Бланкенберг начал проверять рули и векторную механизацию двигателей. «Крестоносец-12-02», стоявший впереди, максимально сомкнул свои сопла и там, между этими створками, появилось бело-голубое свечение. Этот самолет дрогнул и чуть опустил нос в предстартовом напряжении. Гул его двигателей несмотря на всю звукоизоляцию и наушники стал слышен и Бланкенбергу.
Не заставив себя долго ждать, «Крестоносец 12–02» добавил газу, створки двигателей вдруг распахнулись, отчего прямоугольные апертуры сопел расширились вдвое. Из двигателей ударил полупрозрачный синеватый огонь. Самолет рванулся с места и понесся прочь.
Менее чем через полминуты серый силуэт по-истребительному рванулся ввысь над дальним краем полосы. Масса двух ракет значительно не дотягивала до максимальной загрузки — это и позволяло сделать взлет таким энергичным и эффектным.
Наконец, Бланкенберг услышал голос с контрольной башни — взлет был разрешен. Бланкенберг положил руку на пару ручек управления двумя центральным двигателями и прижал пальцем стальной рычажок на одной из них. Рычажки остальных заняли то же положение, а ручки сами выровнялись встав вровень с ведущей.
Сбоку на самим собой собравшемся блоке ручек управления загорелся зеленый индикатор. Теперь можно было двигать их вперед, дав каждому двигателю сначала полный газ, а затем и выводя его на форсаж.
Бланкенберг толкнул вперед. Сборный блок подался и с несколькими щелчками ушел вперед. Самолет начал опускать нос, но Бланкенберг тут же убрал тормоза, и машина понеслась по полосе. Тем временем он отжал ручку управления двигателями до упора, и после пробежавшего по машине толчка почувствовалась мелкая дрожь — форсаж теперь грохотал на полную.
Наконец, когда скорость достигла 190 узлов, он потянул главную ручку управления на себя, и самолет взмыл вверх, прижав задницу пилота к креслу. Этап взлета был пройден. Теперь нужно было убрать шасси, а затем и закрылки. Вскоре, набрав высоту в шесть тысяч футов Бланкенберг еще и выключил форсаж — следовало обойти аэродром по кругу радиусом в десять миль, чтобы дождаться взлета еще трех машин.
Бланкенберг включил радар и выбрал режим сканирования воздушных целей — радар был в порядке. Из всех дружественных объектов, отобразившихся на карте с масштабом 256 миль самыми ближайшими объектами были два транспорта, летевшие на восток. Скорее всего, это был конвой снабжения коалиционной группировки, затерявшейся в безлюдных пространствах Дальнего Востока России.
В полутора сотнях миль к югу шла группа из трех штурмовиков Su-37 — эти, скорее всего, базировались где-то неподалеку от Суперфедеранта и его ракетодрома. Вобщем-то и все — северные воздушные пространства, как и обычно, были сейчас малонаселенны авиацией. Были две воздушные трассы, но одна проходила южнее, другая, резервная, напротив в высоких широтах.
Бланкенберг выключил радар и посмотрел налево, где внизу мчался по полосе очередной «Крестоносец».
Описав над базой три четверти полного круга, Бланкенберг направился к следующей маршрутной точке, находившейся вблизи не то поселка, не то городка с труднопроизносимым названием — «Туруханск» — там «крестоносцам» предстояло собраться в свой строй.
Глава 19Военный подрядчик. Дроны и фальшивые танки
Солнце, весело бликовавшее на всем металлическом, что было в трущобном квартале, неумолимо двигалось к Западу, что неуклонно добавляло в картину желтых красок. Все это приводило в действие какой-то внутренний механизм — возникало совершенно отчетливое ощущение того что, прежняя утренняя энергия порастратилась. Тем не менее, еще предстояло какое-то время проболтаться в высившихся впереди корпусах подрядчика.
Лизетт, а теперь на переднем сидении благодаря нехитрым ухищрениям Драговича сидела она, а не этот Запердяев, не без интереса глазела то на трущобы, то на многоэтажки с отбитыми стеновыми панелями.
Автомобиль снова пробирался по ухабистой от намерзшего и укатанного снега улице. Сейчас они двигали в противоположном направлении — прочь от реки.
После пересечения с проспектом Ильича, по которому группа и забралась в трущобы, картина узких улочек, раскинутых посреди бывшего бульвара, ничем не изменилась. Однако после следующего проспекта одноэтажным кварталам пришлось потесниться — к ним теперь добавилась рельсовая ветка, занесенная снегом. О ее наличии можно было догадаться лишь по тупиковому упору, торчавшему из-под сугроба. Ее, эту ветку, предполагалось использовать при возведении так и не построенной военной базы.
— У нас разбитые кварталы снесли в первый же год, — начала Лизетт. — А здесь… Хотя, может эти дома можно восстановить?
— Я же говорю, это все тоже хотели снести, — ответил Драгович. — Хотели тут базу обустроить, да не заладилось. Вот и железная дорога для этого. Это уже же жилой квартал. Трущобы не в счет. Был бы обычный жилой — рельсовой дороги тут вообще и близко не должно было бы быть.
