— То есть это будет не по-настоящему? Я про ваши съемки, — довольно резонно спросил в ответ «Мексиканец».
— Ну в какой-то мере да, но разве это что-то меняет?
— Действительно, ничего не меняет, — вступился Драгович. — Вы как бы снимаете фильм о фильме? Что было за кадром? Я слышал про такой прием. Я не против сам попасть в видео, — на всякий случай добавил он.
«Мексиканец» глянул на Драговича, затем медленно выдохнул и потянулся обратно в салон за автоматом.
Драгович был бы не прочь пойти и один, но «Мексиканец», очевидно не хотел выглядеть совсем обнаглевшим и ленящимся выйти для сопровождения. Вообще трущобы не являли собой какой-то уж совсем дремучий рассадник криминала и прочих опасностей. Соображение скорее состояло в другом — завидев аж двоих вооруженных служащих, особенно спецкорпус, вся шваль вроде пьянчуг и прочих прибацнутых просто тихо рассредоточится по своим темным углам и не будет светиться в поле зрения, дополнительно компрометируя многострадальный район. Хватило бы и одного Драговича, но «Мексиканцу» как было сказано, не хотелось выглядеть безучастным к делу. Самым предпочтительным для него было бы если бы вообще никто никуда не пошел.
— Это не будет фильм о фильме. Скорее, дополнительные материалы, — начала Ландскрихт, оборачиваясь на ходу. — В этих материалах, которые мы отснимем, мы покажем все без прикрас.
— Да мы это уже поняли, мадам, — ответил «Мексиканец». — Только если все будет совсем плохо… Вы знаете, что все будет нужно согласовывать?
— Про цензуру мы знаем, — ответила Ландскрихт и направилась вглубь квартала по узкой улочке, шедшей параллельно бульвару.
— Вы можете разговаривать на русском? — обратился Драгович к шедшей позади Лизетт.
— К сожалению нет, — ответила та. — Голосовой переводчик конечно решает эту проблему, но для наших съемок не это годится. Так не делают. Хорошо, что Халдорис согласилась переводить. Я имею ввиду переводить мои слова местным.
— Я тоже могу, если понадобится, — ответил Драгович. — Вообще вы наших людей недооцениваете — у нас многие пользуются переводом. Иностранцев здесь, в городе довольно много. А, кстати, вы откуда?
— Франция, Париж.
— Здорово! А как вы думаете, я откуда?
— Отсюда, разве нет?
— А вот и не угадали. Я из Сербии сюда приехал. В прошлом году, в конце лета.
— Вы суперфедералист?
Наверняка она понимала, что он обычный уклонист, но, очевидно, решила сгладить эту неловкую деталь.
— Нет, я приехал сюда потому что здесь… Я раньше работал в полиции, а здесь была большая потребность в кадрах… Иностранных кадрах, вы же знаете, сколько здесь мигрантов. Кстати, те суперфедералисты, что известны у нас, в Европе, здесь полнейшие чужаки. Вы это знали? Я когда сюда приехал, сильно удивился.
— Удивительно, как так? Они вроде бы про свою принадлежность к SSSF всегда говорят. Кто-то выходец отсюда, кто-то жил или живет здесь.
— Это все вранье. Как вам еще здесь про это не рассказали?
— Да как-то не затрагивали эту тему. Теперь буду знать.
Когда прошли примерно сотню метров и теперь шли по улице, пролегавшей впараллель бульвару, Ландскрихт указала на контейнерный дом, во дворе которого было навалено досок-дров и какого-то барахла больше обычного.
— Хотите посмотреть кто там? — спросил Драгович. — Ладно, сейчас все будет.
Он двинулся к калитке и вскоре оказался перед неряшливо обитой утеплителем дверью, в которую принялся что есть силы тарабанить кулаком. «Мексиканец» стоял позади и без особой заинтересованности наблюдал за происходящим.
Дверь с гулким скрежетом распахнулась и на пороге показался заспанный мужик в теплых штанах и не полостью застегнутой рубахе, из-под которой виднелось здоровое пузо.
— Лейтенант Драгович, корпус народной милиции, — представился Драгович.
— А в чем дело, товарищ офицер? — недоуменно спросил несколько ошарашенный мужик.
— Застегнись для начала.
Мужик оглядел стоявших позади за Драговичем и, вроде бы послушно, стал приводить себя в какой-никакой порядок.
— Телевидение снимает сюжет, — начал Драгович. — иностранное телевидение, — поспешил добавить он, потому что не было бы большим сюрпризом, если бы мужик пожелал послать местных телевизионщиков куда подальше невзирая на двоих офицеров.
Мадамз хотят снять сюжет про меня и мой дом? — с легкой издевкой поинтересовался мужик.
— Да. Что, удивлен? — ответил Драгович.
— Не то слово. Но, к сожалению, я сегодня не смогу их принять. День приемов у меня в другой день. А вы, Мадам, — он уставился куда-то позади Драговича, надо думать, на Ландскрихт, — наверно с правого берега?
То, что Ландскрихт вызвала у него подобный вопрос было не удивительно — СБСЕшники часто носили карточки-идентификаторы. И у Ландскрихт на поясе болталась такая.
Драгович положил руку на пояс и продолжил строго смотреть на мужика, готовясь его одернуть.
