— Нормальный презерватив, — говорю я. — Мне так кажется.
— Включи свет, — говорит она и пытается сесть.
— Господи, — говорю я. — Я ухожу домой.
— Патрик, — повторяет она угрожающим тоном, — включи свет.
Я протягиваю руку и включаю галогеновую лампу Tensor.
— Нормальный презерватив, видишь? — говорю я. — И что дальше?
— Сними его, — говорит она резко.
— Зачем? — спрашиваю я.
— Потому что надо было оставить полдюйма на кончике, — говорит она, натягивая на грудь одеяло Hermes. Она повышает голос, ее терпение явно на исходе. — Чтобы там было место, чтобы погасить давление эякуляции!
— Все, я ухожу, — предупреждаю я, но пока остаюсь на месте. — Где твой литиум?
Она накрывает голову подушкой и что-то бормочет, пытаясь свернуться калачиком. Мне кажется, она плачет.
— Где твой литиум, Кортни? — спрашиваю я спокойно. — У тебя ведь есть литиум.
Вновь звучит что-то неразборчивое, и она мотает головой — нет, нет, нет — отгородившись от меня подушкой.
— Что? Что ты говоришь? — я с трудом заставляю себя быть сдержанным, тем более, что у меня снова встает. — Где он?
Из-под подушки доносятся едва слышные всхлипы.
— А теперь ты плачешь, я слышу, что плачешь, но я не могу разобрать ни слова из того, что ты говоришь, — я пытаюсь отобрать у нее подушку, — вот теперь, говори!
Она снова что-то бормочет, но я опять ничего не понимаю.
— Кортни, — я начинаю выходить из себя, — если ты сказала то, что мне послышалось, а именно, что твой литиум лежит в коробке в холодильнике рядом с мороженым Frusen Gladje, и что это, на самом деле, шербет, — я уже кричу, — если ты именно это сказала, я тебя убью. Это шербет? Твой литиум, на самом деле, шербет? — мне, наконец, удается отодрать от нее подушку, и я с силой бью ее по лицу.
— Ты думаешь, что меня возбуждает небезопасный секс? — орет она в ответ.
— Господи, оно того точно не стоит, — бормочу я, стягивая презерватив, так чтобы на кончике осталось полдюйма свободного места (на самом деле, немного меньше). — Смотри, Кортни, я сделал, как ты просила, а зачем это нужно? А? Расскажи мне, пожалуйста! — я снова бью ее, но не так сильно. — Зачем нужны эти полдюйма? Чтобы погасить давление эякуляции?!
— Ну так вот, меня это не возбуждает. — У нее истерика, она хрипит и захлебывается слезами. — Меня скоро повысят. В августе я еду на Барбадос, и мне вовсе не хочется, чтобы все это похерилось из-за саркомы Капоши! — Теперь она кашляет, подавившись слезами. — О господи, мне так хочется носить бикини, — воет она. — Я на днях купила бикини в Bergdorf's, от Norma Kamali…
Я приподнимаю ее голову и заставляю посмотреть на то, как надет презерватив.
— Видишь? Теперь ты довольна? Довольна, тупая ты сука? Скажи, ты довольна, тупая сука?
Она даже не смотрит на мой член.
— Господи, ну кончай уже быстрее, — стонет она и падает на кровать.
Я грубо вставляю ей и все-таки достигаю оргазма, но он такой слабый, что его вроде как и нет, а мой разочарованный стон (разочарование было сильным, но вполне предсказуемым) Кортни принимает за экстатический вопль, и моментально заводится; она лежит подо мной и сопит, опускает руку вниз и опять ласкает себя, но у меня все уже опустилось, почти мгновенно — на самом деле, еще в тот момент, когда я кончил, — но если я сейчас же не смоюсь, она возбудится еще больше, поэтому я придерживаю презерватив и буквально вываливаюсь из нее. Потом мы минут двадцать лежим по разные стороны кровати, и Кортни бубнит что-то про Луиса и какие-то антикварные доски, и про серебряную терку для сыра и противень для маффинов, который она забыла в «Harry's», и в конце концов она пытается сделать мне минет.
— Я хочу трахнуть тебя еще раз, — говорю я ей, — но только без презерватива, потому что я в нем ничего не чувствую.
Оторвавшись от моего маленького вялого члена и глядя мне прямо в глаза, она спокойно говорит:
— Если ты не наденешь презерватив, то тем более ничего не почувствуешь.
СОВЕЩАНИЕ
Моя секретарша Джин, которая в меня влюблена, входит без стука ко мне в кабинет и сообщает, что в одиннадцать часов у меня важное совещание. Я сижу за столом от Palazetti со стеклянной столешницей, смотрю в монитор сквозь очки Ray-Ban, жую нуприн и потихоньку отхожу от вчерашней кокаиновой вечеринки. Началась она вполне невинно: сначала мы с Чарльзом Гамильтоном, Эндрю Спенсером и Крисом Стаффордом поехали в клуб «Shout!», потом двинули в «Princeton Club», потом — в «Баркадию», а закончилось все в «Nell's» около половины четвертого утра, и я даже вспомнил про совещание сегодня утром, когда после четырех часов тяжелого липкого сна отмокал в ванной, попивая «Кровавую Мэри», но потом снова о нем забыл, пока ехал в такси на работу. Сегодня на Джин — жакет из жатого шелка, трикотажная юбка из вискозы, красные замшевые туфли с атласными бантиками от Susan Bennis Warren Edwards и позолоченные сережки от Robert Lee Morris. Она стоит передо мной, явно не замечая моих страданий, и держит в руках папку.
