– Этот Залле, вы о нем почти не говорили.
– Не волнуйтесь за Эдуарда. Мы работали с ним еще в Германии. Блестящий каменотес. Заплати ему как положено, дай бутылку, и он само довольство.
– Он знает, что мы будем делать?
– Он знает то, что ему нужно знать, Я сказал, что вы сумасшедший с Востока и с деньгами во всех карманах. Я не назвал ему даже вашего имени.
Джордж оглядел полуразвалившийся сарай. То, что некогда служило окном, сейчас было завешено простыней. Прорехи в крыше заткнуты мешковиной, Буркхарт успел содрать с гипсовой плиты джут. Камень лежал на мясницком столе, подпертом цементными блоками, в окружении керосиновых ламп, что свешивались на цепях с балок. На столе поменьше расположилась выставка молотков, стамесок и коловоротов.
– Операционная ада, – сказал Джордж.
– Ясли, – поправил Буркхарт, разворачивая сделанный угольным карандашом набросок. – Как вам младенец?
Джордж посмотрел на рисунок. Высокая фигура, в балахоне, но босая, с круглым лицом в обрамлении локонов, простирала вперед руки. В одной руке – гнездо малиновок.
– Ужасно, – сказал Джордж. – Как с итальянского кладбища. Мне не нужен памятник Санта-Спагетти. Кажется, я все объяснил.
– Людям нравятся наши скульптуры, мистер Хол. Мы не получали жалоб.
– Потому я к вам и пришел, герр Буркхарт. Но мы здесь не для того, чтобы строить фонтан в церковном дворике. Мы занимаемся высоким искусством. Мне нужен окаменевший исполин, умиравший мучительно, в тяжелой агонии. Тело изогнуто, ноги скрючены, ступни сведены судорогой. Правая рука поперек живота, левая закинута за спину. Мукам противостоит только лицо. Сильное спокойное лицо, мягкое и всепонимающее, такое лицо могло быть у многострадального Иисуса.
– Да, вы об этом писали, мистер Хол. Инстинкт увел меня в другую сторону. Взгляните поближе на этот набросок. Видите, как он укачивает в руке птенцов? Вы будто слышите щебет. Послушайте меня. Мы знаем, чем порадовать родных. В конце долгого пути лучше всего остановиться на знакомой земле.
– Знакомая земля – последнее, где я хотел бы останавливаться. Дайте мне творение такой тяжести и ужаса, чтобы оно внушало изумление и страх. Я знаю, как выглядит этот человек, ибо он является мне каждую ночь. Он меня преследует, герр Буркхарт. Он мое наваждение. Мой исполин прячется в камне, и никто, кроме вас, его оттуда не вызволит.
– Честно говоря, мистер Хол, мы больше привыкли к небесным созданиям. Нам с герром Залле нет равных по части ангелов, серафимов и садовых нимф. Даже горгульи у нас скорее дружелюбны, чем жестоки.
– Я не требую от вас производить на свет дьявола. Дайте мне человека – измученного и настоящего, – который знает, что такое вечность в ее последнем спазме. Огромного могучего смертного, кто погиб во цвете лет, не зная почему, однако принял свою судьбу как Божий суд. Загляните в себя, герр Буркхарт. – Джордж сильно стукнул ладонью по пяти тоннам камня. – Найдите его!
– Если он здесь, мы его отыщем.
– О да, он здесь. Здесь. Не сомневайтесь.
– Сначала еще один набросок. Затем модель из глины. Это может занять больше времени, чем мы рассчитывали. И повлечь за собой новые соглашения.
– Перевозка этой глыбы отняла у меня весь июнь и уйму денег. До конца октября исполин должен быть готов и отправлен на место. Выполните мои условия, и я выполню ваши.
– Отправлен куда?
– На север, юг, запад и восток. Точное место не раскрывается.
– Гм, да. Четыре месяца на то, чему нужен год. В агонии, говорите. Но лицо смиренно. Мускулы буграми, пальцы ног сцеплены, одна рука хватает что-то впереди, другая прижата к спине, чтобы разорвать ту нелепость, что его убила. На груди я вижу ворона.
– Никаких воронов, – сказал Джордж. – Никаких грифов. И никаких голубей.
– Ага. У него густая борода?
– Мы имеем дело с жертвой почвенных процессов, герр Буркхарт. Древнее ископаемое. На теле нет волос. – Лысый исполин? Слыхал, Эдуард?
– Что? – раздался сверху тонкий голос. С потолочного бруса на них смотрел герр Залле – тощий старик опирался на все четыре конечности. – Исполин без волос? В нем нет смысл.
– Не обращайте на него внимания, – сказал герр Буркхарт. – Он пьян. Он всегда пьян. Эдуард, ты похож на шнауцера. Слезай.
– Лысый исполин – невозможно, – объявил герр Залле. – Я отказываюсь принимать такое полномочие, Герхардт. Гони его прочь.
– В Дюссельдорфе я служил у него в подмастерьях. У Эдварда руки да Винчи и глаза Микеланджело. Один глаз, сказать точнее, но этого достаточно. С Божьей помощью я не дам ему развалиться до конца лета. Мы сделаем эту работу.
Терзания кончены. Я на новом месте. Впереди века. Волнения позабыты. Мир и вечный покой. Прости мне, Исток, мою раздражительность. Такие дела.
– Отколи образец, Эдуард. Небольшой, чтобы почувствовать фактуру.
– Это гипс. Для каменщиков. Дома строить. Почему не мрамор? – Седая волокнистая шевелюра Залле дергалась, как флюгер при переменном ветре.
– Он же весь трясется. Этот человек себя не контролирует! – воскликнул Джордж.