— Любопытно, — каким-то отвлеченным тоном проговорила она, — мне иногда снилось не в самых лучших снах, что у нас все превратилось в то, что я увидела здесь. Все то же самое, только без снега. Бывает же такое.
— Что именно то же самое?
— Руины кварталов, а посреди выросли вот такие деревни. Только еще хуже — здесь хотя бы заборы не из сетки, и можно скрыться от глаз. Хотя там тоже были разные деревья и сараи. В общем, что тут, что там — почти одно и тоже.
— «Там» — это во сне?
— Да, там. А то что происходит там, во сне… это сюрреализм. Выходит здесь тоже сюрреализм.
«Вот что значит утонченный Париж,» — подумал Драгович. — «Чудная, конечно, но в этом даже плюс какой-то есть.»
— Ну да, — ответил прервавший свои мысли Драгович, — Я это слово… — он вдруг осекся, потому что вдруг решил, что лучше не показывать, какой он «лапоть» и не знает, что значило этот время от времени встречавшийся термин. — Я такое про трущобы уже как-то слышал, — ничуть не смутившись добавил он. — Но на мой взгляд обычная для многих мест, ничем не выделяющаяся, разруха после боевых действий. Другое досадно — это все-таки тыл, защищенный тыл. И все это произошло не по вине «чинков».
Как показалось Драговичу, он вполне изящно заблокировал непонятному слову дальнейшее участие в разговоре. Конечно, ничего не стоило глянуть в интернете что оно значит на самом деле, Драговичу-то всегда казалось, что это что-то эквивалентное слову «шняга». Но лазить в телефоне за рулем, да еще на глазах у Лизетт, разумеется было не удобно.
— У вас в городе есть такие подрядчики? — Перевел тему Драгович, кивнув вперед, в сторону приближавшегося комплекса новеньких построек.
— Да где их только нет, ответила Лизетт. — Такие работают по налоговой франшизе. Кто от AEX кто от GBA. Только одно отличие — у нас их нет в черте города. За городом как бензоколонок. Ну может конечно меньше, чем бензоколонок, но много. Больше всего пугает то, когда задумываешься, куда это все девать после Войны…
— У вас много бензоколонок?
— Так по привычке называют заправки.
— А-а. А насчет подрядчиков — так после Войны чем-нибудь гражданским займутся.
— Хорошо если так. А если все получиться, как обычно. Столько людей на улицу выкинут!
Вновь послышалась серия ударов. Уже в который раз.
— Интересно, что они затеяли, — проговорил Драгович, поднимая глаза вверх.
Самолеты, тянувшие за собой яркие, как снег на солнце, инверсионные следы снова неслись на юг.
— И почему они растянули свое дело на весь день. — продолжал свои вопросы в воздух он. — Обычно всегда стараются ударить сосредоточенно, большой группой.
— Может это все, что здесь есть, — ответила Лизетт. — Я имею ввиду в регионе или окрестностях. Это же тыл. Вроде бы здесь много обороны и терминалов, но наступательных вооружений мало. Откуда им в тылу взяться?
— Я вижу ты в тему вникаешь, — похвалил Драгович, — но плюс ко всему у нас тут базируется и авиация национальных сил, сил России. Нравиться тут? Тут всегда движение. Если фонари белые мигают… А, вам же рассказывали…
Нравиться?! — усмехнулась Лизетт. — ну хотя да, здесь все очень защищено. Да и кто не вникает? У меня двоюродный брат воюет на ЦАФ, и он летчик-штурмовик.
— Надо же, круто! — ответил Драгович.
— Так вот, они там не летают так, как эти самолеты. Они поодиночке во основном летают. Группами, но рассредоточено. И пробираются по маршрутам, которые им штаб через интерлинк в реальном времени прокладывает. А эти несутся, как на параде. Или как над океаном. Может это новые «двести двадцать вторые»? Слышал про такие?
— Признаться, как-то упустил из внимания.
— Это современная версия старого американского F-22. Его создали сто лет назад, даже сто тридцать.
— Ничего себе. Хотя как раз про такое, что с некоторыми вооружениями это было, я слышал. С российскими штурмовиками как раз такая история.
Лизетт принялась довольно обстоятельно описывать этот F-222.
— Пересесть на такой со штурмовика — это было бы здорово, — подытожила она.
— Твой брат рассказал? — догадался Драгович.
— Да. Они, эти самолеты, уже на фронте появились. Здесь, в тылу им ничего не мешает на высоте носиться, так что может быть это тоже они. Еще он выглядит лучше, красивее. У штурмовиков оружие под крыльями. А у этого все внутри как у нормального современного самолета воздушного боя. Да он таким и был. Когда был F-22.
Бульвар, как и заполнявшие его кварталы, стал несколько шире. На железнодорожных путях, которые тут уже были очищены, стояли несколько пустых платформ — видимо, ветка все же как-то использовалась, возможно подрядчиком.
Протрясясь еще с километр, Драгович заехал на стоянку напротив светло выкрашенного монолита одного из корпусов, возведенных уже после пятнадцатого года. Здесь, в этом здании, помимо всего располагалось что-то вроде если не главного офиса, то административного блока. Автобус с остальными тащился следом.