Оставался вот такой метод с завлечением в злачные места. Метод примитивный и очевидный самим обрабатываемым, но, как оказывалось, работоспособный.
Разумеется, загул, пусть и подогреваемый знающим толк «гидом», не мог полностью сорвать съемки, но все же несколько затруднил бы нежелательную деятельность, да и сократил бы возможное свободное время для разных поисков нежелательных сенсаций.
История с так называемым «учебным пакетом» касалась непосредственно этой мадам Ландскрихт. Будучи официальным лицом от СБСЕ, та официально же предоставила КАНАР специализированный AI, который служил исключительно, как образовательная система — такие существовали уже с хрен знает каких времен.
В помещение вешался экран, чем шире тем лучше, ставилась куча камер и загонялись шкеты. Все, делать ничего было не нужно — AI прекрасно работал в качестве «училки», способной обучить чтению и письму. Камеры с нормальным разрешением сканировали писанину и каракули в реальном времени. Индивидуальный подход, имитация личности, в виде отрисованной персоны, индивидуальный же контроль — технически все это реализовывалось без труда.
Конечно, для дорогущих школ такое не подходило — выглядело не серьезно, без претензии, но даже до Войны кое-где в Европе такую систему применяли. Она, конечно, охватывала не все сто процентов времени, то есть уроков, но выполняла довольно серьезную часть работы. У Драговича в детстве такого не было, но в старших классах он такое наблюдал со стороны.
Здесь же, в КАНАР с учителями отчего-то было совсем никак. «Учебный пакет» прекрасно решал проблему. Чтобы обнаглевшие шпанята не игнорировали телеэкран и не ходили на ушах, за стол, где когда-то сидела живая училка, садился, так сказать, отбывавший повинность по общественной деятельности военный, обычно ополченец. Делать ему ничего не было нужно, разве что сдерживаться от того, чтобы закурить или глотнуть из бутылочки на рабочем месте. AI «учил-лечил», боец просто сидел и присматривал, изредка покрикивая. Читать или посматривать телефон ему вполне разрешалось. Так все это и работало. Там, в Европе дети тоже не были один на один с машиной и там тоже был малоквалифицированный «супервайзер», но тут все было в местном стиле и в качестве «супервайзеров» предпочитались ополченцы.
Проблема неожиданно нарисовалась, когда начальство, возможно сам «Док», решило, что вся эта вполне работоспособная система имела один недостаток — совершенно не уделяла внимания идеологическому воспитанию в духе КАНАР. Возможно, выбор ополченцев в качестве присутствовавших модераторов и был первой попыткой сдвинуть весь учебный процесс чуть в строну идеологической подготовки.
Сама по себе система допускала внесение изменений в преподаваемый контент — на то была специальная утилита, позволявшая хоть вгружать текст, хоть корректировать в устной форме, в форме диалога «настройщика» и машины. AI все прекрасно понимал и запоминал, что от него хотят.
Однако, такие изменения можно было вносить лишь имея так называемый ключ. Это было нечто большее, чем просто пароль и логин, нужен был еще доступ к какому-то аккаунту ответственного лица. AI, ко всему прочему, отсылал отчет о внесенных изменениях куда-то разработчику. В общем, процесс сознательно усложнили. Это было объяснимо. Разработчики, да и власти подавляющего большинства государств дополнительно подстраховались от того, чтобы предоставить этот вполне действенный инструмент людям и сообществам с непонятными и неизвестными целями и убеждениями.
Тем не менее, насколько «Мексиканец» довел до Драговича, власти КАНАР, или кто там, кто этим занимался, решили не отступаться и начали в тупую бомбардировать несговорчивую СБСЕшницу постоянными предложениями, разумеется, обставленными как тайные, предоставить-таки ключ. Проделать предполагалось все незаметно, якобы та была ни при чем. С определенными ухищрениями, со знающими свое дело программистами и содействием со стороны лица, авторизовавшего пакет, то есть в данном случае Ландскрихт, можно было заблокировать и отправку отчета. Тем не менее она, Ландскрихт, в свою очередь, точно также уперто отказывалась.
Встав на стоянке напротив развлекательного центра — гостиницы, Драгович достал телефон, повертел его в руках и снова убрал во внешний карман куртки. Сам при этом стал обдумывать, что и как сказать Мадам, то есть Ландскрихт, а самое главное как половчее подкатить к Лизетт, которая ведь тоже будет бездельничать этот, а то и завтрашний день. Предложить ей для начала прокатиться по городу, посмотреть его с лучшей стороны? Если поднапрячься, то можно было выбрать такие места, чтобы впечатления у иностранки были не такими гнетущими, какими они были в предыдущий день.
Снова завыла сирена. Опять общая воздушная тревога.
— Позвоню ей, притворюсь дурачком, скажу собираться, она выйдет, а я удивлюсь, где все? — рассуждал про себя Драгович. — Выйдет из отеля, а там уже и дальнейший разговор состоится. А Мадам уже потом позвоню и чего-нибудь скажу. — решил он, доставая телефон.