Почти минуту я делаю вид, что не замечаю ее, потом, наконец, снимаю темные очки и откашливаюсь:
— Да, Джин? Что-то еще?
— Сегодня ты мистер Ворчун, — она улыбается, аккуратно кладет папку мне на стол и ждет, чтобы я… чего она ждет, интересно? Чтобы я рассказал ей в красках о прошлой ночи?
— Да, простушка ты моя. Сегодня я мистер Ворчун. — Я изображаю сердитое рычание, беру папку и кладу ее в ящик стола.
Она непонимающе смотрит на меня, а потом говорит, окончательно смутившись:
— Звонили Тед Мэдисон и Джеймс Баркер. Они хотят с тобой встретиться во «Fluties» в шесть.
Я смотрю на нее и вздыхаю.
— Хорошо, и что нужно сделать?
Она нервно смеется, ее глаза расширились:
— Я не знаю…
— Джин, — я встаю, чтобы выпроводить ее из кабинета. — Что… нужно… сказать?
До нее не сразу, но доходит, и она испуганно отвечает:
— Просто… сказать… «нет»?
— Просто… скажи… «нет», — я киваю и выталкиваю ее за дверь.
Перед тем, как выйти из кабинета, я принимаю две таблетки валиума, запиваю их «Перье (Perrier)», потом протираю лицо очищающим лосьоном, который наношу влажными ватными шариками, и смазываю увлажняющим кремом. Сегодня на мне твидовый костюм и полосатая рубашка от Yves Saint Laurent, шелковый галстук от Armani и новые черные туфли от Ferragamo. Я полощу рот антибактериальным опоаласкивателем Plax и чищу зубы, а когда я сморкаюсь, сопли, смешанные с кровью, пачкают мой носовой платок от Hermes, за сорок пять долларов, который, увы, не был подарком. Однако я выпиваю чуть ли не двадцать литров минеральной воды Evian в день и регулярно хожу в солярий, так что одна веселая ночка вряд ли как-то повлияет на гладкость моей кожи или на цвет лица. Вид у меня по-прежнему безупречный. Три капли визина приводят в порядок глаза. В итоге имеем следующее: чувствую я себя дерьмово, но выгляжу великолепно.
Я прихожу в зал заседаний первым. Луис Керрутерс бежит за мной как щенок, путаясь у меня под ногами, и садится рядом со мной, а это значит, что мне придется выключить плейер. На нем шерстяной спортивный пиджак из шотландки, шерстяные брюки, хлопчатобумажная рубашка от Hugo Boss и галстук с узором пейсли; брюки, по-моему, от Brooks Brothers. Он начинает трепаться о «Propheteers», ресторане в Фениксе, о котором мне и вправду было бы интересно узнать, но только не от Луиса Керрутерса, хотя принятый валиум в количестве десяти миллиграммов слегка примиряет меня с действительностью. В сегодняшнем Шоу Патти Винтерс выступали потомки участников «Доннер парти»[15].
— Эти клиенты совсем придурочные, однозначно, — говорит Луис. — Они хотели пригласить меня на местных «Отверженных», а я уже видел их в Лондоне, но…
— И ты без проблем заказал столик в «Propheteers»? — спрашиваю я, прерывая его на полуслове.
— Ага. Без проблем, — говорит он. — Мы поздно приехали.
— А что вы заказывали? — интересуюсь я.
— Я взял устриц-пашот, lotte[16] и ореховый торт.
— Я слышал, lotte там хороший, — бормочу я, думая о своем.
— Клиент заказал boudin blanс[17], жареного цыпленка и сырный торт, — говорит он.
— Сырный торт? — говорю я, смущенный этим пошлым, неправильным списком. — А цыпленок был под соусом или с фруктами? И как его подавали?
— Никак, Патрик, — говорит он, тоже смутившись. — Он был…просто жареный.
— А сырный торт был какой? Теплый? Из какого сыра — рикотта? Или овечьего? Украшенный цветами или посыпанный листьями кориандра?
— Он был…обычный, — говорит Луис, а потом вдруг заявляет: — Патрик, ты вспотел.
— А что баба клиента? — спрашиваю я, не обращая внимания на его слова. — Она что заказывала?
— Салат по-деревенски, гребешков и лимонный пирог.
— А гребешки были на гриле? Сашими? А сколько сортов? — спрашиваю я. — Или они были запеченные?
— Нет, Патрик, — говорит Луис. — Они были…жареные.
В зале воцаряется тишина. Я перевариваю информацию и формулирую следующий вопрос.
— Что значит «жареные», Луис?
— Я точно не знаю, — говорит он. — Но, по-моему, для этого требуется…сковорода.
— Вино? — спрашиваю я.
— Белое, совиньон, 1985 года, — говорит он. — Иорданское. Две бутылки.
— Машина? — спрашиваю я. — Вы, когда были в Фениксе, брали напрокат машину?
— БМВ, — он улыбается. — Маленький черный бимер.
— Ага, — бормочу я, вспоминая прошлую ночь, когда я полностью отключился на стоянке возле «Nell's» — изо рта шла пена, я ни о чем не мог думать, только о насекомых, о целой куче насекомых, изо рта шла пена, и я, кажется, бросался на голубей, с пеной на губах бросался на голубей. — Феникс. Дженет Лей была из Феникса…