– Давай, – говорю я, залезаю на нее сверху, элегантно вставляю хуй в ее пизду, целую ее в губы и двигаюсь в ней сильными быстрыми толчками.
Мой член, мои бедра словно сошли с ума, они работают сами по себе, а оргазм уже подступает, он начинается где-то в яйцах и анусе, а потом проходит сквозь член с такой силой, что мне становится больно, и я поднимаю голову, оборвав поцелуй, но Кортни не убирает язык, она облизывает свои красные, жадные, распухшие от поцелуев губы, и, хотя я по инерции продолжаю долбить ее членом, я уже понимаю… что… есть… одна проблема, но сейчас я не могу сообразить, что это за проблема… я понимаю, в чем дело, только когда мой взгляд падает на полупустую бутылку минеральной воды «Эвиан», которая стоит на столике. Я бормочу: «Вот дерьмо», – и вынимаю член.
– Что такое? – стонет Кортни. – Ты что-то забыл?
Я не отвечаю. Встаю с кровати и, пошатываясь, бреду в ванную, пытаясь попутно снять презерватив, но он застревает, и, пока я с ним воюю, я натыкаюсь на весы и ушибаю большой палец на ноге. При этом я параллельно стараюсь нащупать на стене выключатель, чтобы зажечь свет. Проклиная все на свете, я наконец открываю аптечку.
– Патрик, что ты там делаешь? – кричит Кортни из спальни.
– Ищу водорастворимый спермицидный лубрикант, – кричу я в ответ. – А что я, по-твоему, тут делаю? Адвил принимаю?
– Кошмар, – кричит она. – Ты что, меня… без лубриканта?!
– Кортни, – говорю я, изучая в зеркале маленький порез над губой, – где она?
– Я тебя не слышу, Патрик, – говорит она.
– У Луиса совершенно ужасный вкус в том, что касается парфюмерии. – Я беру флакон Расо Rabanne и подношу его к носу.
– Что ты там говоришь?
– Я говорю: где водорастворимый спермицидный лубрикант? – кричу я, глядя в зеркало и пытаясь найти маскирующий карандаш Clinique, чтобы смазать порез. – Где он у тебя?
– Что значит – где он у меня? – отвечает она. – У тебя что, нет с собой?!
– Где этот чертов водорастворимый спермицидный лубрикант? – кричу я. – Водо! Растворимый! Спермицидный! Лубрикант! – кричу я, замазываю порез тональным кремом от Clinique и зачесываю волосы назад.
– На верхней полке, – говорит она. – Кажется.
Роясь в аптечке, я заглядываю в ее ванну и вижу, какая она убогая. Я говорю Кортни:
– Знаешь, Кортни, тебе надо бы выбрать время и покрыть ванну мраморным напылением или установить гидромассаж. Ты меня слышишь? Кортни?
Она долго молчит, а потом отвечает:
– Да… Патрик. Я тебя слышу.
В конце концов я нахожу тюбик за большой бутылкой – буквально бадьей – ксанакса на верхней полке аптечки, и, прежде чем хуй окончательно опадет, я успеваю нанести немного смазки на кончик презерватива, размазываю ее по латексной поверхности, возвращаюсь в спальню и запрыгиваю на кровать, а Кортни визжит:
– Патрик, еб твою мать, это тебе не трамплин.
Не обращая внимания на ее вопли, я становлюсь на колени, с ходу вставляю в нее хуй, и она тут же принимается подмахивать мне бедрами, облизывает палец и гладит им клитор. Я вижу, как мой член погружается в ее влагалище быстрыми толчками.
– Подожди, – говорит она; я не понимаю, чего она хочет, но все равно уже почти кончил. – Луис – конченый гондон, – шепчет она, пытаясь вытолкнуть меня из себя.
– Да, – говорю я, прижимаясь к ней и лаская языком ее ухо. – Луис действительно конченый гондон. Я тоже его ненавижу.
Возбужденный отвращением Кортни к ее мудацкому бойфренду, я начинаю двигаться быстрее, чувствуя, что оргазм на подходе.
– Да нет же, идиот, – стонет она. – Я спросила, у тебя с кончиком кондом? Я не говорила, что Луис – конченый гондон. Так у тебя с кончиком кондом? Сейчас же слезь с меня.
– С каким еще кончиком? – Я тоже готов застонать.
– Вытащи его, – говорит она, отпихивая меня.
– Я тебя не слышу, – говорю я, прижимаясь губами к ее идеальным маленьким соскам, они возбудились и затвердели.
– Да вытащи ты его, мать твою! – кричит она.
– Чего тебе надо, Кортни? – хрипло говорю я, поднимаясь. Теперь я стою перед ней на коленях, но мой член все еще наполовину в ней. Она отползает к изголовью кровати, и член выскальзывает. – Нормальный презерватив, – говорю я. – Мне так кажется.
– Включи свет, – говорит она и пытается сесть.
– Господи, – говорю я. – Я ухожу домой.
– Патрик, – повторяет она угрожающим тоном, – включи свет.
Я протягиваю руку и включаю галогеновую лампу Tensor.
– Нормальный презерватив, видишь? – говорю я. – И что дальше?
– Сними его, – говорит она резко.
– Зачем? – спрашиваю я.
– Потому что надо было оставить полдюйма на кончике, – говорит она, натягивая на грудь одеяло Hermès. Она повышает голос, ее терпение явно на исходе. – Чтобы там было место, чтобы погасить давление эякуляции!
– Все, я ухожу, – предупреждаю я, но пока остаюсь на месте. – Где твой литиум?
