– Зайчик, – предостерегаю я, – ты встречаешься с самым большим недоумком в Нью-Йорке.
– Ты говоришь так, как будто я этого не знаю, – зевает она.
– Зайчик, ты встречаешься с вечно мятущимся, нерешительным недоумком.
– Тебе известно, что у Хэмлина шесть телевизоров и семь видеомагнитофонов?
– Он когда-нибудь пользовался тренажером для гребли, который я подарил ему?
– Не пользовался, – отвечает она. – Ни разу.
– Зайчик, он недоумок.
– Прекрати называть меня зайчиком, – раздраженно произносит она.
– Слушай, Синди, если бы ты выбирала между чтением «WWD» и… – Я останавливаюсь, неуверенный, что собираюсь сказать. – Слушай, сегодня что-нибудь идет? – спрашиваю я. – Что-нибудь… нешумное?
– Патрик, чего ты хочешь? – вздыхает она.
– Я хочу мира, любви, дружбы, понимания, – бесстрастно произношу я.
– Чего-ты-хочешь? – повторяет она.
– Почему бы вам вдвоем не пойти с нами?
– У нас другие планы.
– Но Хэмлин сделал проклятый заказ, – возмущенно кричу я.
– Ну а вы, ребята, воспользуйтесь им.
– Почему бы тебе не пойти? – сладострастно спрашиваю я. – Отправь недоумка к «Хуаните» или куда-нибудь…
– Я думаю, что не пойду с вами, – говорит она. – Извинись за меня перед ребятами.
– Но мы идем в «Кактус», то есть в «Зевс-бар», – говорю я, потом, в замешательстве, добавляю: – Нет, в «Кактус».
– Вы что, правда, ребята, туда идете? – спрашивает она.
– А что?
– Общественное мнение гласит, что приличные люди там не ужинают, – произносит она.
– Но Хэмлин сам, блядь, заказывал столик! – ору я.
– И он заказал столик там? – пораженная, спрашивает она.
– Сто лет назад! – ору я.
– Слушай, – говорит она, – мне пора одеваться.
– Меня это совсем не радует, – замечаю я.
– Главное – спокойствие, – произносит она и вешает трубку.
Я возвращаюсь на другую линию.
– Бэйтмен, я знаю, это звучит неправдоподобно, – говорит Макдермотт, – но вакуум расширяется.
– Я не желаю мексиканской кухни, – заявляет Ван Паттен.
– Погоди, у нас не будет мексиканской кухни, разве нет? – говорю я. – Я что-то путаю. Разве мы не идем в «Зевс-бар»?
– Нет, дурень, – фыркает Макдермотт. – Мы не смогли попасть в «Зевс-бар». «Кактус». «Кактус» в девять.
– Но я не хочу мексиканскую, – говорит Ван Паттен.
– Ты ведь сам, Ван Паттен, заказывал столик, – вопит Макдермотт.
– Я тоже не хочу, – внезапно говорю я. – Ну почему мексиканская?
– Это не мексиканская, – раздраженно произносит Макдермотт. – Это, как ее, «новая мексиканская кухня», тапас, или что-то такое южное. Что-то в этом роде. Подождите. Мне звонят.
Щелчок, на линии остаемся мы с Ван Паттеном.
– Бэйтмен, – вздыхает Ван Паттен, – моя эйфория быстро проходит.
– О чем ты? – На самом деле я пытаюсь вспомнить, где договорился с Эвелин и Жанетт встретиться с нами.
– Давай закажем столик где-нибудь еще, – предлагает он. Подумав над этим, я подозрительно осведомляюсь: «И где же?»
– В «Тысяча девятьсот шестьдесят девять», – произносит он, искушая меня. – А? В «Тысяча девятьсот шестьдесят девять»?
– Туда бы я пошел, – признаюсь я.
– Как поступим? – спрашивает он.
Я думаю.
– Заказывай. Быстро.