– Когда он возьмет в руки инструменты, он преобразится, мистер Хол. Эдуард, большое долото, я думаю, – сказал Буркхарт.
– Маленькое зубило, – ответил Залле.
Джордж смотрел, как Залле откалывает первый кусок. Тело окрепло. Левая рука застыла неподвижно. Правая замерла на древке зубила. Он ударил, как Донар.[16]
.
О-о-o! Тщетное обызвествление! Глупый сталагмит! Думал, тебя пощадят! Разбой! Расчленение! Надругателъство!
Бингемтон, Нью-Йорк, 28 октября 1868 года
Анжелика стирала пыль с антикварной горки, в которой лежали памятные сувениры нескольких поколений Халлов. Там хранились серебряные кольца для чесания десен детские чашечки, фарфоровые фигурки, грустные куклы, трубка в форме рыбы, оловянные кружки, кремниевый пистолет, Библия, прибывшая в 1713 году из Англии вместе с переселенцем Халлом. Последним по времени сокровищем стали деревянные вилка и ложка, которыми кормили первой твердой пищей маленького Джорджа Халла.
Пока ее невестка драила и полировала мебель, Лоретта наигрывала вальс «Голубой Дунай». На столе в гостиной лежал адресованный Анжелике нераспечатанный пакет. Час назад его со всеми почестями доставил почтальон, обалдевший от столь фешенебельного обратного адреса.
– Манхэттен, магазин одежды «Стюарт», динь-дон, – провозгласил письмоноша, пока Анжелика расписывалась на бандероли.
Она понятия не имела, что в пакете и от кого он. Джордж был где-то на Среднем Западе и присылал оттуда лишь деловые распоряжения. Сама Анжелика ни разу не показывалась в Нью-Йорке и никого там не знала. Загадочная посылка будоражила, радостные предчувствия накатывали волнами, и Анжелика не торопилась опровергать эти пьянящие подозрения.
– Странная ты, – сказала Лоретта. – Я бы разорвала бумагу в первую же минуту.
– Откуда эта копоть? – ответила Анжелика. – Бенова чашечка совсем тусклая, даже почернела.
– Оставь Бенову чашечку троллям. – Лоретта со стуком опустила крышку над матовыми клавишами. – Я больше не могу.
– Такоткрой ее, дорогая, – предложила Анжелика.
– Мне открыть твой пакет? Ладно.
Разорвав коричневую оберточную бумагу, Лоретта обнаружила под ней фасонистую коробку. Украшенная пасторальной картинкой с золотыми крапинами, упаковка сама сошла бы за подарок. Лоретта развязала голубой бант и подняла крышку.
– Боже! – ахнула она: в коробке лежало платье богини. – Это же счастье для любой невесты. Но кто его прислал?
Анжелика отложила тряпку, подошла поближе, пощупала атлас.
– Откуда мне знать? Там карточки нет? Подожди, я сама посмотрю.
Она принялась перебирать складки. Вскоре нашла чистый конверт с запиской: «Прекрасной Анжелике Халл, столь великодушной к жалкому писаке. – Б. Р. Горн». Анжелика никогда не была великодушна к писакам и не знала никаких Б. Р. Горнов.
– Чепуха какая-то, – сказала она. – Нужно вернуть в магазин.
Пока до Лоретты доходило, кто прислал подарок, глаза ее не отрывались от ковра, где одно пятнышко чуть-чуть отличалось по цвету. Ее бросило в жар, она качнулась.
Анжелика приложила платье к телу.
– Ближе к твоему размеру, чем к моему, – сказала она.
– Не думаю, – ответила Лоретта.
– Посмотри сама. Я же в нем утону.
– Какая разница. Прислано тебе, дорогая, а не мне. Чуть ушить, и будет впору.
– Зачем, если все равно отсылать обратно.
– Отсылать подарок? Во-первых, глупо, во-вторых, обидишь человека. И потом, как они высчитают, кто его купил?
– Может, там знают этого Горна.
– В «Стюарте» таких каждый день десятки мелькают, – возразила Лоретта. – Нью-Йорк – это тебе не Бингемтон. На твоем месте я бы держала при себе и платье, и загадку. Пусть будет как есть.
– Что откладывала пенни и купила наряд, чтобы сделать ему сюрприз на день рождения.
– Такое красивое! – Анжелика приложила ткань к лицу. – Как-то странно все выходит.
– А записку, пожалуй что, лучше выбросить, – сказала Лоретта. – Вроде бы ничего особенного, но придется выдумывать объяснение. Мне, кстати, нравится коробка, она тебе нужна?
– Коробка твоя, – сказала Анжелика. – А если ты наденешь это платье, у тебя сразу поднимется настроение.
– Вот уж точно награда за великодушие, если кто и великодушен, так это ты. Но Бен одевает меня так, что шкаф почти полон.
Лоретта заиграла вновь: Та-де-да-та-там-тпа-там-та-тим, тпа-де-да-та-тпим-та-тпа-тгш…
– Ты замечательно играешь, – проговорила Анжелика. – Я прямо чувствую, как голубые волны плещутся о берег.
Лоретте же представлялось, что ее невестка плывет по Дунаю животом вверх, облаченная в платье Б. Р. Горна и раздутая, словно иглобрюхая рыба.
Чикаго, Иллинойс, 3 ноября 1868 года
К ноябрю Джордж Халл более или менее успешно закончил все, что было нужно «Саймону Халлу и сыновьям». Хотя несколько новых скупщиков и заинтересовались новой продукцией фирмы, в целом старания Джорджа с «Дядей Томом» породили результат совсем невыразительный.