Приймите от нас щирое поздравление со днем Вашего юбилея, – юбилея, в который перед целою Американскою Русью выявилась Ваша особа, яко апостола и труженника на пользу Православной Восточной церкви и на благобыт Св. Матери Руси!
Най слава Ваша лунае от краю до краю!
Най всех верных сынов Св. Матери Руси возвеселяе!
Най всем нашим ворогам поведае, що маем мы достойных борцов за веру и отчину!..
Счасть Вам Боже працювати еще на многая и благая лета!»
К вышеприведенному адресу о. Арсений присоединил также привет и от Свято-Тихоновской обители с альбомом фотографий её монастыря, строителем которого он является.
В ответ на все эти речи юбиляр со слезами сказал следующее:
«Благодарю вас и тех, от имени кого вы несете этот привет, за братское внимание, за любовь, толкнувшую вас на такую великодушную, не заслуженную мною оценку минувшего десятилетия моей жизни и скромной работы пастырской, за такие щедрые дары. Бог видит, я смущаюсь, робею и могу сказать, что печалью больше, чем радостью наполнено в эту минуту мое сердце… Были мгновения, когда мне хотелось бежать, чтобы не слышать ваших искренних, верю, с вашей стороны, но мучительных для меня ласковых слов, – мучительных по сознанию мною той бесконечной снисходительности, с какой вы из привета вашего вычеркнули все то многое, чем я немощен, убог, слаб и грешен, и стократною мерою возвысили то немногое доброе, чем, по благости Божией и при поддержке друзей, красилась минувшая моя незаметная работа.
Господи, как же не мучиться?.. Как с легкой душой принять такие великодушные приношения? Сколько же в мире достойнейших людей, сколько нелицемерных, праведных тружеников, не вознагражденных оценкою ближних, сколько великих сердец, великих работников – «неудачников», которых никто никогда на этой земле не радовал приветом и благодарным словом, хотя по суду, высшему человеческого, мы не смели бы, быть может, поднять даже взор свой на них…
Благодарение Господу! Когда вы сплетали такой роскошный венец недостойному мне, когда вы вплетали в него один за другим роскошные цветы похвалы, не упоявающее и опьяняющее благоухание их наполнило мою душу, но с особою силой почувствовал я уколы шипов, которые вы так бережно удалили прочь из венца, но чувствительность к коим, к великому для меня счастью, сохранила моя совесть, её собственный строжайший суд… Вы меня награждали добродетелью милосердия, а я рядом слышал и другой, совершенно отличный голос: «А сколько человек ушло из двора твоего с горьким чувством, с великою болью; скольких ты не напитал, не напоил, не одел, не посетил?!» Когда вы являли меня образцом добросовестного работника, для меня невыносимым ставало воспоминание о множестве праздных, ушедших и – увы! – уже невозвратимых часов, праздных дел, праздных мечтаний в течение минувших десяти лет… Ваша любовь ставила меня на высокий светильник, но, Боже мой, сколько копоти, сколько мрака, вместо чистого, согревающего и озаряющего света, изошло за минувшие годы от моего недостойного существа!..
А там, впереди, предносилась мне еще и страшная, ужасающая картина последнего суда над всяким сознательным бытием… Предносилось, как в числе других предстану пред всевидящее, не милостивое только, а и правосудное око Господа и я со всеми своими безмерными немощами и студными грехами, и что тогда скажу? Хватаясь как утопающий за соломинку, начну вспоминать, что ведь ценили же меня на земле друзья мои, что не хуже, значит, я многих других, что и у меня было кое-что доброе сделано… Но не услышу ли я в ответ на эти судорожные движения оправдывающего себя моего сердца голос правдивый: «Чадо, помяни, яко благая твоя восприял ты уже в животе твоем», – т. е. «за то ничтожное, маленькое доброе, с чем не рассталась при жизни душа твоя, ты при жизни же уже получил и награду… А как же судить тебя здесь?»