– Ладно. На троих? Пятерых? На сколько человек?
– Человек на пять – на шесть, наверное.
– Ладно. Подожди.
Едва он отключается, как возвращается Макдермотт.
– А где Ван Паттен? – спрашивает он.
– Он… пошел пописать, – отвечаю я.
– Почему ты не хочешь пойти в «Кактус»?
– Потому что меня охватила экзистенциальная паника, – вру я.
– Тебе кажется, что это вполне достаточная причина, – произносит Макдермотт. – А мне нет.
– Алло? – говорит Ван Паттен, включаясь обратно. – Бэйтмен?
– Ну? – спрашиваю я. – Макдермотт тоже здесь.
– Нет. Мексиканцы исключаются.
Черт.
– Что происходит? – спрашивает Макдермотт.
– Так, ребята, мы хотим «Маргариту»? – спрашивает Ван Паттен. – Или нет?
– Я бы согласился на «Маргариту», – произносит Макдермотт.
– Бэйтмен? – спрашивает Ван Паттен.
– Я бы предпочел несколько бутылок пива, желательно не мексиканского, – говорю я.
– Вот черт, – произносит Макдермотт. – Мне звонят. Подождите. – Он отключается.
Если я не ошибаюсь, сейчас полвосьмого.
Через час мы все еще спорим. Мы отменили заказ в «Кактусе», и, возможно, наш столик уже заказан кем-то еще. Запутавшись, я отменил столик в «Зевс-баре», который мы не заказывали. Жанетт уже вышла из дому, и с ней невозможно связаться, а я не имею понятия, в какой ресторан она пошла, и не помню, где договорился встретиться с Эвелин. Ван Паттен, уже успевший выпить две рюмки «Абсолюта», интересуется детективом Кимболлом и о чем мы с ним говорили, но все, что я помню, – это как какие-то люди проваливаются в трещины.
– А ты с ним говорил? – спрашиваю я.
– Угу, угу.
– И что он сказал? Что случилось с Оуэном?
– Пропал. Просто исчез. У-ф-ф-ф, – говорит он. Слышен звук открывающегося холодильника. – Не было никакого несчастного случая. Ничего. Никакой информации.
– Да, – говорю я. – Я просто в недоумении.
– Ну, Оуэн был… я не знаю, – говорит он. Слышно, как открывают пиво.
– Что ты сказал ему, Ван Паттен? – спрашиваю я.
– Все то же самое, – вздыхает он. – Что он носил желтые и коричневые галстуки. Обедал в «Двадцать один». Что в действительности он не был в арбитраже, как думал Тимбл, а занимался корпоративными слияниями. Все то же самое. – Я почти вижу, как он пожимает плечами.
– Что еще?
– Дай подумать. Что он не носил подтяжек. Человек ремня. Что он завязал с кокаином и симпатизировал пиву. Ну, ты же сам знаешь, Бэйтмен.
– Он был дебилом, – говорю я. – А сейчас он в Лондоне.
– Господи, – бормочет он, – умственные способности действительно, блядь, в упадке.
Макдермотт включается обратно:
– Так. Ну и куда теперь?
– Сколько времени? – спрашивает Ван Паттен.
– Полдесятого, – вдвоем отвечаем мы.
– Постойте, а что с «Тысяча девятьсот шестьдесят девять»? – спрашиваю я Ван Паттена.
– А при чем тут «Тысяча девятьсот шестьдесят девять»? – Макдермотт не в курсе.
– Не помню, – признаюсь я.
– Закрыт. Заказы не принимают, – напоминает мне Ван Паттен.
– Может, все-таки «Тысяча пятьсот»? – спрашиваю я.
– «Тысяча пятьсот» уже закрыт, – орет Макдермотт. – Кухня закрыта. Ресторан закрыт. Поздно. Нам придется идти в «Кактус».
Молчание.
– Алло, алло, где вы, ребята? – вопит он, теряя голову.
