— Ну такое не только в ваших фильмах было, только по идее партизан потом убежать должен и всю базу разгромить. Чтобы хэппи-энд был.
Дальше пошла вовсе невоенная тема — на прилепленной неподалеку распечатке был здоровенный детина, судя по военной экипировке и старательной ручной графике, положительный персонаж. Детина бил морду какому-то оборванцу, которого свободной от битья рукой держал за ворот. Рядом валялись битые бутылки и торчали ноги лежащего на земле, очевидно, приятеля оборванца.
Внизу был текст: «Алкоголик — бесполезное животное, балласт общества и вредитель. Порождает криминал, искалечил жизнь детям, жрет и гадит…»
— Увидишь — …».
— Увидишь — убей! — мысленно опередил прочитанное Драгович, но не угадал. Оказалось: «Увидишь — поставь тварь на место!». Пояснение как ставить на место, очевидно прилагалось, так сказать, в графическом виде.
На стене было еще много интересного, но послышался отдаленный стук колес. Драгович повернул голову и увидал приближавшийся к площадке трамвай, чей перед, как и у предыдущего, был окрашен в военный зеленый цвет с двумя серыми полосами.
Подъехавший трамвай был длиной во всю площадку, считай что целым поездом из трех вагонов, причем с переходами покрытыми резиновой гармошкой — рухлядью такой трамвай было не назвать. Окрашен он был, словно танк, причем российский — в вышеупомянутый зеленый цвет с светло серым логотипом городского транспорта левого берега, нанесенным довольно аккуратно, не в пример облепленному бумажками и обгаженному голубями павильону.
Вагон был полупустой — сидячих мест было полно. Драгович на всякий случай одернул куртку и застегнул ее повыше. Уж что-что, а светить в городском транспорте оружием было бы явно неприлично, пренебрежительно к гражданским, тем более что он, Драгович, пока еще никто.
Осенний солнечный свет приглушенно освещал салон сквозь тонированные окна и не создавал неудобств для просмотра того, что шло по одному из больших телевизоров, установленных вверху салона.
На экране мелькали кадры очередного из бессчетных выпусков «дня солдата», или, как его переводили с английского на русский «одного дня солдата». На этот раз было что-то про авиацию. Вскоре стало ясно, что речь шла о больших бомбардировщиках, тех, что летали в океанские рейды от континента к континенту.
Других дел сейчас не было, так что Драгович откинул голову и сосредоточил свое внимание на экране.
— В таких рейдах мы не летаем над магистралями — пояснял с экрана пилот-американец, — мы летаем группами, причем одна навстречу другой, от континента к континенту. В том рейде, про который мы расскажем, мы вылетали из Анкориджа и через два часа тридцать минут мы уже приземлялись в Австралии. Когда я говорю, что мы летаем группами, то это довольно условно — интервал составляет полторы-две тысячи миль.
На экране появилась карта с маршрутом, пролегавшим через океан от севера США до Австралии. Белобрысый затих и, как и Драгович, сосредоточил внимание на экране.
— Мощные машины! — все-таки произнес он.
— Километр в секунду, — согласился Драгович.
— Больше. Километр в секунду это три шестьсот, а здесь четыре пятьсот с лишним. У большой авиации километры в час, а не узлы, — на экране в это время демонстрировали картинку с одного из дисплеев бомбардировщика.
— Самое неприятное — это когда противник запускает нам что-нибудь вдогонку, — продолжал свой рассказ американец, — я имею ввиду не столько ракеты, сколько гиперзвуковые дроны. Радиусы противовоздушной обороны мы обходим стороной, причем с достаточным запасом по дальности, но вот дроны, которые они запускают, способны лететь чуть ли не в течение часа. По сути это гиперзвуковой истребитель, который они могут отправить в один конец. Такая штука может прийти из удаленного сектора, повиснуть у тебя на хвосте и гнаться за тобой в течение получаса, при этом она будет медленно но верно тебя нагонять, а приблизившись может не поразить, как ракета, а выпустить с расстояния в несколько миль пару своих собственных ракет, а уж только потом добить своим собственным попаданием. В том рейде за одним из нас, за «вампиром 2–5» были отправлены два таких.
На экране показалась картинка с темно-сиреневым небом и белой, словно в тумане, землей. Посреди поля дисплея, на фоне сиреневого неба, отчетливо маячили две отметки, зависшие над горизонтом.
— Так они выглядели в поле обзора хвостового радара «вампира 2–5», бомбардировщика, который они намеревались поразить — прозвучал голос ведущего.
Что ни говори, а даже на седьмой год Войны такие фильмы-репортажи смотреть было небезынтересно.
— Шаттлы бы не просрали, так оно бы сейчас по-другому все пошло бы, — проговорил Белобрысый.
— Сейчас уже это особого значения не имеет, — ответил Драгович, — уже ракетодромы ведь давно построены.
— Это же были, старые Plane-шаттлы, — оживился Белобрысый, — Я никак не пойму, чего они возятся с этими рейдами на самолетах в четыре маха и хвалятся этим, когда были самолеты в двадцать махов, или какая там скорость для орбиты… V-шаттлы болтаются где-то по орбитам и гоняются за спутниками, а ведь были действительно крутые самолеты, которые могли запросто лететь вдвое быстрее этих рейдеров, а потом поддать газу и в космос выйти.
