При выходе духовенства на молебен по окончании литургии свящ. В. Туркевич от лица сослуживцев и почитателей юбиляра в русской православной Миссии в С. Америке обратился к нему с следующими словами:
«Глубокоуважаемый и Высокочтимый о. Александр!
Ныне десятилетие твоего священства…
На первый взгляд, время не очень большое. Но бывает, что и месяцы стоят годов и за годы считаются. Бывают личности исключительно светлые, так одаренные Богом богато, так полно, интенсивно живущие, такой плодотворной работы, что ни сами они, ни деяния их в обычные рамки не входят, что сами собой они требуют выше и шире масштабов… Наше глубокое, твердое убеждение, что таков, как человек и пастырь, и ты. И посему не обычай какой-нибудь, а именно убеждение это понуждает нас чествовать ныне тебя и за десять только лет твоего священства: для тебя это достойно и праведно!..
Да не смущается чествованием этим твоя глубокая скромность! Не хвалы тебе мы здесь петь хотим, не сплетать хвалы: довлеет идти нам за голосом фактов; довлеет лишь вылить в разумное слово всю ту славу и честь, что так мощно гласят всем дела твоих рук и плоды их великие…
Ты вознесен был на очень высокий светильник, настолько высокий, что служенье твое сделал он самым почетным и важным в Миссии нашей, но вместе с тем, и именно по этой причине, и самым ответственным, самым тяжелым. Молодой, едва из-за школьной скамьи, без опыта, без советника и руководителя, почти один на чужбине, – ты сразу поставляешься пастырем в метрополию Нового Света, лицем к лицу с главными силами инославия и иномыслия и в момент едва ли не найгорших восстаний против нас и нашего здесь нового дела наших заблудших братьев. Трудность положения усугубляется тем, что и самый приход здесь едва нарождается: его еще надо собрать и создать! Только семена Православия всеяны окрест Нью-Йорка, и, при нашей бедности в пастырях, тебе же приходится и за ними досматривать, их охранять, возращать и лелеять…
Но да будет благословенно имя Господне! Не убоялся ты тяжкого делания; ты духом не пал пред великой задачей. В твердой надежде на Божию помощь, с глубокою верой в правоту предстоявшего дела ты бодро и смело взялся за рало на ниве Господней и, не оглядываясь вспять, повел святую свою борозду… И вот ныне – где та убогая горница в маленьком доме наемном, где ты служение начал? На место её ныне Господь нам воздвиг чрез тебя этот славный Собор. Всех он чарует своим благолепием; сердце всякого возводит горе, в парение к небу; всем представляет достойно величие нашей веры святой и отчизны. Но как много и внятно, поя тебе славу, говорят и о том его стены, что передумано и пережито было тобою, что выстрадано было в том прежнем храме убогом! Скольких воздыханий глубоких, какой туги душевной они тебе стоили! Скольких дум неотвязных, волнений, сомнений, тревог, бессонных ночей и трудов неустанных – и здесь, и в далекой России, когда из конца и в конец разносился по ней твой горячий призыв к щедрым жертвам на храм сей, на поддержку здесь русского славного дела!.. Их одних было б довольно, чтобы сплесть тебе дивный венок за ревность святую по Бозе! Но и ныне еще храм сей заполнен лесами, и о чем говорят нам они? Не о том ли, что не славы ты ищешь и покоя на лаврах, а благолепия дому Господня?..
Посмотри и на паству твою, на народ сей. Были ведь только десятки! Теперь же уж сотен десятки наполняют твой храм… Скажешь по скромности: «возросла эмиграция»?.. Но пойдут разве овцы в чуждый им двор? Нет, они идут охотно и вольно только за истинным пастырем, только за тем, кто их знает и глашает по имени, кто во Отчий двор их ведет!.. Всякие люди здесь есть между ними… Одни покинули родину волей, другие неволей; одни с горя слезами, другие, быть может, с злобным проклятьем; одни здесь свои, другие России и нашей Матери-Церкви чужие. И пусть они сами расскажут о том, чем и как ты привлек их сюда, как в одних охранил от потери, в других же вновь к жизни возбудил правую веру и чувство народное – в окружающей их среде иноверья, безверья, поклонения золотому тельцу и всепоглощающего космополитизма! Одним уже множеством и присутствием здесь они говорят нам, что ты внимательно и заботливо входил в интересы их духа и жизни, что пастырски мудро – то словом любви, то огненным словом прещения – вел их к Богу и Церкви, наставлял на всякое дело благое, охранял от соблазнов и зла, умягчал умы озлобленных, успокаивал души мятущихся, растворял с каждым и радость и горе и каждому на доброе все всегда нес поддержку и помощь. А какую внимательность, бдительность, сколько пастырской мудрости ты проявил нам в лихую годину минувшей тяжелой для родины нашей войны, как и теперь проявляешь, когда отчизна святая раздирается внутренней смутой!.. За десять лет у тебя и в церкви твоей перебывали тысячи и своих, и чужих, и всем ты был вся, никтоже отыде тощ от тебе! В благолепнейшем храме твоем – ив старом, и в новом, – в благоговейном служении, в красноречивом пламенном слове каждый находил покой и отраду, для ума поученье и для сердца усладу – душе во спасенье; в тебе же самом – высокого пастыря, истинно русскую и светлую братскую душу. И свои все земной поклон тебе скажут за это, о чужих же да вещает нам то, что как во все десять лет твоего здесь служения, так и в последние дни, исключительно тяжкие, мы добро о тебе многократно слыхали от них, укоризны ж или поношенья – ни разу! А ведь мненье общественное высказывается здесь без стеснений, и к нашей родине, Церкви и работникам их едва ль благосклонно…
