— Там, дальше, несколько километров, начинается большой многоэтажный городской район, — ответил Белобрысый, — Я там когда-то жил. До того, как мы потом за город переехали. Давно, до Предвойны. Я мелким тогда был.
Драгович вспомнил, что Белобрысый не раз это рассказывал.
— Это не те кварталы, которые издали видно было? — спросил он Белобрысого.
Рельеф был сложен так, что если отъехать от реки за пределы города, в район аэропорта или около того, то только тогда открывался вид на ночные огни какого-то правобережного района, да и не одного.
Белобрысый подтвердил догадку Драговича.
Однако же, дальнейшее продвижение вывело их к одноэтажному не то поселку не то району. Конца и края ему видно не было.
В какой-то момент раздался авиационный шум. Подняв глаза, оба увидели как на восток мчался одиночный штурмовик. Летел он низко, не более километра по высоте.
Солнце, светившее незамутненным никакой облачностью светом светило как-то по-особенному резко. Зеленого зарева днем было практически не рассмотреть, но возможно изменения в характере дневного света все же как-то были связаны с новым состоянием атмосферы.
В какие-то дни вроде бы ясное небо было располосовано растянувшимися от горизонта до горизонта облачными полосами, напоминавшими полупрозрачные инверсионные следы. Так теперь выглядели перистые облака, размазанные мчавшими их с запада на восток стратосферными ветрами. Сегодня небо было абсолютно чистым.
Еще произошли какие-то изменения в климате. Сейчас, в середине ноября здесь было не холоднее, чем в иной сентябрьский день. Драгович мог сравнить лишь с прошлым годом, но остальные-то знали, что говорили.
Возможно это было дополнительным фактором, помимо военной разрядки сподвигавшим всех на незатейливые празднества. Вот и сейчас сразу с нескольких дворов грохотала музыка.
Как и в многоэтажных кварталах, над подворьями можно было наблюдать белые флаги, болтавшиеся на выставленных палках или трубках. Кое-где были и российские, означавшие окончание конфронтации с центральными властями.
Общительный Белобрысый не преминул подойти к одной из калиток и выкрикнуть:
— Здрасьте, как оно?!
Реакция была вполне дружелюбной. Драгович не переставал удивляться тому, как быстро растаяла вражда двух берегов. Не иначе, как ее искусственно накачивали все эти годы.
— Как же так вышло, что ты видел самого Запердяева и не оставил ни одной фотки, в который раз начал Белобрысый.
— Да ты задрал! — сердито проворчал Драгович. — А даже если осталась бы фотка, что она меня миллионером сделала бы что ли?
— И то верно, — согласился Белобрысый.
— «Мексиканец» вообще с ними тогда несколько дней пробухал и что?
— А может это вообще не он летал, а какой-то суперагент под его именем?
— А тогда тем более на что мне было с ним фотографироваться? Мужик как мужик был, нудный такой. Ну «был» в смысле «в поездке был». — поправился Драгович.
Где-то вверху сверкнула молния.
Белобрысый выругался — как и многие он не успел привыкнуть к тому, что теперь то и дело в ясном небе сверкало и грохотало и без какой бы то ни было военной деятельности. Любой подобный звук заставлял инстинктивно искать мачту с фонарем. Они, эти мачты никуда не делись и по-прежнему подмигивали.
— Тепло почти как у нас, — начал Драгович. — Может, скоро уже и домой пора будет двигать.
— Как знаешь, только смотри чтобы обратно бежать не пришлось. Надо подождать когда все уляжется.
— Уляжется, это как? Что должно произойти, чтобы сказать, что все улеглось?
— Ну вот хотя бы небо перестало зеленым светить.
— Здорово. А ты знаешь, когда оно перестанет светить?
— Ну или когда отложенные выборы проведут. Я про американские.
— Еще не лучше. А если то, что Оппенгеймер теперь где-то у вас, в России прячется правда, то что тогда?
— Это какая-то бредятина, я в эти слухи не верю, — ответил Белобрысый. — Во-первых зачем, во-вторых, что тогда Америка все это время будет делать?
Если поначалу, несколько дней назад бегство Оппенгеймера смешно сказать на целом летающем штабе распространялось, как какая-то невесть кем запущенная не умная шутка, то с каждым днем об этом говорили все серьезнее.
— Запердяев же говорил, когда еще не взбрендил, — начал Драгович. — Говорил, что национальные границы будут стерты и если все пойдет нормально, то будет та Конверсия, та, как ее представляли. А если что-то пойдет не так, то границы так же сотрутся и все разделятся на фракции вроде СФС и КАНАР, может еще кого-то. Только все это уже в глобальном масштабе. Ну в Западном Блоке. Не помнишь что ли? Вот, оно и пошло не так. «Комбат» же не зря в цитадели засел. Оттуда они по лазерной линии с такими же на другом конце земли общаются.
— Я не верю что он с кем-то координируется, — ответил Белобрысый. — И вообще мне вся эта история не очень нравиться. Хорошо конечно, что у нас все успокоилось, — он, как и до этого не раз делал, отыскал ближайшую деревяшку и постучал.
