Предыдущий опыт Войны не оставлял никаких сомнений, что одиночный шаттл, пусть и способный к длительному маневрированию в атмосфере, не сопоставимо уступает по своему приведенному потенциалу с массовой баллистической атаке. Уступает как по приведенному потенциалу, так и по «проникающей способности динамического объекта» — таким абстрактным термином штабные называли шансы того или иного летающего устройства войти в тыловое пространство противника.
Противоракеты независимо от принадлежности к тому или иному эшелону были размещены в индивидуальных контейнерах, подключенных к централизованной системе кондиционирования.
Контейнеры размещались в своих ячейках-позициях, устроенных в укрепленных бетонных поясах.
В боковой и нижней части такого пояса размещалась воспринимавшая часть пусковых нагрузок стальная рама. При загрузке очередного контейнера, тот подавался сбоку и чуть вверх сквозь проемы в этой раме при помощи специального крана-кондуктора, перемещавшегося в высоченном коридоре, устроенном в центральной части пояса. Если говорить упрощенно, то два ряда контейнеров располагались симметрично и под углом в двадцать градусов к вертикали. Нижние части контейнеров были ближе друг к другу чем верхние. Между этими рядами пролегал коридор с рельсовыми путями для транспортной платформы внизу и крана-кондуктора вверху.
В коридор въезжала перемещавшаяся по рельсам транспортная машина, на которую предварительно устанавливали в вертикальном положении сразу несколько контейнеров. На транспортных рельсовых путях были устроены поворотные круги.
Допускалась и загрузка по одному контейнеру непосредственно с прибывшего на объект транспорта — такие колесили по дорогам SSSF преимущественно ночью.
Все эти ухищрения с загрузкой внутри укрепления служили одной цели — скрыть от орбитального наблюдения процесс пополнения боекомплекта терминала. К ракетам дальнего эшелона все это не относилось — они загружались по-старому, сверху, иначе размеры подземной части критически увеличились бы.
Все пояса, их ряды, были связаны в конструкцию прямоугольных очертаний, и являвшуюся тем самым бетонным сооружением, заглубленным по самую кровлю в землю. В самом этом сооружении имелся ряд технических помещений, но во время боевой готовности персонал оттуда эвакуировался.
Командный пункт находился в полукилометре от пускового комплекса и находился он также в пределах огороженной территории площадью в тысяча сто акров. Командный пункт также был укрыт — находился он на глубине двадцати метров и был связан с пусковым комплексом туннелем.
Одни из выходов командного пункта вел прямо на подземную же автостоянку, с которой можно было уехать прочь с площадки в жилой городок, расположенный в пяти километрах от пусковой позиции.
В городке располагались как жилища офицеров терминала, так казармы для подразделений, отвечавших за охрану объекта. На FFX-75 это был взвод морской пехоты США.
Если бы вздумалось проехать по проложенной к терминалу дороге еще три мили, то есть те же пять километров, то можно было бы оказаться в типичном российском поселке, так называемом совхозе, жившем обычной жизнью поселка LBSF.
Площадь, отводившаяся под терминал не являла собой просто обнесенную забором территорию. Под землей была проложена целая сеть как силовых кабелей, так и линий передачи данных, преимущественно оптоволоконных.
На специально оборудованных площадках можно было разместить пусковые установки ПВО, хоть те же «Персевали» и подключить их к оборудованным у площадок портам энергопитания и передачи данных.
Таким образом, установки ПВО могли получать целеуказание от сколь угодно удаленных и разнотипных радаров, хоть с включенного в интерлинк развернутого за соседним лесом радара самого «Персеваля», хоть с AEX AMANDA, теоретически способного вести и воздушные цели. Ко всему прочему, в последние годы терминалы стали комплектовать мачтовыми радарами ПВО — это заметно снижало уровень угрозы от атаки крылатыми ракетами.
Предполагаемая траектория объекта, проходившая к югу от SSSF, в двухстах километрах от южной «Аманды», отображалась в виде полупрозрачной желтой полосы шириной около трехсот километров — точная траектория маневрирующего объекта определена быть не могла.
Полоса медленно, но верно сужалась. Наконец, когда шаттл вышел из-за радиогоризонта, полоса сузилась до ширины в семьдесят километров. Центральная линия полосы сдрейфовала к югу и теперь ее удаление от суперрадара было не двести а двести пятьдесят километров.
Бивердейл тем временем выбрал конфигурационные параметры двух физических пусков, приказав AI определить две различные точки сближения, одну встречно-упреждающую, другую догонно-упреждающую.
Интервал между двумя предполагаемыми попаданиями был выбран в сто пятнадцать секунд, а дальности составили семьсот семьдесят и тысяча сто восемьдесят пять километров — для sys.520 это была «зеленая зона», в которой энергетика ракеты могла быть реализована наиболее оптимально.
