— Огоньку? Куда ты девал свою сигару? На́ другую — «Ромео и Джульетту».
Закурив, Грант закашлялся и сказал:
— Ты говоришь, что твой тесть не прочь… э-э-э…
— Да, он сказал, что ты можешь пригодиться ему и впредь. А сигарным дымом не затягиваются…
— Есть идея, — замялся Грант. — Готовя вот эту… э-э-э… заметку, я перелистал сообщения о слушании комиссией сенатора Фрэнка Черча по делам ЦРУ. Мелькнуло там имя некого Уинстона Бека…
— Первый раз слышу…
— Да и я впервые узнал о нем. Он живет в Вашингтоне, раньше работал в ЦРУ, но порвал с «фирмой» и повел борьбу против нее, но не так, как Филип Эйджи, эмигрировавший в Англию, откуда, правда, его выставили по требованию ЦРУ, а прямо в Вашингтоне, где он издает бюллетень под названием «Контр-ЦРУ». Его так и называют самого — мистер «Контр-ЦРУ».
— Надеюсь, он хорошо застраховал свою жизнь?
— Не знаю, но я посоветую ему сделать это. Я хотел бы повидаться с ним. Конечно, это нужно больше для книги, чем для газетной заметки…
— Ясно, Джонни! О чем речь! Я сам выпишу тебе чек. Главное, книга! Я возлагаю на нее большие надежды. Если ты получишь за нее премию Пулитцера, то мне издательство выплатит денежную премию. — Его золотое перо марки «Кросс» замерло над чековой книжкой. — Одного дня в столице тебе хватит, надеюсь? Прекрасно. Вот твой чек на билет туда и обратно и на содержание. Да! И вот чек тестя за заметку. Всего полсотни долларов, увы, сущая безделица, но первого гонорара обычно всегда хватает лишь на то, чтобы обмыть вступление во вторую древнейшую профессию. Что ни говори, а дьявольски приятно, по себе знаю, впервые увидеть свое имя в печати. Неповторимое это чувство.
Грант смущенно усмехнулся и, нагнувшись, вытащил из корзины для мусора газетку «Рай реджистер».
Довольная улыбка скользнула по чувственным губам Тони Десантиса. Он не ошибся в этом парне. Он еще послужит и ему, и его тестю, акционеру известной книгоиздательской фирмы «Даблтинк».
— Советую тебе, Джонни, сначала договориться о встрече с этим мистером «Контр-ЦРУ». Думаю, что он большую часть времени проводит, играя в кошки-мышки со своими прежними приятелями-«призраками» из «фирмы».
— И я подумал о том же. Как я ему представлюсь? Не позвонишь ли ты, Тони, мистеру Беку?
— Прекрасная мысль! Его телефон?
— Вот он. Списал из бюллетеня. Два-ноль-ноль-ноль-два. Мистер Уинстон Бек просил всех, кто располагает материалами о неблаговидной и опасной для американской демократии деятельности ЦРУ, связаться с ним по этому телефону…
Через пять минут секретарша Десантиса связала его с мистером Беком.
— Хелло! Мистер Уинстон Бек? С вами говорит Тони Десантис, редактор издательства «Даблтинк» в Нью-Йорке. Если желаете, можете убедиться в этом…
— Я уже сделал это, — донесся глуховатый баритон из Вашингтона.
— Наш автор мистер Джон Грант заканчивает книгу воспоминаний о «зеленых беретах», выполнявших задание ЦРУ во Вьетнаме. Книга носит резко критический характер. Его интересует все, что вы ему можете рассказать о нынешней деятельности подобных формирований, подчиняющихся ЦРУ…
— Это тот мистер Джон Грант, который подрался с «черными беретами» на суде над Мак-Дональдом? Буду рад познакомиться с героем. Когда он сможет появиться здесь? Завтра в одиннадцать? Хорошо, буду ждать…
Повесив трубку, Десантис посмотрел в упор на Гранта и сказал раздумчиво:
— Не мне тебя учить, Джонни, но, ради бога, будь осторожен. Я, конечно, не очень разбираюсь во всех этих ваших темных делах, однако готов допустить, что этот мистер Уинстон Бек надел маску, по-прежнему работает на Лэнгли и собирает для «фирмы» сведения о ее противниках. Так сказать, «призрак» в маске, человек-невидимка в камуфляжных бинтах, а?
— И об этом я подумал, — ответил Грант. — Но я еду не отвечать на вопросы, а задавать их.
— Не знаю, не знаю, — покачал головой Тони. — Может, и тебе стоит застраховать свою жизнь. В своем отчете о выполнении задания в операции «Падающий дождь» ты, видно, здорово насолил авантюристам в высоких штабах. Ты убедил меня, что по вине твоего начальства и, прежде всего, ЦРУ операция в тылу Вьетконга была с самого начала обречена на неудачу: плохая разведка, полное непонимание сил и духа противника, недооценка партизан и их народной поддержки. Твой отчет спутал карты ЦРУ, самого Хелмса и Колби, а «фирма» таких подвохов никогда не забывает и своих ошибок подчиненным не прощает.