— Лучше бы все пошло как надо и случилась бы нормальная Конверсия, — продолжил Белобрысый. — А теперь вообще не понятно что будет. Кто теперь реакторами занимается? Еще бы знать, кто сделал все то, от чего полярное сияние началось. Не мог же Запердяев это просчитать. Говорят, для этого такой арсенал нужен и такие предварительные расчеты и зондирование… Наверно, без «чинков» не обошлось. Теперь сами пусть у себя разгребают свой же мятеж или революцию. Они вообще по природе коммуняки, вот пусть и вернут у себя коммуняцтово. Нам спокойнее будет.
— Реакторы скорее всего под охраной. Возможно фортифицированны, точно не знаю. Все-таки кто цитадель строил не такие дураки были, — ответил Драгович.
— Нет, они-то как раз были дураками. Делали сами не знали что и зачем. Это же совок.
— Вообще я думаю, — начал Драгович, не особо желавший в очередной раз выслушивать про совок, — Я думаю, что говорить, что все улеглось можно будет тогда, когда мы сможем смотреть регулярные новости и когда они будут транслироваться по всему миру как раньше. Вот тогда точно можно будет говорить, что порядок восстанавливается.
— Вообще это правильная мысль. Если коммуникации восстановятся, то это будет признаком того, что все приходят в себя. Все человечество. Главное теперь, чтобы снова воевать не начали. А вообще я и сам бы хотел уехать отсюда. Если мобилизаций больше не будет, то все отсюда повалят. Кто домой, кто просто прочь. До Суперфедеранта Край был умирающим, таким и снова станет. Совки сюда людей насильно сгоняли, а здесь нормальной жизни нет — климат и все такое.
— Сейчас-то смотри, все по-другому, — возразил Драгович.
— А откуда кто знает, надолго или нет?
Белобрысый потянулся за рацией. Радиосвязь теперь работала совсем не так, как раньше — по портативной УКВ рации можно было услышать того, кто говорил с противоположного конца Земли. Не всегда, но время от времени сигналы проходили — теперь они отражались от ионизированных верхних слоев атмосферы. Раньше, в прежних условиях такое тоже происходило, но с совсем другими, более низкими частотами.
Теперь при определенном везении и чуть более громоздкой, чем портативная антенне можно даже было поговорить с кем-нибудь с другого континента. Так сейчас и распространялись все слухи. Кто-то пытался организовать радиовещание. Спутниковая сеть, прежде точно так же дававшая возможность послушать голосовые передачи, теперь не могла пробиться своим сигналом к Земле.
Вновь сверкнула молния. Солнце, после полудня светившее своими резким светом теперь уверенно клонилось к закату. Вечерние сумерки здесь в середине ноября наступали до неприличия рано. Небо стало все отчетливее приобретать зеленоватый оттенок.
Глава 66Бумажный документ
Драгович глянул на Белобрысого. Тот с упоением рулил своим мотоциклом, то объезжая, то игнорируя грязь и лужи на до сих пор не замерзшей грунтовке, бежавшей через поле.
С одной стороны, серо-бурый день можно было воспринимать, как нечто воодушевляющее — в нормальных условиях взамен этого вполне мог стоять трескучий мороз — в прошлом году было именно так. С другой стороны, осенняя серость, хоть ты тресни, не может радовать.
Дорога примкнула к другой точно такой же. Потом, минут через десять та, в свою очередь, раздвоилась. Так они ехали уже с час и до цели оставалось если не столько же, то все равно прилично.
Когда мотоцикл вскарабкался на очередную возвышенность, Белобрысый встал и заглушил двигатель.
— Пусть остынет, — объявил он.
— Чего? — удивленно переспросил Драгович.
Вместо ответа Белобрысый потянулся к нему, в коляску, и достал приткнутый сбоку пакет.
— Все понятно, — укоризненно ответил Драгович.
Белобрысый молча и размашистым, дружелюбным движением протянул ему пол-литровую банку пива, потом закурил.
— Мы так дотемна нее успеем, — напомнил Драгович.
— А мы и так не успеем, чего теперь торопиться? — ответил Белобрысый.
Железнодорожный узел, который теперь выполнял неофициальную роль центрального вокзала, находился в паре десятков километрах от города.
Когда мотоцикл подъехал к двухэтажному зданию станции, было уже темно. Темно и зелено. За строением виднелись ряды составов, значительная часть из которых была из пассажирских вагонов. Здесь, на этом довольно крупном логистическом узле, сообщавшимся с двенадцатифутовой дорогой такие поезда могли простоять не одни сутки — из-за проблем с коммуникациями все управление пришлось перестраивать под некое подобие того, что было лет двести назад. На запад ехали в том числе и рабочие из вспомогательных персоналов, приданных коалиционной группировке на Дальнем Востоке. Еще кто-то отправлялся в путь непосредственно отсюда. Сейчас стоянка поездов напоминала цыганский табор — люди ходили за водой, готовили на открытом огне, надо было думать засрали все окрестные кустарники. Не желавшие упустить своего местные подъезжали на грузовичках, груженных невесть каким пойлом и куревом — такими нужными в долгом путешествии штуками.