— Нет. Спасибо вам, — кричу я ему вдогонку и сажусь напротив Бетани, вежливо киваю паре за соседним столиком, и хотя я пытаюсь как можно дольше игнорировать Бетани, насколько это допустимо правилами этикета, у меня ничего не выходит. Она выглядит потрясающе, как модель. Все расплывается. Я на пределе. Меня лихорадит, романтические порывы…
— А разве ты в Гарварде не курил? — это первое, что она спрашивает.
— Сигары, — говорю я. — Только сигары.
— Ага, — говорит она.
— Но я давно бросил, — лгу я, делаю глубокий вдох и сжимаю кулаки.
— Это правильно, — кивает она.
— Слушай, ты без проблем заказала столик? — интересуюсь я.
Меня, блядь, трясет. Я кладу руки на стол, как дурак — я надеюсь, что под ее пристальным взглядом они перестанут дрожать.
— Здесь не нужно заказывать столик, Патрик, — говорит она успокаивающе, протягивает руку и кладет ее поверх моей. — Успокойся. Вид у тебя диковатый.
— Я спокоен, я абсолютно спокоен, — я делаю глубокий вдох и пытаюсь улыбнуться, а потом, сам того не желая, но не в силах терпеть, все-таки спрашиваю: — А как у меня прическа?
— Замечательная прическа, — говорит она. — Успокойся. Все хорошо.
— Я спокоен, — я опять пробую выжать из себя улыбку, но уверен, что получается просто гримаса.
Она говорит после короткой заминки:
— Хороший костюм. Henry Stuart?
— Нет, — говорю я обиженно, прикасаясь к лацкану пиджака, — Garrick Anderson.
— Очень хороший. — Она умолкает на пару секунд и вдруг спрашивает с искренним участием:
— С тобой все нормально, Патрик? Тебя так… колотит.
— Послушай, я просто устал. Я только что прилетел из Вашингтона. Буквально сегодня утром.
Все это я выпаливаю на едином дыхании, избегая смотреть ей в глаза.
— На частном самолете Дональда Трампа. Замечательный был полет. Сервис — на высшем уровне. Мне надо выпить.
Она улыбается, как будто я сказал что-то забавное, и пристально смотрит на меня.
— Правда? — говорит она, как мне кажется, не без некоторого самодовольства.
— Да.
Я не могу на нее смотреть, и мне стоит немалых усилий просто развернуть салфетку, положить ее на колени и поправить, чтобы она лежала так как надо. Я смотрю на стакан рядом с моей тарелкой и мысленно умоляю, чтобы скорей подошла официантка. Неловкая тишина, и поэтому кажется, что мои следующие слова звучат очень громко.
— Ты сегодня смотрела Шоу Патти Винтерс?
— Нет, я ходила бегать, — отвечает она. — Оно было про Майкла Джея Фокса, да?
— Нет, — поправляю я. — Про Патрика Суэйзи.
— Правда? За ними сложно уследить. Ты уверен?
— Да. Про Патрика Суэйзи. Совершенно точно.
— И как оно было?
— Очень интересно, — я делаю глубокий вдох. — Там в основном были споры на тему, стал ли он циником или нет.
— А ты как считаешь? — спрашивает она, по-прежнему улыбаясь.
— Ну нет, я не знаю, — я снова разнервничался, — это вообще-то интересный вопрос. На самом деле, они его рассмотрели не особенно глубоко. Я имею в виду, после «Грязных танцев» — нет, однозначно. Но после «Тигра Варшавы» — я не знаю. Может быть, я сумасшедший, но мне показалось, что я заметил в нем некую горечь. Я не уверен.
Она смотрит на меня, и ее выражение не меняется.
— Да, чуть не забыл, — я лезу в карман, — я написал тебе стихотворение.
Я передаю ей листок бумаги.
— Вот.
Я себя чувствую совершенно разбитым, меня немного подташнивает. Я действительно на пределе.
— О, Патрик, — она улыбается. — Как это мило.
— Ну, ты понимаешь, — я скромно отпускаю глаза.
Бетани берет листок и разворачивает его.
— Прочитай, — прошу я, воодушевившись.
Она озадаченно пробегает глазами стихотворение, на лице у нее отражается недоумение. Она прищуривается и переворачивает листок, чтобы посмотреть, нет ли чего на обороте. Видимо, она понимает, что это очень короткое стихотворение, снова переворачивает листок и еще раз читает строчки, написанные на лицевой стороне красной ручкой.
— Это типа хайку, понимаешь? — говорю я. — Давай. Прочитай его вслух.
Она прочищает горло и начинает читать. Очень медленно, запинаясь на каждом слове.
— Бедный ниггер на стене. Посмотри на него.
Она умолкает, щурится на листок, а потом неуверенно продолжает:
— Посмотри на несчастного ниггера. Посмотри на несчастного ниггера… на стене.
Она опять умолкает, в замешательство смотрит на меня и вновь опускает глаза на листок.
— Ну давай, — говорю я, оглядываясь в поисках официантки, — читай дальше.
Она опять прочищает горло и читает дальше, не отрывая взгляда от листа и понизив голос почти до шепота:
— Ну и хуй с ним… Хуй с ним, с этим ниггером на стене…
Она умолкает, вздыхает и все же читает последнее предложение:
— Этот черный — последний де… дебил?
Пара за соседним столиком — он и она — медленно обернулись и смотрят на нас. Мужчина ошеломлен, женщина в ужасе. Я злобно смотрю на нее, пока она не отводит взгляд и не опускает глаза на свой блядский салат.