— У нас на каждой машине на борту есть арсенал A-A ракет, — послышался голос пилота, — это AIM-240 и тяжелые GBA AAM sys.260. «Двести сороковые» — это те, что вы можете видеть в арсеналах истребителей. В их, истребителей, классификации они также обозначены, как тяжелые ракеты большой дальности. «Двести шестидесятые» уже слишком велики для обычного истребителя.
— «Двести сороковые» могут быть выпущены самолетом по цели, которая его преследует — другими словами, они самостоятельно выполнят разворот, однако в этом случае они потеряют часть своей энергии, — продолжал свой рассказ пилот, — Мы говорим об энергии двигателя, которая в случае прямолинейного полета пошла бы на набор максимально возможной скорости и прыжок в стратосферу, возможно даже намного выше того уровня, на котором летит цель. На дистанциях близких к максимальной это оптимальная траектория — в этом случае ракета атакует цель, приходя сверху. Ехать под горку куда легче чем в гору. Поверьте, в случае с ракетой это работает также.
После того, как ракета выполнит разворот на шесть часов, она все еще останется опасной угрозой для любой авиации, летающей со скоростью ниже трех махов, другими словами, для любого истребителя, самолета дальнего воздушного боя или легкого рейдера.
Дроны же летают со скоростями выше пяти махов и поэтому у описанного предприятия по перехвату даже одного такого дрона в задней полусфере шансы на успех будут невысоки.
К счастью, наша тактика способна решить эту досадную проблему — парням в том самолете, за которым погнались два бандита «чинков» нужно было лишь не убавлять газ и держать свой радар на мерзавцах. Остальное было за нами, так как мы летели навстречу. Мы могли бы атаковать преследователей своими AIM-240 и мы бы так и поступили, не будь у нас наших «двести шестидесятых».
Если для того, чтобы открыть огонь «двухсот сороковыми», нам следовало бы выждать несколько минут, когда расстояние между нами и дронами сократиться, то «двести шестидесятые» мы могли запускать куда раньше. Нашим радаром в обоих случаях был бы хвостовой радар «Вампира 2–5». Он им и был.
— Вот так выглядят пуски ракет AAM-260, — объявил ведущий. На экране замелькали кадры открытия бомболюков, силуэты разных тяжелых самолетов и густые белые дымовые следы в почти черном небе.
Потом появился какой-то другой летчик и начал рассказывать, как все происходило с его точки зрения — это оказался пилот того самолета, который и был атакован.
— Вообще когда запускаешь ракеты на скорости в две с половиной тысячи узлов, то это выглядит и ощущается довольно необычно — продолжил вновь появившийся первый пилот, — Вначале ты слышишь работу механизации самолета, потом чувствуешь легкий толчок и больше ничего, никакого грохота.
Ракета в это время падает прочь от самолета вниз и только там включает свой двигатель. Но даже тогда ты ничего не услышишь — она должна уйти несколько вперед и охватить тебя своим конусом звуковой волны — вот только тогда ты слышишь ее грохот, правда, он быстро стихает.
Когда мы запускали первую ракету, расстояние между нами и целью было тысяча сто миль. Через небольшой интервал времени, когда наши «двести шестидесятые» были на полпути, мы выпустили еще пару «двести сороковых», но для них уже ничего не осталось. Обе ракеты GBA AAM sys.260 поразили свои цели.
— Бля-я-я, — вполголоса протянул Белобрысый, — Ты представляешь сколько одна такая «двести сорок» стоит.
— Наверно двести сорок и стоит, — усмехнулся Драгович.
— Ага, — согласился Белобрысый, — только чего?
— Самолет, который они спасали от дронов, стоит подороже. Плюс эти с летчиками летают.
— Тоже верно, — ответил Белобрысый чуть задумавшись.
Все это время трамвай ехал по эстакаде, проходившей примерно на уровне третьих этажей городских зданий. Дома были нетронутыми — это несмотря на то, что в восточной части города когда-то велись ожесточенные бои. Примерно через километр эстакада завернула направо, срезав угол над перекрестком и пройдя прямо над двором какого-то административного корпуса.
Пути перемахнули через речушку, а перед этим через ров, по которому проходила железная дорога. Тут, после речки, может даже после рва, начались дебри с заброшенными промышленными корпусами. Горизонт, западная его часть, был затянут полосой черных туч, словно надвигался настоящий шторм, однако, по словам Белобрысого, осенью в этих краях такие темные тучи были обычным делом и предвестниками шторма не являлись.
— Я думаю, — раздался с экрана голос пилота, — вам не терпится увидеть результаты нашей работы в тот день — вот они.
На экране появилась картинка с видом из маленького бокового окошка с толстенным стеклом. За окошком плыла белая туманная линия горизонта с ватными кучевыми облаками где-то в десятках километров. Небо было иссиня-черное. Чем-то это напоминало показанную ранее картинку с радара, но здесь цвета были куда сочнее.