Через несколько минут он уже протирал штаны в зале ожидания, где, как и вчера работал только один экран. Шла какая-то передача про повседневную жизнь на фронтовых позициях в Африке. То и дело Мелькали жопы бойцов, торопливо перемещавшихся по окопам.
Картинка была преимущественно серо-зеленая, через прибор ночного видения. Вдруг программа прервалась, и на экране показалась ведущая с «местного времени», как и до этого, ранним утром, находившаяся где-то в полях. Там, где она сейчас была, во всю шел снег, хотя в городе, во всяком случае, в «Западном» районе снега не было.
— В течение последнего получаса была отбита атака по меньшей мере двадцати крылатых ракет. — Зазвучало из телевизора. — Мы получаем информацию непосредственно из первых рук.
Камера сдвинулась, и в поле зрения показался большой трейлер, из которого торчало несколько разнообразных антенн — так выглядели полевые пункты управления ПВО. Этот, судя по опознавательным знакам, был не Блоковский, а КАНАРовский, хотя они также были интегрированы в интерлинк, пусть и с ограничениями.
— По всей видимости, эта атака является ударом возмездия в ответ на вчерашние рейды, — продолжила ведущая, — Что же, сейчас уже очевидно, что противник продолжит свои попытки. Как вы уже заметили, тревога объявлена вновь. Вместе следим за событиями.
Шедшая ранее и прерванная включением программа возобновилась — у местных была раздражающая манера вклиниваться в любые телепередачи на любых каналах, при том что своих, местных, было более чем достаточно, а тревога и сирены никому не позволили бы проворонить что-либо важное и уж тем более опасное.
Время подходило к десяти часам. Драгович то и дело поглядывал в сторону лестницы. Наконец, в очередной раз глянув наверх, он увидел как спускается Лизетт.
— Что-то до остальных не могу дозвониться. — проговорила она.
— Мне сейчас сообщили… Товарищ «Мексиканец» сообщил, что значительная часть вашей группы, точнее все, включая господина Завирдяева, вчера отправились… Как бы сказать… Отдыхать… В общем, отдыхать… Сегодня они все неважно себя чувствуют. Ну так получилось — он сделал такой вид, словно был сам в этом отчасти виноват. Он отчего-то решил, что это вызовет большее понимание ситуации в целом.
— А-а, все понятно. Этот господин Завирдяев уже вчера вечером был нетрезв, — ответила она.
Создавалось отчетливое впечатление, что он ей не очень нравился. Может своей показной открытостью, может еще чем.
— Из ваших осталась только ты и мадам Ландскрихт, — продолжил Драгович. — Так что у вас сегодня выходной. И завтра скорее всего.
— Ничего себе, у нас же все было расписано, — в некотором смятении ответила Лизетт.
— Много было запланировано? — изображая участие спросил Драгович, понимая что вопрос был туповат.
— Да конечно… Это Кошмар какой-то.
— Мадмуазель, а не хотите я вам покажу город. Только не как вчера, когда всем нам пришлось ездить по самым… по самым неприятным местам. Есть более красивые и интересные районы, природа. Будет интересно.
— Я с удовольствием, — ответила Лизетт, — но с утра воздушная тревога. В подвале сказали, что ничего страшного, но я боюсь, — тут же все обломала она.
— Да пустяки, — нарочито беззаботно ответил Драгович, одновременно с этим раздумывая, говорить или нет про виданное подбитие крылатой ракеты. С одной стороны, это событие наглядно демонстрировало защищенность региона, а с другой, напротив, совершенно лишнее при прогулках проявление военной активности.
— Я когда только сюда приехал, — продолжил он, — тоже так вот при первой тревоге кинулся в убежище. Здесь эта воздушная тревога ничего не значит.
— Прекрати уже выламываться, неужели ты вправду боишься тревоги? — мысленно добавил он.
— Я правда побаиваюсь, — ответила она. — По телевизору объявили, что сбили двадцать ракет, но уже запущена вторая волна. Это из-за вчерашних бомбардировок.
— Да, я тоже слышал. Здесь знаешь какая противовоздушная оборона?! И противоракетная тоже.
— Извини, под вой этих сирен я вообще не хочу выходить из здания… Находиться под открытым небом тоже… Извини, правда… Если во второй половине дня все закончится…
Драгович вспомнил вид Парижа с его покосившейся башней. Покосилась она в период «охоты за правительствами», после небольшой в общем-то пустяшной, килотонн пять, боеголовки. Драгович решил, что спорить и переубеждать не следует. Только хуже будет. А вообще Лизетт была как бы и не против. Скорее бы тогда этот сраный налет закончился.
Драгович начал забалтывать про то, что конечно надо будет подождать, когда прекратится тревога, да и про окончание налета объявят, и если что он позвонит, скорее всего даже и сегодня.
— Мадам Ландскрихт только надо предупредить, что никто никуда сегодня не поедет, — спохватился он, рассчитывая, что Лизетт сама ей это потом скажет.
— Разве она Мадам? — прицепилась не к тому, что надо, Лизетт.
— А я и не знаю. У нас здесь все иностранки, к которым надо обращаться официально — «Мадам». Не важно, из какой вы страны. Вот так. К тебе здесь так не обращались?