— Ну, Патрик, — Бетани откашливается и протягивает мне листок, пытаясь улыбнуться.
— Что? — говорю я.
— Я вижу, что… — она за секунду задумывается, — что твое чувство… социальной несправедливости… — она опять откашливается и опускает глаза, — осталось прежним.
Я забираю у нее листок, убираю его в карман и улыбаюсь. Я пытаюсь изобразить искреннее и открытое выражение и сидеть прямо, чтобы она не подумала, будто я перед ней заискиваю. Подходит официант, и я спрашиваю у него, какое здесь подают пиво.
— Хейнекен. Будвайзер. Амстель Лайт, — перечисляет он.
— Да? — я смотрю на Бетани и делаю ему знак продолжать.
— Это… все, сэр, — говорит он.
— Что, у вас нет Короны? И Кирина? И Гролша? И Моррети тоже нет? — я озадачен и взбешен.
— Простите, сэр, нет, — говорит он осторожно. — Только Хейнекен, Будвайзер и Амстель Лайт.
— Но это безумие, — я вздыхаю. — Принесите тогда J&B со льдом. Нет, мартини Абсолют. Нет, J&B чистый.
— А мне еще минеральную воду San Pellegrino, — говорит Бетани.
— Мне тоже, — быстро добавляю я. У меня подергивается нога, и я ничего не могу с собой сделать.
— Хорошо. Перечислить вам наши специальные блюда? — спрашивает официант.
— Разумеется, — говорю я раздраженно, но тут же беру себя в руки и ободряюще улыбаюсь Бетани.
— Вы уверены? — Он смеется.
— Пожалуйста, — мне совсем не смешно. Я изучаю меню.
— На закуску у меня вяленые помидоры и икра с чили-поблано, также могу предложить суп из свежего цикория…
— Подождите минутку, — перебиваю я, подняв руку. — Подождите минутку.
— Да, сэр? — официант озадачен.
— У меня, вы сказали? Я могу предложить? Вы хотели сказать: у нас, в ресторане, — поправляю я. — У вас… то есть, лично у вас… нет никаких вяленых помидоров. Они есть в ресторане. У вас нет чили-поблано. Он есть в ресторане. Вы изъясняйтесь нормально.
Официант ошарашенно смотрит на Бетани, которая искусно разряжает обстановку вопросом:
— А как подают суп из цикория?
— Э… холодным, — говорит официант, еще не до конца оправившийся после моей вспышки. Он чувствует, что я на пределе, что я могу сорваться в любой момент. Он неуверенно умолкает.
— Продолжайте, — говорю я. — Пожалуйста, продолжайте.
— Его подают холодным, — повторяет он. — В качестве основного блюда у нас сегодня морской черт с манго, рыбный сэндвич на булочке с кленовым сиропом и… — он сверяется по блокноту, — …хлопком.
— М-м-м, звучит заманчиво. Хлопок — это, должно быть, вкусно, — я нетерпеливо потираю руки. — Бетани?
— Мне, пожалуйста, севиче с луком-пореем и щавелем, — говорит Бетани. — И цикорий с… ореховым соусом.
— Сэр? — осторожно спрашивает официант.
— Мне… — я быстро просматриваю меню. — Мне кальмаров с кедровым орехом, и можно еще ломтик козьего сыра, шевр… — я смотрю на Бетани, скривится она или нет от моего неправильного произношения… — …и соус рядом на тарелке.
Официант кивает и уходит. Мы остается одни.
— Ну, — она улыбается, а потом замечает, что стол слегка трясется. — Что… что у тебя с ногой?
— А что у меня с ногой? А. — Я смотрю вниз, под стол, потом — снова — на Бетани. — Это из-за… музыки. Мне очень нравится эта песня. Которая играет.
— А что это? — она слегка наклоняет голову, вслушиваясь в мелодию, которая играет в динамиках под потолком над стойкой.
— Это… кажется, это Белинда Карлайл. Но я не уверен.
— Но… — начинает она, но умолкает на полуслове. — Ладно, забыли.
— Что — но? Говори.
— Но это вроде бы просто мелодия, без слов, — она улыбается и опускает глаза, изображая застенчивость.
Я придерживаю ногу, чтобы она не тряслась, и делаю вид, что слушаю.
— Но это одна из ее песен, — говорю я и добавляю, слегка запинаясь: — Кажется, она называется «Heaven Is a Place on Earth», «Рай это место на земле». Ты ее знаешь.
Она говорит:
— Слушай, а ты в последнее время ходил на концерты?
— Нет, — меня злит, что из всех тем она выбрала именно эту. — Я не люблю живую музыку.
— Живую музыку? — переспрашивает она, заинтригованная, и отпивает свою минералку.
— Да. Ну, разные там группы.
По ее выражению я понимаю, что я говорю совершенно не то.
— А нет, я забыл. Я был на концерте U2.
— И как они? — спрашивает она. — Мне очень понравился их новый диск.
— Ну, они были классными. Абсолютно классными. Абсолютно… — я умолкаю, не зная, что сказать. Бетани в недоумении приподнимает бровь и явно желает услышать продолжение. — Абсолютно… ирландскими.
— Я слышала, что они хорошо выступают на концертах, — говорит она, и ее голос звучит мелодично, почти напевно. — А кто еще тебе нравится?
— Ну… — я по-настоящему растерялся. — The Kingsmen. «Louie, Louie». Что-то типа того.