги.
— Я делала это мастерски. Чтобы возбудить мужчин.
— Ты странным образом возбудила и меня.
— Я знаю. Ну что же, выпьем стаканчик за приятные воспоминания?
— Аквавит со льдом?
— Отлично. Правда, если лед старика Грандаля не растаял.
Несмотря на звонок, никто не пришел убрать со стола и, зная теперь обслуживание в «Регале», я был почти уверен, что все останется до утреннего визита горничной.
Вивьен, гримасничая, оглядела стол, выудила белый кусочек курицы и принялась его жевать.
— Грандаль с компанией неплохо поработали.
— Безусловно.
— Это датская привычка.
— Как и все остальное.
— Я предпочитаю остальное, — заметила она. — Остался лед?
Горстка льда плавала на поверхности. Я выловил его, бросил в стакан и залил водкой. Все это протянул Вивьен.
— Ты не будешь?
— Выпьем вместе.
Поочередно мы пили до тех пор, пока стакан не опустел, затем она мне улыбнулась.
— Не правда ли, все было не зря? Грандаль теперь твоя собственность?
— Да.
— Ты знаешь, ваш издательский дом ведь может просто выбросить деньги на ветер.
— Не исключено.
— А тот французский гений, с которым ты недавно подписал контракт? Ведь он не сможет с успехом разойтись в Америке, не так ли? И даже в Англии?
— Я не думал об этом.
— А все эти бородачи, которых ты собрал под крылышко издательского дома в обмен на их нерожденные шедевры? Необоснованный риск, тебе не кажется?
— Крайне рискованно.
— И все лишь для того, чтобы не чувствовать духа Винса Кенны?
— Может быть отчасти.
— Отчасти? А остальное? Старый добрый культ устарелых героев?
— Мне кажется, это не так.
— Нет. Но тем не менее какой забавный пантеон! Добрый старый Том Хаббен спина к спине с Андерсом Грандалем.
— Послушай, дорогая, может быть, ты позволишь мне самому заняться маленькими парадоксами моей жизни?
Она покачала головой.
— Время волнений уже давно прошло. А судя по этим мелочам на прикроватном столике, настал час расслабления и сна. Время принимать пилюли.
— Скорее время сладкой лени, ясно тебе? Ты в самом деле знаешь обо мне очень многое.
— Все самое важное, дорогой.
— Тогда как я практически ничего не знаю о тебе, за исключением имени.
Смех её напоминает смех Карен.
— А Вивьен даже не мое имя.
— Что же это тогда?
— Неважно. Это часть меня самой. Скрылась и забылась.
— Почему ты выбрала имя Вивьен?
— Ты помнишь «Унесенные ветром»?
— Вивьен Ли?
— Верно. Моя кормилица, если можно так выразиться. Я находила её просто фантастической. Полное перевоплощение.
— Бедная малышка. Брошенная Кларком Гэйблом до наступления половой зрелости!
— Не так все было у Скарлетт. Я точно знаю, что когда он её в конце бросает, это не настоящее прощание. Он вернется на следующее утро, привязанный своею страстью, как осел, и овладеет ею прямо у входа. На ковре.
— Жаль, что из фильма эту сцену вырезали.
— Я тоже так подумала. Но дело в том, милый, что тебе лучше не задаваться вопросом, кто я… Дверь закрыта на замок?
— Не уходи от разговора, Вивьен.
— Сожалею, солнышко, но я очень замкнутая натура. Даже слишком.
Я пошел закрыть дверь и повернул ключ. Несколько скованные, мы вернулись в комнату. Вивьен тотчас же упала в кресло. Стараясь не смотреть на меня, она подняла ноги и положила их на край кресла. Низ ночной рубашки вначале натянулся на коленях, затем соскользнул на бедра, ничего больше не скрывая.
— Еще один способ сменить тему разговора?
— Дорогой, это и есть предмет разговора.
Она медленно развела ноги, вжимаясь коленями в подлокотники кресла. Улыбаясь, она следила за моей очевидной реакцией.
— Тебе хорошо видно?
Внезапно я ей дал пощечину тыльной стороной руки. У неё перехватило дыхание, она воздела для защиты руки, скрестив их.
— Нет! Я прошу тебя! Нет!
— Ужасно, голубушка, но я должен тебе по меньшей мере дюжину. Ты помнишь Майами? Будучи папиной подружкой, ты поставила мальчишку на место! Как ты осмелилась задать ему взбучку, зная, что он не станет защищаться и никогда ничего не скажет?
— Пит, это было так давно!
— Но такое не забывается. Можешь представить, какое у меня осталось впечатление.
— Пит, дорогой, прошу тебя…
Она так жалко извивалась, у неё был столь испуганный вид, что я опустил руку. Но её раздвинутые ноги выглядели столь многообещающе, что я должен был побороть себя, чтобы не подойти и тотчас там не пристроиться.
Я грубо скинул её ноги и опустил рубашку, чтобы скрыть соблазн.
— Дорогуша, ты приглашена сюда заменить Карен. И ты устраиваешь тут рекламу, чтобы поторговаться. Это превратило сцену в рынок, не так ли?
— Господи! Пит! Я здесь не для торговли чем бы то ни было! Я люблю тебя!
— Ты меня любишь? У меня создалось впечатление, что ты путаешь меня с отцом, девочка. Разве не ты кричала однажды, что мне не достичь и половины того, что есть в нем?
— Да, но я…
— И разве не ты заставила меня сказать, что моя мать — дерьмо? Крикнуть тебе это вслух?
— Да, да, да, Боже! — подтвердила она, гнев заставил её забыть страх. — И я была девчонкой на содержании у твоего отца. Девчонкой, уже пристрастившейся к бутылке. Той, которой он обещал жениться, как только разведется!