И не гоню я от себя этот спасительный страх в настоящую торжественную минуту; нет, я благословляю его, хотя бы он нынешнему веселью сообщил характер торжества погребального. И не огорчайтесь поэтому, друзья мои, если протестующими движениями при чтении вашего приветствия я нарушил ваше доброе настроение и понизил, быть может, самый тон ваших братских приветствий… Не от худого шло это побуждения, а родилось вполне искренно. И свидетельствую пред Господом Богом, пред этою святою иконою воскресенья Христова, которую, как величайшую Святыню, буду хранить и чтить в остающиеся дни жизни моей и за которую, как за самый дорогой, наилучший подарок, еще раз преклоняю пред вами главу, – свидетельствую здесь, что ни одна превозносящая меня похвала вашего великодушного, снисходительного приветствия не совьет в моей душе горделивого чувства, не родит самовосхищения, не заставит забыть о моих бесконечных слабостях и убожестве… Наоборот, она только оживит работу совести, пристыдит меня, подтянет меня и определит для меня в еще более ярком свете тот идеал, которым должен вдохновляться истинный пастырь и от которого – увы! – я был так далек!
И если кого-либо соблазнило, если чье-нибудь смирение оскорблено этим чествованием в храме недостойного служителя его собратьями, паствой и почитателями, то да отпустится нам эта вина по вере, что я приемлю сей привет и приношения не как должное и заслуженное, а как ободряющий призыв к добросовестной работе, к правдивому служению, к восполнению того, что должен был сделать ранее и чего не успел совершить по скудости сил своих и по нерадению…
Невольно мысль моя обращается к ныне чтенному св. евангельскому повествованию… Христос учил в доме. Все было вокруг Него заполнено народом… Жаждущие Его учения, Его милости, Его любви теснили Его. И не было возможности приблизиться к Нему. Все двери, все входы, все было закрыто людьми для тех, кто позже пришел… Но вот, вдали показались носилки. Расслабленного несли его друзья… Им надо видеть Спасителя. Они от Него жаждут исцеления больного. Они знают, что по Его одному мановению недуг покинет их слабого друга, по одному Его слову больной встанет… И нельзя протиснуться и подойти… Ушли они? Нет! С усилиями, надо думать, с усилиями чрезвычайными подходят они к жилищу, взбираются на кровлю его, проламывают там потолок и спускают расслабленного к ногам Спасителя… И Спаситель, видя веру ИХ, сказал расслабленному: «Отпущаются тебе грехи твои… Возьми одр твой и ходи!»… Совершилось величайшее чудо… Но ведь расслабленный сам не просил? Ведь расслабленный, быть может, лежал без чувств, без сознания? Быть может, он не имел веры ни в себя, ни в Христа, ни в исцеление? Но ОНИ верили, ОНИ несли, ОНИ надеялись, ОНИ любили друга и опустили его к стопам Спасителя с уверенностью, что после этого друг их получит то, чего не имел, но что для него всего дороже и потребнее!..
И он был исцелен. Спаситель не спросил его, глубоко ли он верит. В эту минуту Он видел ИХ, слышал движения ИХ сердец и воздал за ИХ чувства…
ВЫ в эту минуту такие же друзья мне, расслабленному. Ваша любовь и чувства дружеские подняли и вознесли меня высоко. Желание и побуждение ВАШИ благородны, искренни. Пусть же по вере ВАШЕЙ, по движению сердца ВАШЕГО Господь со делает меня достойным хотя в малой степени, если не сейчас, то после, ваших приветствий! По мере ВАШЕЙ пусть он воздвигнет меня, расслабленного, от недуга – праздности, уныния, любоначалия, самолюбия, своекорыстия, невнимания к долгу, – и отпустит мои грехи!.. И привет ваш, исходящий из чистого сердца ВАШЕГО, да будет в очах Божиих мне не в суд, но во исцеление!
