— И правда, несколько раз, только я думала… Я и не поняла даже… Забавно. А ты не можешь ей сам позвонить. У меня и номера ее нет.
Драгович хотел было предложить Лизетт выпить кофе, но как назло буфет в этот раз был закрыт, а наверху ничего такого не было. Распрощавшись с Лизетт, он вышел на крыльцо, оглядел улицу, оглашаемую воем сирены и нехотя направился к машине. «Мексиканец» был за старшего и он его отпустил на все четыре стороны, так что можно было ехать домой. В полиции какого-нибудь российского города такая вольница вряд ли могла иметь место, но здесь была «народно-анархистская» КАНАР, ее корпус НМ и спецкорпус.
Сев в машину, Драгович начал раздумывать, звонить или нет Мадам. Позвонить конечно следовало. Пока он раздумывал, та позвонила сама — подходило время для сбора, а она, по всей видимости, не смогла дозвонится ни до своего Заперядева ни до «Мексиканца».
— Алло, здравствуйте, господин Драгович, — начала она, — А вы уже на месте?
— Вы имеете ввиду у вашей гостиницы?
— Ну да. Вы здесь?
— Да, конечно. Сижу в машине, жду. Только мне сейчас сообщили, что сегодня планы несколько изменились.
— Да, это я знаю. Изменились. Я выйду минут через десять и вы отвезете меня к мосту. Понимаете куда? К мосту, там пропускной пункт.
— Конечно понимаю.
— Все, я сейчас, — ответила она и положила трубку. Говорила она по-английски. Если собралась ехать к мосту, значит поедет к себе, это тоже хорошо.
— Легко же наверно их пропускают, — подумал про себя Драгович.
Сотрудники администрации СБСЕ действительно беспрепятственно могли проходить через КПП, только по мосту им нужно было идти пешком, тут уж ничего не поделаешь.
Был еще коридор Гальтмана, названный так по имени европейского политикана, участвовавшего в подписании одного из документов урегулирования между СФС и КАНАР в самом начале. Этот коридор представлял собой железнодорожный мост, располагавшийся вниз по течению реки. Его, этот мост, использовали силы Блока и в частности входившие в их состав подразделения российских национальных вооруженных сил, НВС РФР, выделившие себе охраняемые и недоступные для местных, Суперфедерантских, сил клочки земли на обоих берегах.
На оба «экстерриториальных» (хотя для России это была такая же российская территория) клочка земли можно было попасть исключительно через свои пропускные пункты, почти таможню.
На мосту, как и на всех подобных сооружениях, имелись пешеходные мостики, но в целях безопасности ходить по ним не разрешалось. Безопасности моста, разумеется.
Вроде бы, помимо шнырявших в обе стороны составов там ходил мотор-вагон или поезд из пары вагонов, но насколько знал Драгович, ходил он или раз в день или реже и использовался, когда нужно было перевезти какую-либо группу персонала — блоковского или привозного промышленного, приравнивавшегося к блоковскому.
Ландскрихт и вправду не заставила себя долго ждать — менее чем через десять минут она выскочила на крыльцо, зачем-то махнула рукой в сторону машины Драговича, будто он ее не заметил бы, и спустилась по лестнице.
В руках у нее была большая черная сумка, видать, с ней она и приехала на левый берег. Сев в машину, она принялась болтать про то, как неожиданно все обернулось. Чувствовалось, что ее это даже радовало. Удивительно, но хорошо выходило всем: «Мексиканец», как и многие напоказ презиравший опустившихся алкоголиков, позволил себе «подразвязаться», приезжие тоже были на расслабоне, Драгович мог реализовывать свои планы насчет Лизетт, Ландскрихт ехала к себе на правый берег.
— Господин Завирдяев… — начала Ландскрихт чуть посмеиваясь. — Человек много работал, вчера решил расслабиться немного, у него при его занятости это бывает. Это вполне нормально.
— Ну там не только он, — для поддержания разговора ответил Драгович, хотя ни выгораживать ни винить никого он не собирался.
— Да и ладно, — махнула рукой Ландскрихт. — Тревога вот наверно сегодня покоя не даст. За вчерашние рейды нам теперь прилетает. Обычное дело.
Разговор про налет и прочие военные дела продолжился. Машина выбиралась из жилого района на загородную дорогу, ведшую в центр, к мосту. Драгович тем временем размышлял как бы упомянуть насчет «учебного пакета». Вряд ли после этого упоминания взаимоотношения будут столь же непринужденными.
— Смотрите, смотрите! — вдруг прервалась, сорвавшись на крик, Ландскрихт.
— Что? — выкрикнул Драгович, на всякий случай начавший плавно тормозить.
— С вашей стороны! — воскликнула Ландскрихт.
Выкрикнула она скорее с восхищением, чем с испугом. Это обнадеживало.
— Что с моей?! — укоризненно отозвался Драгович, боковым зрением уже начавший замечать что-то странное.
Откуда-то с севера или северо-запада по небу двигалось что-то темное, раскинувшееся, как огромная птица. Спустя менее чем через пол-минуты где-то впереди, в полукилометре, может и меньше, наперерез дороге проплыла черная громадина бомбардировщика. Это был стелс. Вроде бы такие назывались B-1001. По меркам большой авиации он был мал, но по меркам обычной он был огромен. В общем, он был где-то на границе того и другого.