Она накрывает голову подушкой и что-то бормочет, пытаясь свернуться калачиком. Мне кажется, она плачет.
– Где твой литиум, Кортни? – спрашиваю я спокойно. – У тебя ведь есть литиум.
Вновь звучит что-то неразборчивое, и она мотает головой – нет, нет, нет, – отгородившись от меня подушкой.
– Что? Что ты говоришь? – Я с трудом заставляю себя быть сдержанным, тем более что у меня снова встает. – Где он?
Из-под подушки доносятся едва слышные всхлипы.
– А теперь ты плачешь, я слышу, что плачешь, но я не могу разобрать ни слова из того, что ты говоришь, – я пытаюсь отобрать у нее подушку, – вот теперь говори!
Она снова что-то бормочет, но я опять ничего не понимаю.
– Кортни, – я начинаю выходить из себя, – если ты сказала то, что мне послышалось, а именно что твой литиум лежит в коробке в холодильнике рядом с мороженым Frusen Glädjè и что это на самом деле шербет, – я уже кричу, – если ты именно это сказала, я тебя убью. Это шербет? Твой литиум на самом деле шербет?! – Мне наконец удается отодрать от нее подушку, и я с силой бью ее по лицу.
– Ты думаешь, что меня возбуждает небезопасный секс? – орет она в ответ.
– Господи, оно того точно не стоит, – бормочу я, стягивая презерватив, так чтобы на кончике осталось полдюйма свободного места (на самом деле немного меньше). – Смотри, Кортни, я сделал, как ты просила, а зачем это нужно? А? Расскажи мне, пожалуйста! – Я снова бью ее, но не так сильно. – Зачем нужны эти полдюйма? Чтобы погасить давление эякуляции?!
– Ну так вот, меня это не возбуждает. – У нее истерика, она хрипит и захлебывается слезами. – Меня скоро повысят. В августе я еду на Барбадос, и мне вовсе не хочется, чтобы все это похерилось из-за саркомы Капоши! – Теперь она кашляет, подавившись слезами. – О господи, мне так хочется носить бикини, – воет она. – Я на днях купила бикини в Bergdorf’s, от Norma Kamali…
Я приподнимаю ее голову и заставляю посмотреть на то, как надет презерватив:
– Видишь? Теперь ты довольна? Довольна, тупая ты сука? Скажи, ты довольна, тупая сука?
Она даже не смотрит на мой член.
– Господи, ну кончай уже быстрее, – стонет она и падает на кровать.
Я грубо вставляю ей и все-таки достигаю оргазма, но он такой слабый, что его вроде как и нет, а мой разочарованный стон (разочарование было сильным, но вполне предсказуемым) Кортни принимает за экстатический вопль и моментально заводится; она лежит подо мной и сопит, опускает руку вниз и опять ласкает себя, но у меня все уже опустилось, почти мгновенно – на самом деле еще в тот момент, когда я кончил, – но, если я сейчас же не смоюсь, она возбудится еще больше, поэтому я придерживаю презерватив и буквально вываливаюсь из нее. Потом мы минут двадцать лежим по разные стороны кровати, и Кортни бубнит что-то про Луиса, и какие-то антикварные доски, и про серебряную терку для сыра, и противень для блинчиков, который она забыла в «Harry’s», и в конце концов она пытается сделать мне минет.
– Я хочу трахнуть тебя еще раз, – говорю я ей, – но только без презерватива, потому что я в нем ничего не чувствую.
Оторвавшись от моего маленького вялого члена и глядя мне прямо в глаза, она спокойно говорит:
– Если ты не наденешь презерватив, то тем более ничего не почувствуешь.
Совещание
Моя секретарша Джин, которая в меня влюблена, входит без стука ко мне в кабинет и сообщает, что в одиннадцать часов у меня важное совещание. Я сижу за столом от Palazetti со стеклянной столешницей, смотрю в монитор сквозь очки Ray-Ban, жую нуприн и потихоньку отхожу от вчерашней кокаиновой вечеринки. Началась она вполне невинно: сначала мы с Чарльзом Гамильтоном, Эндрю Спенсером и Крисом Стаффордом поехали в «Кричи!», потом двинули в Принстонский клуб, потом – в «Баркадию», а закончилось все у «Нелль» около половины четвертого утра, и я даже вспомнил про совещание сегодня утром, когда после четырех часов тяжелого липкого сна отмокал в ванне, попивая «Кровавую Мэри», но потом снова о нем забыл, пока ехал в такси на работу. Сегодня на Джин – жакет из жатого шелка, трикотажная юбка из вискозы, красные замшевые туфли с атласными бантиками от Susan Bennis Warren Edwards и позолоченные сережки от Robert Lee Morris. Она стоит передо мной, явно не замечая моих страданий, и держит в руках папку.
Почти минуту я делаю вид, что не замечаю ее, потом наконец снимаю темные очки и откашливаюсь:
– Да, Джин? Что-то еще?
– Сегодня ты мистер Ворчун. – Она улыбается, аккуратно кладет папку мне на стол и ждет, чтобы я… чего она ждет, интересно? Чтобы я рассказал ей в красках о прошлой ночи?
– Да, простушка ты моя. Сегодня я мистер Ворчун, – сердито рычу я, беру папку и засовываю в ящик стола.
Она непонимающе смотрит на меня, а потом говорит, окончательно смутившись:
– Звонили Тед Мэдисон и Джеймс Баркер. Они хотят с тобой встретиться в «Фужерах» в шесть.
Я смотрю на нее и вздыхаю:
– Хорошо, и что нужно сделать?