Эспай всегда намекал Сэму, что был бы рад, если б тот занялся ранчо или каким-то другим сухопутным делом. Его землю окружает узкий залив Томалес, повторяющий изгибы разлома Сан-Андреас, что дремлет глубоко внизу, под морем, огромная трещина, уходящая в никуда.
Тут за стеной послышался грохот, от которого задрожали оконные стекла. Я села и по привычке подумала о землетрясении, но быстро вспомнила, где нахожусь: плоская, как стол, Таллула лежит на тоннах известняка. Затаив дыхание, я подумала, что же это могло быть. Я ждала, что шум повторится, но до меня доносился только шорох дождя, сеющегося на палую листву в канавах, на заросли тиса и самшита. И тут мне пришло в голову, что Минерва могла упасть с кровати, у людей ее возраста так легко ломается шейка бедра.
Я вскочила с постели, прошлепала по коридору и открыла ее дверь. У изголовья горела лампа, но сама койка была пуста, а одеяло — откинуто. Минерва лежала на полу на полпути между кроватью и комодом. Я бросилась к ней и нащупала пульс: он был слабый, нитевидный, но ритмичный. Одинакового размера зрачки рефлекторно сузились, едва я подняла ей веки. Я сразу поняла: это сердечный приступ. Ее лицо было пепельно-серым, а все тело покрылось испариной.
— Минерва? — крикнула я, схватив ее кисть. — Если ты меня слышишь, сожми мою руку.
Ни движения: она была без сознания. Потянувшись к кровати, я сдернула телефон с ночного столика, и он со звоном ударился об пол. Подтянув его к себе, я набрала 911 и прокричала, что моя бабка потеряла сознание.
— Она упала? — спросила операторша.
— Не знаю, но думаю, да. Вышлите скорую по адресу Ривер-стрит, дом двести один. Это такой желтенький домик на углу.
— Да знаем мы, где это, золотце, — сказала операторша, щелкая жвачкой прямо в трубку, — не волнуйся, мы мигом!
ЭЛИНОР
По дороге в больницу Фредди гнала машину так, словно только что ограбила банк. Колеса нашего фургона жалобно повизгивали на поворотах.
— Сбавь скорость, — орала ей я, — на дорогах мокро, и мы обязательно поскользнемся!
— Я точно знаю, что это сердце, — твердила она, — типичный ИМ.
— ИМ? — уставилась я на нее.
— Инфаркт миокарда.
— Да не может быть, — сказала я, но при этом вся похолодела.
Когда она свернула в зону, где запрещена парковка, я тут же выпалила:
— Здесь парковаться нельзя!
— Почему?
— Да вон же надпись: «Только для а/м больницы». Наш фургон отбуксируют куда-нибудь в другое место.
— Мы приехали к пациенту, значит, это машина больницы.
— Но не «скорая помощь»!
— Ну так пусть отвезут ее, куда захотят.
— Но это мой фургон!
— Так что ж ты не садишься за руль?
— Потому что по ночам мне страшно водить, — провопила я ей. Мне хотелось добавить, что я боюсь мужчин, которые все как один воры, насильники и мучители женщин. Но я не успела. Она выскочила из машины и побежала, а мне пришлось броситься за ней. Едва мы оказались на отделении скорой помощи, я прямо рот раскрыла: волосы у Фредди были взъерошены, словно мех, который причесали не в ту сторону. Ее рубашка расстегнулась, и мне показалось, что на шее засос. Медсестра привела нас в крошечный бокс. Минерва лежала на кушетке, подключенная к каким-то аппаратам и трубкам.
— Не переживайте, деточки, — сказала она, приоткрыв один глаз, — тутошний доктор сказал, что у меня сильное сердце.
— Так это не сердечный приступ? — выговорила я, хватая воздух ртом. — А то Фредди говорит…
— Да нет же. Просто старушечье головокружение.
— Не верю, — отчеканила Фредди, рассматривая кардиомонитор, — где учился этот доктор?
— Лапушка, он не сказал мне, — ответила Минерва, но голос у нее был какой-то слабый. — Я себя превосходно чувствую. Я просто пошла в туалет и, видимо, упала в обморок.
— Если человек теряет сознание, — сказала Фредди, поднявшись на цыпочки у монитора, — то дело либо в сердце, либо в головном мозге.
— Так, стало быть, все дело в мозге, моя деточка. Он у меня и раньше-то был неважнецкий.
— Не говори глупостей, — сказала я.
— А в груди не давит? — спросила Фредди.
— Ни капельки.
— А дышать не тяжело?
— Нет.
— Очень странно. — Фредди посмотрела на меня.
— Только у меня ничего не спрашивай. — Я подняла руки, чтоб ее остановить. — Я всего лишь пекарь и ничего не смыслю во всяких ИМ.
— Я этого так не оставлю. — Фредди вышла из бокса и накинулась на врача скорой помощи. Она притащила его к Минерве и стала сыпать учеными терминами: кардиальные симптомы, энзимы, кардиограммы. Она требовала, чтоб вызвали кардиолога.
— Я как-то обращалась к доктору Бернарду, — пролепетала Минерва чуть слышным голоском, — меня-то он лечил от давления, но вообще к нему ходят сердечники.
— Боюсь, сейчас не его смена, — сказал врач скорой помощи, — а его нового коллеги.
— Насколько нового? — сощурилась Фредди.
— Он в городе уже шесть недель.
— И кто этот тип? — спросила она, скрестив руки на груди. — Что вы о нем знаете?
— Этот тип, — ответил врач, поджав губы, — доктор Старбак, и у него есть все необходимые сертификаты.