– Энергичный, как пляжный мячик, – произносит Ван Паттен.
Я смеюсь.
– Вы думаете, это смешно? – говорит Макдермотт.
– Да, и что? Что ты сделаешь? – спрашиваю я.
– Ребята, я волнуюсь, что мы не закажем столик и до двенадцати.
– А ты уверен насчет «Тысяча пятьсот»? – спрашиваю я. – По-моему, это странно.
– Все, проехали, – кричит Макдермотт. – Ты хочешь спросить – почему? Потому-что-они-закрылись. И-закрывшись-перестали-принимать-заказы! Ты-меня-слышишь?
– Э, не ссы, милый, – хладнокровно произносит Ван Паттен. – Мы идем в «Кактус».
– У нас там был заказ на десять, хотя нет – пятнадцать минут назад, – говорит Макдермотт.
– Мне кажется, я отменил его, – замечаю я, глотая еще один ксанакс.
– А я заново заказал, – говорит Ван Паттен.
– Ты неоценим, – монотонно замечаю я.
– Я успеваю туда к десяти, – говорит Макдермотт.
– Учитывая, что мне надо остановиться у банкомата, я буду там в десять пятнадцать, – медленно говорит Ван Паттен, считая минуты.
– А как быть с тем, что Жанетт и Эвелин встречаются с нами в «Зевс-баре», где мы не заказали столик? Кто-нибудь думал об этом? – с сомнением спрашиваю я.
– Но «Зевс-бар» закрыт, к тому же мы отменили заказ, которого у нас и вовсе не было, – говорит Макдермотт, пытаясь сохранять спокойствие.
– По-моему, я сказал и Эвелин, и Жанетт, что мы встретимся там, – говорю я, от ужаса зажимая рот рукой.
После паузы Макдермотт интересуется:
– Тебе что, нужны неприятности? Нарываешься?
– Мне звонят, – говорю я. – О боже. Сколько времени? Мне звонят.
– Наверное, кто-то из девушек, – радостно произносит Ван Паттен.
– Подождите, – визжу я.
– Удачи, – говорит Ван Паттен перед тем, как я переключаюсь.
– Алло? – смиренно спрашиваю я. – Вы звоните…
– Это я, – вопит Эвелин, из-за шума ее почти не слышно.
– А, привет, – небрежно говорю я. – Как дела?
– Патрик, что ты делаешь дома?
– А где ты? – добродушно осведомляюсь я.
– Я-в-«Кактусе», – шипит она.
– А что ты там делаешь? – спрашиваю я.
– Ты сказал, что мы здесь встречаемся, вот что, – говорит она. – Я подтвердила ваш заказ.
– О господи, – говорю я, – я забыл тебе сказать.
– Забыл сказать что?
– Сказать, что мы туда… – я сглатываю, – не идем. – Я закрываю глаза.
– Кто-такая-черт-возьми-Жанетт? – спокойно шипит она.
– А разве вам там не весело? – спрашиваю я, игнорируя ее вопрос.
– Нам – нет.
– Но почему? – спрашиваю я. – Мы будем… скоро.
– Потому что все это несколько… неуместно, – кричит она.
– Слушай, я тебе сейчас перезвоню. – Я собираюсь сделать вид, что записываю номер.
– Ничего не выйдет, – низким, напряженным голосом произносит Эвелин.
– Почему? Телефонисты прекратили бастовать, – пытаюсь я пошутить.
– Потому-что-позади-меня-Жанетт-и-она-хочет-позвонить, – говорит Эвелин.
Я замолкаю очень надолго.
– Па-а-атрик?
– Эвелин, давай забудем это. Я выезжаю прямо сейчас. Мы будем очень скоро. Я обещаю.
– О боже…
Я переключаюсь на другую линию.
– Ребята, ребята, кто-то спорол хуйню. Я спорол хуйню. Вы спороли хуйню. Я не зн