т и слабо, но наземные укрепления заровняет, а пока подземка откопается, тут уже и штурмовая группа, и здравствуй жопа. А гаубица она и есть гаубица — ей маневрировать постоянно нужно…
На экране тем временем крупным планом демонстрировалась работа механизма автозаряжания ствола чудовищными по меркам большинства самоходных гаубиц двухсот тридцати миллиметровыми снарядами.
— Что с журналистами? — перебил рассуждения «Мексиканец» а Драгович.
— Да, четверо человек, все по-английски говорят. Мужик, он главный, он же ведущий, баба молодая, двое техников, они же операторы-осветители. Такое… Плюс к ним еще двое интервентов-СБСЕшников — мужик, россиянин и баба, она иностранная. Мужика зовут Андрей Завирдяев, запомнил?
— Запомнил, ответил Драгович.
— Чтобы ты лучше запомнил, я тебе скажу, что про себя его можно называть Запердяев, — «Мексиканец» хохотнул, — Только не перепутай и вслух не скажи.
— Ну спасибо, отличный способ, — саркастично ответил Драгович.
— Бабу зовут так, что язык сломаешь — Халдоррис Лэндскрихт. Я все иностранное произношу по-английски, так что Лэндскрайт. Лучше запиши.
— Так может ее зовут Мадам? — Ответил Драгович.
— И то верно.
— На это «задание» начальству было в общем-то по большому счету плевать, так что подробности Драгович, которому, по сути предстояло выступать в роли охранника и водителя, узнал, узнавал только сейчас.
Гостями в полном смысле слова были только репортеры, СБСЕшники, если подумать, были такой же принимающей стороной.
Телефон «Мексиканца» зазвонил. Отвечая на звонок, тот переменился в лице, сменив расслабленное выражение на сосредоточенное, потом словно проверил рукой лежавший на коленях автомат, лежит он там или нет, и менее чем через минуту завершил разговор.
— Сейчас спустятся, — с прежним выражением лица, тем что на расслабоне, сообщил он.
Спустя пять минут группа репортеров и СБСЕшников спустилась в вестибюль. Началась вся эта ерунда с приветствиями и объявлениями кого и как зовут. Чье имя Драгович запомнил сразу — так это Лизетт — так звали молодую телевизионщицу, не то ассистентку не то стажерку этого старпера-англичанина.
Запердяев был высоким крепким мужиком в пиджачке под курткой и гадким по местным представлениям галстучке.
Мадам Лэндскрайт выглядела вполне себе привлекательно для не то Немки, не то Датчанки — Драгович изначально представлял себе несколько другой образ. Еще своим выражением лица она изображала будто у нее происходящее и предстоящее вызывает какой-то интерес, будто все собрались в какое-то увлекательное турне. На взгляд Драговича такие актерские усилия были излишними, хотя какое ему дело. Еще у нее были черные длинные и прямые волосы, а у всех этих северных типа «арийцев» они должны были быть, понятное дело, светлыми. Вообще мало-мальски освоившийся Драгович вполне определенно мог с одного лишь взгляда на нее определить, что она не местная. Большого таланта, правда для этого не требовалось.
Все двинулись к стеклянным дверям, за которыми сиял ослепительный зимний день. Когда уже на улице группа в полном составе спускалась по широкой лестнице крыльца, где-то вверху бабахнуло, да так, что отчетливо было слышно, как задрожали стекла и металлические рамы торгового центра.
Репортеры начали испуганно озираться и тянуться к своим телефонам, Лизетт дернулась и взвизгнула. Мадам Ландскрихт проявила хладнокровие, лишь инстинктивно вжав голову в плечи. Драгович тут же отыскал взглядом ближайшую сигнальную мачту.
— Все в порядке, это свои! — послышался голос «Мексиканца».
Мадам Ландскрихт тем временем принялась объяснять приезжим, что означает белый мигающий сигнал.
Драгович принялся за поиски источника этого переполоха. Тут бахнуло снова. К этому времени он уже успел разглядеть две белые полосы, рассекавшие небо и направлявшиеся на юг.
— Сейчас еще один будет! — почти прокричал «Мексиканец» вначале по-русски, а потом не без труда подбирая слова на английском.
Драгович оглядел небосвод, точнее сказать оглядел два следа, от их острий и к распушавшимся у горизонта хвостам и увидел, как вдогонку за двумя нитями рассекает утреннюю зимнюю синеву третья. Позади за ней шли еще две.
Что это было он сообразил не сразу, однако стало быстро понятно, что это была авиация, а не ракеты.
Ракеты противовоздушной обороны не летят по прямым, как у авиалайнеров траекториям — они постоянно, пусть и плавно, но корректируют направление своего полета, следуя к расчетной точке встречи с целью.
Ракеты земля-земля, будь они запущены из этих мест, летели бы сейчас на таких высотах, что не было бы ни ударной волны, ни видимого следа. Километров пятьдесят, а то и выше. К чему пробиваться через плотную атмосферу, когда можно так. То же самое касалось прилетевших откуда-то издалека ракет противоракетной обороны. Пуски с близлежащих терминалов противоракетной обороны выглядели вообще совершенно по-другому и со звуком там все обстояло совершенно не так. К тому же, об этих пусках всегда сигнализировали по системе оповещения.