Велика эта сила взаимной поддержки, взаимной помощи, взаимной молитвы друг за друга. Она усовершает людей, она созидает христианские общины, она устрояет желанное Царство Божие на земле!
Потому и заключу свое благодарное слово усердною просьбой: помолимся все вместе, – пусть Господь, по молитве каждого из нас, спасет всех и да дарует каждому из нас, по молитве всех, силы и бодрость честно и добросовестно проходить свой жизненный путь и невозбранно достичь Царствия Божия и на небесах.
Спаси Бог всех вас за эту любовь!»
По окончании речи почтенного юбиляра, до слез тронувшей всю церковь, Высокопреосвященнейший Владыка благословил начало благодарственного молебна. После прекрасно спетого «Тебе Бога хвалим» молебен закончился возглашением обычных многолетий, к которым присоединено было и многолетие юбиляру и пастве его.
После литургии в квартире Архиепископа состоялся прием, и затем гости перешли в церковный зал, где юбиляром и его достойнейшей супругой предложен был обед им. Имея во главе двух Владык, здесь собралось за несколькими столами до 70 человек гостей. Кроме перечисленных выше сослуживцев юбиляра здесь, между прочим, были: церковный староста Собора, Российский Генеральный Консул в Нью-Йорке И. И. Лодыженский, русский военный агент в Вашингтоне полковник И. Распопов, морской атташе капитан 2 ранга А. Небольсин, Греческий Консул в Нью-Йорке Батаси, матушки Ю. Попова, М. Клопотовская, А. Букетова, В. Богуславская, А. Кальнева и И. Гривская, переводчица на английский язык наших богослужебных книг г-жа И. Хапгуд, известная писательница и переводчица В. Джонсон, почтенные четы Хиллер, Беляковы, редактор униатской газеты «Правды» г. А. Филипповский11, представители прихода и приходских Братств, члены хора, знакомые американцы и др. Позднее прибыли еще редактор «Света» свящ. А. Немоловский12 из Катасаквы и псаломщик К. Букетов из Анзонии, задержанные утром службами в своих приходах.
Обед прошел очень оживленно, сопровождаясь задушевной беседой собравшихся, центром которой являлся почтенный юбиляр, его десятилетнее служение в Миссии и разные обстоятельства этого служения. Было произнесено также много тостов и речей, на которые все присутствовавшие отзывались одушевленными многолетиями. Между прочим, был помянут добрым благодарным словом от лица Миссии Высокопреосвященнейший Владыка Николай, десять лет тому назад усмотревший в юном псаломщике Хотовицком святую «искру Божию» и поставивший его во иерея, так достойно и заслуженно ныне чествуемого. Был также тост и за представителей России в Америке и в частности за великого радетеля Нью-Йоркского Собора и прихода, церковного старосту его, русского генерального консула Н. Н. Лодыженского. Священник В. Туркевич от лица тех же сослуживцев и почитателей о. Хотовицкого, которые подписали адрес ему и поднесли икону, обратился с приветом и к матушке Хотовицкой, которая для юбиляра всегда и во всем была истинно доброй подругой и ближайшим помощником в его славной работе, а для них – гостеприимнейшей и радушнейшей хозяйкой. От имени их о. Туркевич в заключение своей речи поднес уважаемой матушке ящик столового серебра. Прекрасную речь сказал юбиляру о. Ф. Букетов, предложивший тост за его старушку мать. Присутствовавшие отозвались на этот тост единодушным решением послать ей приветственную телеграмму, каковая и послана была в следующих выражениях: «Чествующие отца Александра с десятилетием его священства шлют привет и почтение Вам – матери славного сына». Были также сказаны прекрасные спичи греческим консулом, редактором униатской газеты «Правда» г. А. Филипповским, иеромонахом Арсением, иером. Птоломеем, свящ. П. Поповым, г-жей Хапгуд, г-жей Джонсон, священником Зотиковым, представителем Ньюаркского Братства