— Что за странная фамилия для кардиолога, — фыркнула Фредди, — Старбак.
— Он отличный доктор, — рассердился врач, — его рекомендовали как блестящего специалиста.
— Тогда что, интересно, он делает в Таллуле? — хмыкнула я, но доктор проигнорировал мои слова.
— У нас большая кардиологическая бригада, — уверял он Фредди, — и превосходные специалисты.
Мы ждали, пока появится этот новенький доктор. Часа четыре спустя он вызвал нас в коридор и заверил, что Минерва крепка как огурчик. Просто подвержена злокачественным обморокам.
— Что-то никогда о таких не слыхала, — проворчала Фредди.
— А она, между прочим, тоже доктор, — ввернула я.
— Что, в самом деле? — Казалось, его это не особенно впечатлило. — Ну, то, что вы о них не слышали, еще не значит, что их не существует. От злокачественных обмороков ваша бабуля не умрет, хотя, по-видимому, время от времени будет терять сознание. Водить машину ей теперь не стоит.
— Но вы уверены, что это не сердце?
— Абсолютно уверен. Но я хотел бы подержать ее здесь пару дней для небольшого обследования.
— Сделать артериограмму?
— Если будут показания. — Глаза доктора Старбака слегка сузились. — Быть может, вы хотели бы, чтобы я проконсультировался с неврологом?
— Если есть показания, — отчеканила Фредди глазом не моргнув.
Он захлопнул карточку и вышел в коридор, а мы вернулись в бокс к Минерве.
— Как вам этот мальчик?
— Не нравится он мне, — сказала Фредди.
— Мне тоже, — кивнула я, — у него глаза как бусинки.
— А по-моему, он просто прелесть, — заявила Минерва, — такой красавчик.
Ее положили на кардиологическое отделение. Минерву подключили к кардиомонитору и капельнице, а вот кислородной маски ей не дали. Она все время дремала.
— Ступайте-ка обе домой, — велела она нам, замахав морщинистой рукой, к которой тянулась трубочка, отходящая от пластикового пакета. Я все смотрела, нет ли в этой трубке пузырьков воздуха, которые, попадая в кровь, переносятся прямо в мозг и вызывают мгновенную смерть.
— С ней все в порядке. — Я хлопнула Фредди по руке. — Пошли.
— Нет. Я хочу присутствовать при проведении анализов.
— Лапушка, но этим займутся только завтра, — возразила Минерва.
— К твоему сведению, Минерва, — сказала Фредди, — завтра уже наступило.
— Ну пожалуйста, деточки, идите домой. Отдохните. Я ж никуда не денусь. А то вы тут трещите как сороки, и мне никак не уснуть.
Ее седые волосы вдруг показались мне совсем жиденькими, сквозь них просвечивал череп, чуть прикрытый полупрозрачной кожей. Как она постарела! У меня защипало в глазах, но я решила быть сильной.
Через некоторое время мы ушли. По дороге к выходу я потянула Фредди за рукав ее куртки. Точнее говоря, за рукав красной куртки Джо-Нелл, купленной в секонд-хенде. Моя сестра — большая поклонница распродаж.
— Как думаешь, Минерва поправится? — спросила я.
— Надеюсь, что да. — Она кивнула головой на врачей: — Теперь все в их руках.
— Думаешь, у нее и вправду злокачественные обмороки?
— Как бы не так.
— А что же тогда?
— Не знаю. Быть может, анализы что-то покажут.
Едва встало солнце, она позвонила Джексону Маннингу и стала донимать его бесконечными расспросами, хотя он всего лишь педиатр. Повесив трубку, она повернулась ко мне.
— Он считает, что диагноз ошибочный. Злокачественные обмороки — это какой-то вздор. А о докторе Старбаке он ровным счетом ничего не знает — ни хорошего, ни плохого.
— А что еще?
— Он обещал посмотреть Минервину карточку, когда придет в больницу. Может, что-то и прояснится.
Меня так и подмывало хмыкнуть: «Но он же детский доктор!», но я придержала язык. Разозлившись, она тут же удерет к старине Джексону, а я останусь одна как перст.
И как это ей хватало совести жить в Мексике с одним парнем, а в Таллуле — с другим?! С каждым днем она все больше напоминала мне Джо-Нелл. Нет, кроме шуток, она идет с ним на ужин, а затем возвращается в помятой одежде! Что в такой ситуации остается думать ее сестре?
Только не считайте, что я ее осуждаю. Порой я сама размышляю о любви и браке, но всегда представляю себе лишь детей, а не мужа. Вот бы заполучить готового ребеночка без участия этих монстров! Честно говоря, если в доме находится мужчина, я не могу даже сходить за большое. Да что там мужчина: мне трудно делать свои дела даже при портрете брата Стоуи!
Когда Фредди сбежала в Калифорнию, Джексон все звонил нам и спрашивал, где она. «Понятия не имею», — отвечала я. И в общем-то, так оно и было. Его звонки мне жутко надоели. В конце концов я заявила ему: «Слушай, она уже не вернется. Ступай-ка лучше и найди себе новую подружку». Через несколько лет я прочитала в газете, что он женился на фотомодели. Она специализировалась на рекламе шляп (и, по некоторым сведениям, нижнего белья). Говорили, что она могла бы стать Синди Кроуфорд Мемфиса — точнее, зеленоглазой и золотоволосой версией Синди, — но отказалась от карьеры ради замужества с Джексоном. Кто-то говорил, что она сглупила, но я так не думаю. И ничуть не удивилась ее решению. Такой красавчик, как Джексон, и сам по себе был бы хорошей партией, а он ведь еще и при деньгах. Что ни говори, а богатенькие врачи на улице не валяются!