— А с университетом-то что стало? — спросил Драгович, когда оба поднимались по широченной лестнице.
— Накрылся медным тазом, — ответил Белобрысый, — Точнее накрыли. И поделом. А то развели тут… Гнездо змеиное. Кто-то, правда, на правый берег успел уйти.
— Ты про профессоров?
— Да, этих самых. Кто-то открыто за правобережных был, кто-то столичный переворот поддержал. За нас единицы, наверно, были, а может вообще никого.
— Теперь, выходит, у вас горных инженеров не учат?
— Тут не только их учили, а всех подряд — и химиков и машиностроителей. Теперь оказалось, что и так дела нормально идут — химиков «Интер-нитро» себе отыщет, оборону мы сами, как видишь, умеем создавать, а кто там еще… Строители… Этих-то чего учить… год-полтора в шараге и готово. А шахтовое дело умерло, надеюсь окончательно. Только травили все вокруг, да сами как отрава — наркоманы да пьянь…
Такое пренебрежительное отношение к рабочему люду повергало Драговича в недоумение. Удивляло то, что такие речи исходили от Белобрысого — человека, насколько его успел узнать Драгович, работящего, умеющего держать в руках инструмент, простого и чуждого свойственному для жителей мегаполисов чванству от осознания принадлежности к высококультурному обществу. В общем по психотипу относившемуся скорее к работягам, чем к белым воротничкам. Может быть даже к сельскому жителю.
На этаже, куда вела лестница и где располагался склад, ожидало разочарование — дежурного не было на месте. Вместо него вход в блокированную решеткой часть коридора караулил другой ополченец, одетый по форме вовсе наполовину. Пришлось ждать дежурного.
Тот появился спустя двадцать минут и объявил, что вещевой склад откроется через полтора часа, не раньше, потому что ответственного за склад на месте пока нет. Оба мужичка определенно были не вполне трезвы, но особой роли это и не играло.
Пришлось подумать чем занять себя в эти полтора часа.
— Пошли по рынку походим что ли, — предложил Белобрысый.
— Много ли там интересного? — засомневался Драгович, но делать все равно было нечего.
Рыночные ряды, как оказалось, размещались не только на площади с памятником, но и во внутреннем дворе, ограниченном со всех сторон определенно нежилыми зданиями. Все они, по словам Белобрысого, принадлежали когда-то этому не то техникуму не то университету.
В воздухе витал запах от жаровен, еще пахло какой-то бытовой химией вроде стиральных порошков. Где-то тарахтел дизельный генератор. Голоса людей сливались в один сплошной гул — обычное дело для таких мест.
Первые ряды, на которые падал взгляд, располагались под хлипкими навесами и были увешаны всевозможным тряпьем от женских халатов до рабочих спецовок и зимних курток. Чуть в стороне была та самая бытовая химия, которой начало пахнуть еще чуть ли не в здании — тут были коробки с порошками, какие-то пластиковые канистры без этикеток, комплекты для чистки толчков и много чего еще.
Посередине площади возвышалась узкая башня квадратного сечения с парой колес вверху — так выглядели шахтовые подъемники.
Белобрысый двинулся вглубь рядов. Драгович последовал за ним. Дальше были телефоны и планшеты, инструменты для гаража, инструменты по дереву, снова одежда. Потом прилавок, даже несколько, с разной электроникой вроде раций, камер слежения и дозиметров. А потом пошли ряды с животными — кроликами, гусями, курами.
Драгович не без интереса в очередной раз глянул на вышку, возвышавшуюся в середине — в ту сторону они и двигались.
— Чего это? — наконец указал Драгович на башню.
— Это у них тут типа туннеля было — вниз идет шахта, в самом низу туннель, и в подвале здания выход обратно наверх.
— Нихрена себе, — удивился Драгович основательности подхода, — Это они тренировались работать в шахтах что ли?
— Типа того — геодезисты мерили свою херню под землей. Потом, после освобождения города, тупые слухи ходили, что тут сеть туннелей, а от этой сети есть выход в городские коммуникации. А коммуникации в советское время по приказу КГБ типа оборудовали как линии с проходными туннелями, так что диверсант мог отсюда через весь город пробраться. Не совсем, правда, понятно, зачем это строить и зачем пробираться, и зачем КГБ нужен был диверсант в своем же городе, но слухи с логикой всегда не дружили.
— Почему именно отсюда? Это же заметное место. Если уж так, то через подвал в любом из домов…
— Это отдельный прикол, — Белобрысый указал на корпус, возвышавшийся в противоположной части квартала, — здесь когда-то враг закреплялся.
Корпус на всю высоту был обтянут защитной тканью, правда сверху торчали какие-то ошметки, что определенно указывало на то что, с домом что-то не в порядке.
Не в порядке было и с соседним зданием, у которого в верхнем углу словно ножом из торта вырезали кусок высотой в два этажа и в ширину с полтора десятка метров. Сверху вырез вроде бы был накрыт кровлей-заплаткой. Все окна ниже а также левее выреза были заделаны металлическими листами.