Говоря простым языком, точки встречи расположились не на границе максимальной дальности, но и не в ближнем радиусе, где перехват происходит «впопыхах» и цель проносится у самого носа только набирающей максимальную скорость ракеты, отчего та вынуждена особенно бешено маневрировать. Как иногда особенно красочно выражались, дрифтовать, хотя, конечно, таких разбросов полетного вектора и оси ракеты там и близко не было.
При этом совершенно сознательно были выбраны принципиально разные сценарии сближения и та ракета, которой предстояло догонять должна была быть выпущена раньше той, что летела навстречу.
Коридор тем временем чуть расширился — это было никак нетипично для привычного шаттла военных лет, пусть и маневрирующего, но это было характерно для P-шаттла. AI терминала, как и AI операционного центра «Аманды» так его и идентифицировали. Были еще недавно поставленные на вооружение AEX mod.118, они имели гиперзвуковые аэродинамические плоскости, но ресурс своего «планера» эти шаттлы, похожие на изощренно сделанный наконечник копья, расходовали бережливо, задействовав аэродинамику только при сходе с орбиты и заходе на посадочную траекторию — все-таки защитные материалы были восприимчивы к гиперзвуковому «супер-аэродинамическому» стрессу.
Рамхерст тем временем раскидал шесть десятков точек перехвата, относившихся к виртуальным пускам. Все шестьдесят четыре точки он конечно не размещал — это сделал AI. Рамхерст лишь скорректировал диапазон дальностей по своему усмотрению.
Наконец появилась картинка с оптической станции, располагавшейся как и один из лазеров «Аманды» в горах с нетипично легко выговариваемым названием Алтай.
Зрелище нимало удивило всех троих — смутно различимый за атмосферным размытием даже для сорока пяти дюймового телескопа, объект был вдобавок окутан плотным светящимся плазменным образованием, явно структурированным каким-то магнитным полем. Силовые линии последнего, будучи очерченными неоднородностями плазмы отчетливо просматривались.
Еще впереди было какое-то образование, сильно светившееся в инфракрасном и несколько слабее в оптическом диапазоне — это-то главным образом и затрудняло наблюдение самого аппарата.
Раздался предупреждающий сигнал, затем почувствовался легкий толчок — первая ракета покинула терминал. Бивердейл бросил взгляд на экран отвечавший за системные параметры стартового комплекса. Ракета ушла мягко — воздействие на стартовые системы было в пределах номинального. Люк был уже в процессе закрытия, состояние контейнера было удовлетворительное. Где-то неслышимо для операторов ревели турбовентиляторы, продувавшие лабиринты бетонного каземата.
— Даже не знаю, что лучше: если мы попадем или если промахнемся, — пробормотала Дженнифер.
— Наша задача попасть, — затаив дыхание, ответил Рамхерст, — но слишком уж эта штука выглядит круто для примитивного имитатора.
— Я пока кроме облака не вижу ничего однозначного, — ответил Бивердейл, хотя склоняюсь к мысли, что в качестве такого имитатора они использовали полноценный V-шаттл.
На системном экране произошли очередные изменения. Где-то там, на поверхности откинулся очередной многотонный люк, после чего из-под земли повылетали четверти внутренней крышки — крышки самого контейнера.
Потом из наклонного колодца энергично вышла пятидесяти шести футовая белая коническая ракета, принявшаяся не особо торопясь выписывать замысловатую кривую. Выглядело так, словно у ракеты было что-то не в порядке с двигателем. На деле так оно и работало. Сбоку одного из экранов было выведено окно векторной диаграммы, движения которой повторяли пляску вырвавшейся из-под земли башни. В какой-то момент картинка с векторами дополнилась красным кругом и одновременно с этим картинка сразу с нескольких камер обратилась в один сплошной непроницаемый фон.
Провернувшись в своем маневре до нужного направления, ракета включила свои главные бустерные двигатели и рванула вперед, набирая каждую секунду скорость в полтора маха. Произойди такое включение в контейнере, тот выдержал бы, но лишь в той мере, что обеспечила бы механическую сохранность соседних противоракет. В ее обеспечении участвовали бы и контейнеры самих этих соседних ракет. Контейнер же преждевременно стартовавшей частично разрушился бы. Не обошлось бы без серьезных ремонтных работ с тяжелой техникой и временной утратой боеготовности всего терминала.
Если бы маломощный предбустер просто бы вытолкал ракету из контейнера и разгонный блок включился на сопоставимой с запланированной дистанции, то и тогда поток газов вполне мог повредить многоразовый контейнер.
Система довольно изящно обходила эти проблемы — маломощный двигатель с управляемым с помощью интерцепторов вектором выталкивал ракету и начинал вести ее по заранее просчитанной бортовым компьютером траектории, которая в какой-то совершенно определенный момент должна была совпасть с тем направлением, куда ракете следовало рвануть. Вектор выхлопа при этом никак не попадал в окрестности открытого люка. Уносившаяся ракета ничего после себя не оставляла — предбустер был составной частью компоновки первой ступени, в которой после выгорания этого самого предбустера образовывалась лишь незагруженная полость, не создававшая никакого дополнительного сопротивления.