Словом, все и вся громогласно гласят, что сан пастыря достойно ты нес, что стяг Православия и родины нашей ты высоко держал в этой чуждой стране. Потому и выросла у тебя и под ними, вместо недавней маленькой горсточки, такая обширная, дружная, славная родная колония-церковь. А от неё пошли живые ростки Православия или к ней стали тянуться, как к живому началу, истинно русские сердца и окрест Нью-Йорка. Просветилась тобою Православия светом благодарная Троя; создал ты приходы в маленьком Юнкерсе, в Филадельфии и Пассайке и ныне, в последние дни, в Саут-Ривер9; возникли и получили свою долю добра от тебя Ансония, Бриджпорт, Катасаква и много-много других… Когда вспомнишь былое в Нью-Йорке и окрест, невольно глаголешь церковную песнь: «Процвела есть пустыня яко крин, Господи». А дальше посмотришь, приходится то же сказать, что очень немного в нашей Миссии в Штатах приходов, где б ты когда-либо не побывал, где б не ободрил и не поддержал русских людей, где б не воспользовались богатыми дарованьями ума и сердца твоих и не были глубоко тебе благодарны. Недаром наши ослепленные братья не раз озлобленно кричали, что все в нашей Миссии идет от тебя или через тебя! Не могли они спокойно смотреть на твою ревность святую, на энергичную и так плодотворную работу твою, на то, что не только пасомые, но и сослуживцы-собратья твои почти всегда и во всем шли к тебе за советом и с полным доверием благодарно его принимали. Много за все это выпало на долю твою вражьих нападок! Но обличил ли тебя хоть один из врагов в отступлении от исторических заветов Православия и народности русской, в нарушении правды или законов чести, в неискренности или неблагожелательности? Нет, потому-то и воздымались они на тебя, что ничего подобного в тебе найти не могли… И ныне давно уж бессильно они замолчали, преклонившись невольно пред твоею высокою, светлою личностью. Но в одном они были воистину правы, ибо факт обойти не могли: с тобой во главе и тебе благодаря Нью-Йорк сам собою стал центром и Миссии, и всего нашего русского дела в Америке, и это признано ныне, к твоей чести и славе, и нашим высшим священноначалием, перенесшим сюда с Далекого Запада Архиерейский престол.
На юные плечи твои было возложено и другое еще великое, важное дело. Тебе было поручено глашать инославным истину нашей Церкви святой в письмени, истолковывать и защищать эту истину, а вместе с тем и пред Православием выражать запросы духа и нужды инославия. Ты создал для этого наш «Американский Православный Вестник» с его русским и английским текстами, и вот уже тоже десять лет без всякого вознаграждения и прибытка, но с громадной затратой энергии и труда почти единолично ведешь его, – ведешь поистине славно. Вселенская истина возглашается в нем правдиво и смело, защищается умно и достойно; с другой стороны, дух и нужды инославия выясняются православным внимательно и беспристрастно. В результате, в твоем живом изложении их особенностей русский и американский церковные миры все ближе и ближе знакомятся между собою, и если в последнее время вопрос о соединении Англиканства с Православием вновь ожил с великою силой, поставлен на почву более практическую и некоторые практические результаты у нас и дает уже, как свидетельствуют недавнее присоединение почтенного отца Ирвайна и регулярные английские службы в сем храме, то не обинуяся скажем, что немалая в этом заслуга принадлежит и тебе – и как личности, и как работнику, и как редактору-издателю «Вестника».
А говорить ли о том, с каким тщанием и какою любовью твой «Вестник» следил всегда и за нашею собственной жизнью? С какой светлой радостью отмечал он все доброе в ней, как открыто и смело выступал против всяких ошибок или упущений, как горячо защищал от нападок, как всегда разумно учил, всегда двигал и дело и нас все вперед и вперед!.. Вместе же с «Вестником» десять лет вел ты безмездно и издание всяких необходимых нашей Миссии книг. Минуя перечень их, довлеет сказать, что и ныне лежит на тебе тяжелая, кропотливая работа по изданию английского перевода нашего богослужения, чтобы понять, какое это ответственное и важное дело, сколько внимания и труда оно требует, сколько энергии и сил поглощает, и как наша Миссия и все, кому дороги её интересы и благо, благодарны тебе за него!..
Вспомним и дорогое наше Православное Общество Взаимопомощи. При тебе и не без тебя оно зародилось, ты составлял и печатал устав его с переводами на разные языки, ты же был первым секретарем его, а затем два срока бессменным и безмездным председателем и казначеем его. Не оста