[5], которыми она пользовалась каждый день. Она уже полгода работала в «Спак и Хардисон», где занималась бумажной волокитой, а во время ланча читала романы. Вечерами и на выходных Ханна пила пиво и надевала очки в черной оправе в стиле шестидесятых, которые делали ее похожей на сообразительную и хитрую кошку.
Что касается Леонарда Банса, то он был отчаявшимся холостяком. Ему было сорок три. В университете он собрал внушительную коллекцию призов и наград. Леонард с отличием закончил колледж, завоевал грант Родса и сейчас был в «Спак и Хардисон» ведущим юристом. Тем не менее его одиночество не было вызвано снобизмом и чувством превосходства над людьми. Причина была в огромном родимом пятне на правом виске. Пятно было красной рельефной отметиной на коже. Создавалось впечатление, что мозги Леонарда взорвались и стекают по виску к правому глазу. Леонард ненавидел родимое пятно. Он был уверен, что эта отметина перечеркивает все его достоинства и не позволяет ему иметь друзей и быть любимым женщинами. Леонард читал в глазах присяжных отвращение к себе и симпатию к своему клиенту, оправданному или осужденному из-за его внешности. Его угнетало, что Ханна Глорибрук, секс-бомба с четвертого этажа, никогда не снизойдет до него из-за его клейма, сделать с которым он ничего не мог. Заслужил ли мир, и в частности женщины, такого подозрительного отношения к себе или нет, свой образ жизни Леонард менять не собирался. Он ожесточился против красоты и правды, надеясь побороть и подчинить их, но никогда не рассчитывая на это всерьез.
Каждый вечер, глубоко засунув руки в карманы, Леонард прохаживался по улицам Мидтауна, вожделея каждую вторую женщину. Он желал молодых матерей с широкими бедрами, школьниц в мини-юбках, худых моделей на рекламных щитах. Поздно вечером у себя в квартире Леонард, сжимая кулаки, смотрел фильмы с Энн-Маргарет, Рэкел Уэлч и Катариной Росс. Леонард считал, что бог создал женщин для мужчин, чтобы мужчины тратили на них деньги, и если мужчина был обеспечен и свободен от нареканий, то женское изящество должно принадлежать ему. Женщиной, которую он жаждал сжать в своих объятьях, была Ханна Глорибрук. Но, учитывая свой недостаток, Леонард направился к столу Элисон Шиперс.
— Мисс Шиперс, — обратился он к ней, — вы подготовили резюме по делу Ковальски?
Элисон подняла глаза. У нее были четкие черты лица, как на карикатуре «Человек на Луне». На ней была белая блузка с золотой булавкой на груди, а на булавке — пронзенное сердечко.
— Почти, мистер Банс.
Леонард посмотрел, не подслушивает ли кто.
— Мисс Шиперс, — произнес он, — не составите ли вы мне компанию за ужином?
Элисон вспыхнула.
— Почему, мистер Банс…
Она неудовлетворена, пришел к выводу Леонард. Она трахнет меня, как изголодавшийся кролик.
— В «Дюранигане», в девять, — уточнил Леонард.
Через две комнаты отсюда была видна склоненная голова Ханны Глорибрук. Под платьем виднелись ярко-синие лямки от лифчика.
Ровно в девять Леонард и Элисон ужинали в ресторане «Дюранигане» на Медисон-авеню. От Элисон пахло ягодными духами, на ней было изящное белое платье, подчеркивавшее ее ноги. Она скромно улыбалась, потягивая коктейль и закусывая телятиной, а Леонард смотрел на ее крепкие бицепсы.
— Вы занимались спортом в колледже? — предположил он. — Может, греблей?
— Вы телепат!
В одиннадцать тридцать Леонард и Элисон остались одни в ее квартире, где он подливал ей вино и задавал вопросы. В полпервого он лежал между ее ног.
— Почему, мистер Банс? — тяжело дышала Элисон. Она гадала, неужели все это происходит потому, что она подготовила хорошее резюме по делу Ковальски.
Леонард раздвинул ее бедра, и ловко, по-змеиному задвигал языком. Он смотрел на ее тело и розовый лифчик. Когда он удовлетворял женщину языком, не нужно было поддерживать беседу. Элисон не видела его родимое пятно, а он, не видя ее лица, мог представлять себе хрупкую, поверженную Барбареллу[6].
На следующий день Элисон не давала Леонарду прохода. Она принесла ему кофе и сжала его запястье.
— Я приготовлю ужин, — прошептала она.
«Доверчивая корова», — подумал он.
Мимо прошла Ханна Глорибрук на высоких каблуках и в шотландской мини-юбке.
Леонард слегка улыбнулся Элисон. Он все еще ощущал чудовищный ягодный аромат.
— Ужин — это здорово, — произнес он.
Так продолжалось около месяца. Леонард пытался найти подход к Ханне Глорибрук, отыскать повод для разговора. Каждый раз, когда он приближался к ее кабинету, Ханна делала какое-нибудь бессознательное действие — поправляла юбку или убирала выбившуюся прядь за ухо — и сердце Леонарда останавливалось, он невольно прикрывал свое родимое пятно и уходил. После этого Леонард использовал любые возможности выплеснуть энергию, которой заряжала его Ханна. Он громил оппонентов в суде, а потом сражался с телом Элисон в постели.
Теплым августовским вечером Леонард Банс оказался в «Черривуде» на Сорок второй улице. Он решил отдохнуть от пирожков с мясом, приготовленных Элисон, и ее толстых лодыжек. «Черривуд» был уютным баром со старым добрым скотчем и живыми рассказчиками. В зале с приглушенным светом можно было без труда найти себе место и посидеть в одиночестве.