— Авиабомба что ли туда попала? — произнес Драгович, кивая в сторону побитой пары домов.
— Бери круче! — жизнерадостно ответил Белобрысый, — наши туда «Извергом» зарядили.
Драгович прекрасно знал что из себя представлял «Изверг» — самоходная 230-мм гаубица 5С75 она же по-новому RU/VPK 5S75. Орудие было легендарное, по-советски брутальное. С некоторыми доработками оно выпускалось и по сей день, и регулярно отмечалось в сводках с фронтов.
В распоряжении КАНАР имелись пять гаубиц и теперь, на момент осени 2119 года, они рассредоточено стояли на удалении примерно в пятьдесят километров от города, составляя своеобразный стратегический эшелон на случай внезапного вторжения со стороны правого берега.
Нихрена себе, — изумился Драгович, — это что, прямо в город что ли били? — до этого он в подробностях слышал про бои в восточной части, но про этот одиночный удар ужасной гаубицей он ничего не знал.
— Они же не простыми снарядами били, — ответил Белобрысый — пару корректируемых туда засадили и готово! Вообще история была в том, что в том доме, который сеткой обтянут, засели бандиты — там теперь коробка из стен одна, без внутренностей. А в соседнее прислали потому, что опасались, что эти туда по туннелю перешли — там как раз надземный переход был.
Белобрысый принялся рассказывать про банду Порокнова — когда-то это был обычный местный бизнес-царек, который на момент событий 14-года внезапно превратился в полевого командира, конечно же, на стороне правобережных. Про себя Драгович отметил, что ему, этому Порокнову надо было отдать должное — не каждый предприниматель способен обратиться в полевого командира.
Вытесняемая не то к востоку, не то к мосту банда, засела в административном корпусе, то есть в здании техникума, где довольно основательно закрепилась, в определенном смысле взяв в заложники близлежащие жилые дома.
Проблему решили двумя снарядами калибра 230 мм, отправленными по траектории из пригорода, с расстояния в три десятка километров. По счастью, над кварталом уже надежно висели дроны, так что за наведение можно было не переживать.
Откуда-то из рядов со скотиной раздался истошный поросячий визг. Драгович повернул голову и увидел, как помятого вида мужик пытается запихать брыкавшегося поросенка в мешок для ожидавшего покупателя, прикатившего по одной из центральных дорог рынка на мотоцикле с коляской.
— Хорошая вещь! — проговорил Белобрысый.
— Ты про что? — спросил Драгович.
— Я про мотоцикл. Двести лет уже на таких ездят. Вечная машина. В деревне да пьяному да по говну со всей скорости, ан-ан-аннн! — Белобрысый изобразил звук мотоцикла.
— По говну-то зачем?
— Ничего не понимаешь, — ответил Белобрысый, — кстати, мотодрыгала здесь тоже вроде где-то продавали. И обязательно нужно, чтобы вонючий, бензиновый, а не электрический, который на этой водородной пасте.
— На геле?
— Ну да.
— Мотоцикл хочешь?
— Да у меня в гараже у родителей стоит, только его отремонтировать надо и собрать… Просто заняться нужно…
Где-то вдалеке заиграла песня «винтовкой и гранатой» — по радио она играла каждый час.
Белобрысый тем временем двигал вдоль торговых рядов с совершенно определенной целью — к «жратвейной» — месту, над которым вился дымок и расходился запах жареного мяса.
Надо было сказать, с едой в регионе все обстояло вполне сносно — по крайней мере, направляясь в свое путешествие-бегство, Драгович был готов к тому, что будет куда хуже, и в плане пропитания здесь его поджидает если не первый год Войны, то все же нечто более скудное, чем то, что было сейчас дома.
В первый год, точнее в первые месяцы, люди узнали, что можно замораживать хлеб в холодильниках — вначале стоишь в очереди, получаешь несколько буханок и консервируешь их на пару недель. Потом размораживаешь и режешь. Еще были продуктовые карточки — записи в аккаунтах, которые называли карточками по аналогии с тем, что было в прошлые века. Помимо этого были всевозможные запасы крупы и макарон по шкафам и тумбочкам — такие запасы нередко портились. Потом, где-то к пятнадцатому году, все выправилось.
В SSSF же сейчас шел уверенный поток продовольствия, в том числе и из самой России. Деньги на это как у Суперфедеранта в целом так и у простых его граждан в частности были — SSSF по оба берега неожиданно приобрел оригинальный источник дохода — иностранцев. Драгович к таким не относился, но где-то в пригородных поселках рассредоточилось серьезное количество богатеньких уклонистов.
Удивительное дело, дома состоятельность не гарантировала того, что человека не призовут. У квалифицированного металлообработчика было куда меньше шансов заинтересовать призывную команду, чем у некогда беззаботного мажора. Как назло, система транзакций и всего этого финансового дела взялась за самую настоящую дискриминацию, донельзя усложнив транзакции в такие нейтральные страны, как Индия или Иран. В Суперфедеранте все работало как ни в чем ни бывало.