— Хорошо вам там? С бандитами тамошними, — продолжил Мужик свою речь.
— В самый раз, — послышался ядовитый голос Ландскрихт. — Тамошние бандиты не то что здесь.
— Так, разговоры! — наконец пролаял Драгович куда-то в неопределенном направлении, в воздух. Обращать свой посыл только мужику было бы не вполне справедливо — тон Ландскрихт ему также, как и манеры мужика, не пришелся по душе. Хотя надо было отдать должное, та за словом в карман не полезла.
Мужик вдруг изменился в лице, теперь оно стало какое-то если и не доброжелательное, то боле открытое к общению.
— Мадам, ну сразу бы так, а то начали… Не с того начали, да и я не сразу сообразил.
Драговичу было ясно, что объяснение в такой резкой перемены тут не в его командирском тоне. Он оглянулся.
Ландскрихт, стоявшая позади, держала в поднятой руке банкноту в пятьсот долларов. Старую, не деноминированную, но пригодную к хождению еще до конца года.
— Мне просто иногда не понятно бывает, отчего ваши живут там, а не на нашей стороне, — начал примирительно объясняться мужик. Там наши враги все-таки… Ладно…Что мне говорить? И где? Здесь, на улице, или в доме?
— Лучше в доме. Но не сейчас. Мы придем в течение часа, будем спрашивать вас про несколько вещей: Как вы здесь поселились, это подразумевает немного рассказов про бои. Как вы живете здесь сейчас? Работаете или нет? И чем вы занимались до четырнадцатого года, и может даже до Войны, если там есть что-то интересное. Пока мы не вернемся, вы подумаете, что вы скажете.
— Мадам, вы и сейчас можете спрашивать. Думаете, я двух слов не свяжу. У меня чтобы вы знали высшее образование. Высшее горное.
— Молодец, но тебе сказали, что позже придем, — прозвучал голос «Мексиканца» — Или обсуждение устроим?
— Как скажете. Разрешите идти?
— Иди, — ответил «Мексиканец».
Мужик скрылся за дверью.
Все двинулись дальше.
— Мадам, а вы здорово придумали с деньгами… — начал «Мексиканец», — Показали ему бумажку и убрали. Пусть выступление готовит. Мы же не вернемся? Правильно я понял? — он по-приятельски усмехнулся.
— Почему это не вернемся? Вернемся. Зачем человека обманывать. Пусть получит свои пятьсот долларов.
— А-а, я просто по-своему все представил. Мне он как-то не понравился. Поначалу он не слишком прилично разговаривал. Потом еще оказалось, что во вражеской шараге учился.
— Что такое «вражеская шарага»? — Спросила у Драговича Лизетт, все это время слушавшая происходившие разговоры через переводчик.
— Такой не то колледж, не то университет здесь был, — ответил тот. — Профессора все были врагами КАНАР, часть сбежала на правый берег. Колледж был расположен в центральном районе. В здании, в одном из заданий, во время боев закрепился бандит, тоже из правобережных. Наши туда очень прецизионно ударили артиллерией, самой тяжелой из того что есть — гаубицей «Изверг». От занятого противником строения остались одни стены. Вокруг ничего не пострадало. Такой вот снаряд. С колледжем, с профессорами и их позицией это тоже никак не было связано, но теперь правобережные запускают слухи, что так наши расправились со своими противниками из числа интеллигенции. Можно подумать, они там в это время находились! Вместе с боевиками! Глупость в общем полнейшая. Вы не слышали, что говорят правобережные? Если будете слушать, то не верьте тому, что они говорят, особенно про нас. Про себя они может и могут выпускать новости. Например про то, как их «Комбат»-дегенерат торжественно выступил где-нибудь и потом отправился на пьянку — там вранья, пожалуй, не будет, а про остальное…
— Нет, я их рассказы не слушала, — ответила чуть повеселевшая после шуток про «Комбата» Лизетт. А вот про суперфедералистов да. На Y-tube у них хватает каналов. Думала, они отсюда, а оказалось…
— С суперфедералистами я могу поспорить, ну задать им несколько вопросов, например зачем они врут, что они отсюда. Еще поговорил бы с ними про то, как можно в одну страну впихнуть сразу несколько стран, — в эту их затею я тоже слабо верю. Но это было бы нормальное обсуждение. А вот с правобережным… — Драгович хлопнул по автомату так, чтобы послышался звук металла, — С правобережными разговаривать не о чем.
Драговичу вдруг стало казаться, что он и сам может много чего интересного наговорить. Может ли она записать звук, если ей предложить? Вряд ли. Один звук, без видео не представлял такого интереса. Вот если бы «Док»… нет, если бы «Комбат» начал по пьяной лавочке вести разговоры о том, как ему все надоело и что СФС на самом деле дерьмо — это бы и без видео пошло бы, хотя и в таком случае еще попробуй докажи, что это не фейк.
— В сравнении с тем, что творится здесь, история с колледжем — это мелочь, — ответила Лизетт. — Я видела центр города. В сравнении с тем, что здесь, он в полном порядке. А тут каждый дом… Ужас какой-то.
Многим городам за годы Войны досталось… — примирительно подытожил Драгович.
— Но здесь-то! Не унималась Лизетт, сбавив голос и глянув вслед ушедшему вперед «Мексиканцу», — мало того что тыл, но и периферия тыла… И вот такое…