Леонард заказал «Гленфиддич» со льдом, занял место в отдельном кабинете, повернувшись родимым пятном к стене. Он допивал уже второй бокал, когда почувствовал аромат, в котором не было и намека на ягоды. Он поднял глаза.
— Так-так-так, — сказала Ханна Глорибрук. — Ленни Банс.
Лицо Леонарда озарилось. Держа пинту «Гиннесса» и сигарету, Ханна стояла перед ним, на ней было черное платье с разрезом до талии. Ее светлые волосы были собраны в тонкий пучок, а глаза закрыты кошачьими очками, которых Леонард никогда не видел. Странно, но Ханна была босиком, без драгоценностей и макияжа. Самое главное, что она была одна.
Ханна затянулась.
— Привет, Ханна, — подсказала она. — Добрый вечер, мисс Глорибрук.
Леонард взволнованно поднялся, его колени задели стол.
— Простите! Ой! Извините, привет!
Ханна села напротив него. Леонард тоже сел. Он инстинктивно начал почесывать лоб — это была одна из его уловок, скрывающих родимое пятно.
— Я на самом деле не Ленни, — произнес он.
Ханна посмотрела его стакан на свет.
— Скотч, — констатировала она. — Оп! — Она глотнула из своего бокала.
Леонард огляделся. Несколько мужчин оторвались от своего виски и смотрели на Ханну. Он поймал свирепый взгляд двух жен, трех подружек и шести одиноких женщин, сидевших у бильярдного стола. Накрашенные женщины возвращались с бродвейского шоу, на них были драгоценности, а одна женщина была еще и на каблуках.
— Странно встретить тебя в таком заведении, — сказал Леонард.
Ханна выпустила дым через щель между зубами.
— Мне двадцать шесть, — ответила она.
— Ты босиком, — заметил Леонард.
— Да.
— Ты кого-то ждешь?
— Ты бы этого хотел?
Леонард вспыхнул и опять почесал лоб.
— Спорю, что ты кого-то поджидаешь, Ленни, — улыбнулась Ханна. — Спорю, что ты ждешь сексуальную шлюшку.
Леонард представил лицо Элисон.
— Потаскушку, — продолжала Ханна. — Девку.
— Слишком много слов, — вставил Леонард.
— Я болтлива до тех пор, пока мужчина меня не покорит. Тогда я делаюсь понятливой. Уступчивой. Сговорчивой.
Леонард покрылся густым румянцем.
Ханна протянула ему пустой стакан.
— Хочу еще.
Леонард поспешно заказал «Гиннес» и еще один «Гленфиддич». В голове он прокручивал события сегодняшнего дня, гадая, за что же он заслужил такую компанию. Когда он вернулся, Ханна зажгла новую сигарету.
«Она осталась», — ликовал он. Даже сквозь табачный дым он ощущал запах ее духов. Они пахли спиртным, а может, вечерним бризом.
Ханна выдвинула подбородок.
— Эти женщины пялятся на меня. Им не нравится, как я одета. Они считают, что я думаю только о сексе. Они завидуют.
— Ты всегда ходишь по городу без обуви?
Ханна пила крепкий портер.
— Ленни, давай обсудим не мои ноги, а что-нибудь другое.
— Хорошо. — Леонард лихорадочно придумывал тему. Он вспомнил о мятных конфетках, которые сжевал по дороге в бар.
— Ты веришь в Бога? — спросила Ханна.
— Да.
— Самое клевое место, где ты побывал?
— Новая Зеландия.
— Лучший в мире вид спорта?
— Футбол.
— Неправильно, — перебила Ханна. — Хоккей. Самая прекрасная женщина?
Леонард подумал о любимых актрисах, о руководительнице психологического тренинга, которую он когда-то хотел, о матери друга детства Джонни Вагса. Он задумался, смогла бы Элисон Шиперс сниматься в кино, даже во второстепенных ролях. Разве что в роли налогового инспектора, решил Леонард. Или конвоира.
— Время вышло, — произнесла Ханна.
— Женщина, о которой я мечтаю? — спросил Леонард.
Ханна засмеялась. Под столом она коснулась его ноги.
— Я, глупенький! — ответила она.
Леонард покраснел. Он инстинктивно дотронулся до родимого пятна.
Ханна опустошила свой бокал. Она перегнулась через стол.
— Я не похожа на зануду библиотекаршу, Ленни? — Она заговорила тише. — На женщину, которая умна, но любит, когда ее трахают?
Леонард не верил своим ушам. Он не говорил ни слова, боясь все испортить.
Ханна положила руку ему на колено.
— Кто самая красивая женщина на планете?
Леонард вспомнил о своем языке, о змее, живущей у него во рту.
— Ты, — прошипел он.
Ханна сжала его колено.
— Как насчет того, чтобы поехать ко мне и трахнуться?
Леонард почувствовал огонь внизу живота.
— О боже! Да!
— Пойдем, — произнесла помощница адвоката. Она подняла очарованного Леонарда Банса на ноги.
Квартира Ханны была на шестом этаже Примптона. Здание представляло собой темную таинственную башню на пересечении Восемьдесят второй и Риверсайд-драйв. Там был шикарный старый лифт, а на этажах горели масляные лампы. Квартира Ханны была богато украшена. Ее отец, Герхард Глорибрук, тратил доходы от фабрики на организацию охотничьих экспедиций по всему миру. Он часто привозил дочери свою добычу. Две гигантские твари, превращенные в чучела, вырисовывались в темноте комнаты. Подвешенная к потолку огромная хищная птица и приготовившаяся к прыжку черная пантера придавали комнате особый колорит.