В данном же случае за каким-то хреном пять довольно крупных самолетов мчались на юг — для какой-то серьезной атаки этого было мало.
— Здесь до этого такие не летали — произнес «Мексиканец», вглядываясь в след уносившимся белесым трассам.
— Такое здесь было, — вдруг возразила Ландскрихт, — Несколько месяцев назад похожие летали, только не здесь, а к северу, над правобережными территориями. Я запомнила. Не характерные самолеты. Не каждый день такие летают. Только они не такой группой, а с интервалом пролетали.
— Глупая баба, — подумал Драгович, — «похожие», как ты сказала, летают тут постоянно. Штурмовики хотя бы. А это рейд какой-то.
Несколько человек из группы, в том числе и Лизетт к этому времени уже никого не слушали а брели по направлению к одиноко стоявшим автомобилям — «доджу» Драговича и микроавтобусу «Мексиканца» — больше автомобилей на стоянке не было.
В машину к Драговичу уселся этот Запердяев — остальные расселись в микроавтобус.
— Комиссар поселка на месте? — Поинтересовался Завирдяев, которому явно было неловко сидеть молча.
— Да, «Мексиканец» созвонился, — ответил Драгович. — Да и вообще он почти всегда на месте.
Чтобы Запердяев больше не спрашивал всякую ерунду, Драгович включил радио.
— Да, кстати, он же не выездной, — продолжил оказавшийся довольно разговорчивым Завирдяев, — Демобилизован после Индонезии в пятнадцатом году, прожил в своем Подмосковье полгода, а потом расстрелял из пистолета суперкар.
— Суперкар? — с сомнением переспросил Драгович.
— Ну или что-то вроде того, — ответил Запердяев.
— Насмерть?
— Нет, просто вытащил водителя и глумился потом над ним.
— Не так уж все и плохо, — подумал про себя Драгович и переключил радио с музыкального канала на более разговорный.
— Давайте послушаем, — предложил он, — Может по местному радио про этот рейд что-нибудь скажут. Нечасто так вот прямо над городом носятся.
— По-моему слишком незначительное событие, но давайте, — согласился Завирдяев.
Машина направлялась к выезду из «Западного» Района, к Вокзалу и далее в восточную часть города.
Квартал, в котором планировалось проводить съемки находился в низине, в долине реки. То, что там происходило, по выражению многих горожан иначе как позорищем не называлось. Еще этот район прозвали Манхэттенским — за царивший там разгром.
В четырнадцатом году подразделения еще толком не сформировавшейся КАНАР вошли в город с юга. Если в центральном районе серьезных боев не было, то в восточной части, в низине, отступавшие правобережные решили закрепиться на своеобразном плацдарме, на котором они могли получить поддержку артиллеристским огнем с дружественного им берега, имевшего тактическое преимущество в виде крутого обрывистого рельефа. Воздушно-дроновая компонента у наступавших тогда была довольно слабая, так что возвышенность тогда была серьезным преимуществом правобережных.
Задумка ожидаемо обернулась городскими боями — плацдарм не являлся чистым полем или пересеченной местностью — это была городская застройка плюс престижные загородные кварталы. По непостижимо удачному, если это слово применимо к тем событиям, стечению обстоятельств, жертвы среди гражданских были куда меньше, чем могло представиться при взгляде на картину разрушений. Надо было отдать должное, несмотря на весь этот свой «социальный нацизм», где бедняк не человек потому что он «ничтожество и пьянь», а богач не человек, потому что «он всех обокрал», ни та ни другая сторона конфликта правого и левого берегов не была готова кататься катком своей военной машины по бывшим или не бывшим согражданам, и жителей недвусмысленно и довольно эффективно предупреждали.
Многоэтажная застройка была приведена в такое состояние, что восстановлению не подлежала. Снос и возведение новых многоэтажек КАНАР не могла потянуть ни тогда ни сейчас.
Тем не менее, «Док» или кто-то из его окружения нашел способ «реанимировать» район. Было это сделано довольно оригинальным, почти что постапокалиптическим способом — бульдозеры разгребли все, что загромождало дворы, спихнули на землю часть развалин и высвободили значительные площади для… Стихийной практически неконтролируемой одноэтажной застройки.
Подвалы обглоданных домов по-прежнему являли собой пригодные и поддерживаемые в нужном состоянии убежища с так необходимыми медпунктами и складами. Район не смотря ни на что жил.
Нередко озвучивались имевшие после пятнадцатого года планы вообще очистить бывший плацдарм и обустроить там что-то вроде полигона и военной базы одновременно.
Угроза со стороны круто нависшего правого берега теперь уже не была в состоянии перечеркнуть эти планы в одиночку — современный бой, когда стороны как следует обеспечены воздушной компонентой не имел такой жесткой зависимости от рельефа и высот.
Декларировалось, что эта база, задел которой будет положен в КАНАР, продолжит свое существование после объединения SSSF и даже после окончания Большой Войны, став визитной карточкой будущего обновленного города, гордостью объединенного региона и крепкой опорой для армии послевоенной России.