Этот шел до неприличия низко — на высоте метров в двести, ну может чуть больше. Насколько знал Драгович, у подобных бомбардировщиков были ядерные двигатели, позволявшие им барражировать неделями, помимо всего прочего минимизируя свое уязвимое статичное пребывание на аэродромах.
— Оба, Драгович и Ландскрихт замерли, провожая машину восхищенными взглядами.
— Ну вот, — первой нарушила молчание Ландскрихт, — сейчас точно будет не до затишья. Этот прямо на юг летит. От радаров что ли прячется? Далеко ведь даже до их АВАКСов. Сейчас слетает к ним, эскалацию поднимет, обратно улетит, а мы прятаться будем.
— «Чинки» уже достаточно эскалировали, — ответил Драгович, — у них висят два арсенала, каждый раза в три больше этого. У вас есть дозиметр?
— Дозиметр? Вы про след самолета? Такие вроде бы чистые, — ответила она, не то что сверхзвуковые, вот те просто кошмар. Хорошо, что их теперь нет. Ладно, готовы ехать?
— Чего же не готов? — ответил Драгович и тронулся с места.
— А круто выглядело! — не успокоилась до конца Ландскрихт.
— Да, Мадам, штука эта серьезная, — ответил Драгович. — Знаете, что я с утра видел? Прямо у меня под носом подбили крылатую ракету. Это не здесь, а за городом. Везет мне сегодня.
— Уже наверно обломки подобрали, ответила Ландскрихт, — люди из всего выгоду найдут.
Драгович вежливо усмехнулся. Даже как-то портить разговор не хотелось, но делать было нечего.
— Мадам, не ругайтесь, но я хотел бы вам один вопрос задать, — все же начал он.
— Какой? — с неожиданной готовностью отозвалась Ландскрихт.
— Но я знаю, вам это не понравиться.
— Ну?
— Я про этот «учебный пакет». Ну вы знаете.
— Как будто я не знаю. Конечно знаю, — не особо сменившись в настроении ответила она. — Только я вам в очередной раз скажу: ничего делать я не буду. Как есть так и будет. Мне надо что-то еще сказать?
— Да нет, не надо. Я не знаю. Я вообще в вопрос слабо посвящен. В общем извините. Мое дело было напомнить.
— Ну и все. Вы напомнили. Передадите мой ответ и ваше дело сделано. Правильно?
— Правильно, Мадам, — нехотя признал Драгович. — А вообще это интересная штука. У меня в детстве в школе такого не было…
— Знаете, как я бы могла сделать? — добродушно продолжала Ландскрихт. — Сказать вам сейчас, что подумала и решила согласиться, а когда дошло бы до дела, я передумала бы. Хорошо бы было.
— Нет, мадам, было бы не очень хорошо.
— Ну вот, я же так не делаю. Так что проехали.
— А вы у себя дома занимались тем же, чем и здесь? — начал менять тему Драгович, — я вот почти тем же. Я работал в полиции, правда давно.
— Ну почти. Конечно, в Норвегии не было СБСЕ, но суть деятельности примерно та же. Социальная. А вы из какой страны?
— Сербия.
— Надо же, а разговариваете как россиянин.
— Мы же близкие народы, — ответил Драгович, не ставший себя утруждать дополнительными рассказами про свое отчасти российское происхождение. — Вы, выходит, тоже с севера. Я имею ввиду что здесь ведь север. Ну по моим меркам точно север. Мне пришлось привыкать.
— У нас море, а здесь… пустыня.
— Какая же это пустыня? Вы видели какие тут деревья. Ели и сосны.
— Я имею ввиду для человека. В море с древних времен люди рыбу могли ловить и путешествовать, а тут что? Шишки да медведи. Вот поэтому и пустыня. Пустыня в понимании «вести хозяйство». Сейчас уже не так все печально, а вот когда не было всей этой техники и энергии… Да и сейчас-то не очень.
За такой болтовней вскоре выехали на проспект, тот самый, где до харлингтоновского соглашения провозили пленных на обмен. Улица была пустая — масштабная тревога создала нечто, напоминавшее комендантский час.
Машина подъехала к пропускному пункту. Снова повалил снег. Драгович лихо, выскочив колесом на тротуар, припарковался метрах в двадцати от пункта — мигалка на крыше вполне позволяла делать такие резкие движения не опасаясь непредсказуемой реакции со стороны бойцов на КПП.
— Ждите в машине, я пойду переговорю с постом, — объявил Драгович.
— Да зачем? — недоуменно ответила Ландскрихт.
Она достала из сумки не то здоровенный бумажник, не то маленькую сумочку и отыскала там идентификатор — серую с синей полосой пластиковую карту, имевшую несколько больший размер, чем стандартная пластиковая, и снабженную фотографией.
— С этой сразу пропустят, — объявила она и открыла дверь.
Драгович из вежливости тоже вышел и проследовал за ней.
В помещении пункта, за бронированным стеклом, сидели двое капралов. Оба были в форме сил Блока, однако, скорее всего, это были россияне. Так потом, как выяснилось по нашивкам и речи, и оказалось.
Бесцветный, судя по кривящимся губам шепелявый боец, у которого отчего-то не было одного переднего зуба, молча взял положенное в приемное устройство удостоверение, повертел его, поизучал, а затем вернул обратно.