Ты замахнулся даже на самого нашего командующего во Вьетнаме генерала Уильяма Уэстморленда, впервые поведал, что генерал-майор Джозеф Мак-Крисчэн еще в шестьдесят восьмом году…
— В мае шестьдесят седьмого, — поправил его автор. — Начальник разведотдела…
— Ну да, этот Мак-Крисчэн протестовал против систематического преуменьшения вдвое, черт подери, сил партизан в Южном Вьетнаме. А Уэстморленд отказался, сказал, что он не может открыть глаза президенту, Пентагону, не может взорвать эту мегатонную бомбу в Вашингтоне. Бог ты мой! Значит, военщина из года в год сознательно обманывала высшее командование, президента, правительство, весь наш народ! Потрясающий бардак!..
— Об этом я тоже рапортовал, когда еле унес ноги из джунглей, кишевших вьетконговцами. Об этом доносили по своим рациям, перед тем как погибнуть или попасть в плен, наши смертники, засланные из Ня-Чанга в Северный Вьетнам. Мы в один голос орали, что нам не справиться с вьетнамскими коммунистами, потому что против нас подняли они весь народ. А наши врали, врали, врали…
— Зато, как ты пишешь, военно-промышленный комплекс наживался на поставках все новых и новых воздушных армад. А я, как другие, все принимал за чистую монету! Радовался скорой победе!..[10] Цензуры у нас нет, но все это придется снять, иначе нас и тебя эти генералы засудят, съедят…
— Кажется, у меня не было врага грознее Клифа Шермана, а я побывал в его руках и жив.
— В сумеречном мире ЦРУ, — с наигранным мрачным пафосом, в своей излюбленной гаерской манере изрек Десантис, — многое только кажется. — Он прикурил погасшую сигару, откинулся в кресле. — Но ты мне ничего не сказал.
— Что? О чем?
— О своей сексуальной жизни.
Грант смущенно пожал плечами.
— Обхожусь, — ответил он туманно. — Была девушка, да сплыла. О ней ты знаешь по моим воспоминаниям, хотя имя ее я, сам понимаешь, изменил. Ничего серьезного после нее не было.
— Боже мой! Боже мой! — засмеялся Тони. — Вижу, великая революция прошла мимо тебя или ты мимо нее. Исчезающий динозавр викторианской эпохи. Но я тебя не зря спрашиваю. Это твое отношение к сексу портит всю книгу. Да, да! В наше время главное в искусстве — это секс и насилие или, еще лучше, секс с насилием. Вспомни, лучшие военные книги и фильмы полны ими. Двое из каждой тройки прежде всего ценят секс и насилие. Да я сам в молодости сначала смаковал странички с клубничкой. Кто-то сказал: не то важно, что человек ест, а то, как он переваривает съеденное. Так и с опытом. Все дело в том, как писатель переваривает свой опыт. У тебя опыта хоть отбавляй, но ты его еще не переварил как следует. От себя добавлю: процессу пищеварения способствует искусное потребление вина и специй. Белое вино к рыбе, красное — к мясу, виски, джин, водка — ко всему. В наше время вино и специи в литературе — это секс и насилие! Наше издательство почти каждый месяц выпускает по бестселлеру по этой магической формуле, уж можешь мне поверить.
Возьми Нормана Мейлера. Название его лучшего военного романа «Нагие и мертвые» уже о многом говорит, хотя он, бедняга, писал до сексуальной революции. Ты новичок в литературе, а лучшие наши писатели не осмеливаются предлагать нам свое чтиво без секса! Король порнографии Гарольд Роббинс — мультимиллионер! — Он вскочил, жестикулируя. — Но он весь свой секс из большого пальца левой ноги высасывает, а ты берешь достоверностью. Но — странное дело! — обходишь золотые жилы. Ты наверняка видел немало фильмов о вьетнамской войне последнего времени. Один «Охотник на оленей» чего стоит, все премии заграбастал, «Оскара» там и прочие, а сборы какие! Ты видел «Апокалипсис» — конец света, светопреставление, а секса сколько?! Короче, мы обязаны брать в расчет коммерческий успех твоей книги, обязаны заинтересовать Голливуд, а без секса и насилия не то что Фрэнк Коппола, а никакой завалящий режиссеришка книжку твою в руки не возьмет.
По наблюдениям Гранта, его редактор носил джинсы размера на два-три меньше, чем требовалось, так что плотная парусина почти намертво сковывала его тазобедренные суставы, выворачивала бедра и держала колени в полусогнутом положении.
Тони в изнеможении повалился в кресло, в истоме провел рукой по лбу, тряхнул пальцами — показал, что отирает пот. Вот, дескать, до чего ты меня довел.
— Да что там у тебя во Вьетнаме, — вдруг заорал он, выпучив глаза, — девчонок не насиловали, что ли?!
Грант вздрогнул от этого крика:
— Бывало, конечно. У меня же показано там одно изнасилование… А они почти все одинаковые…
— Одно! Одинаковые! Да у тебя через каждые несколько страниц должен появляться секс, и каждый раз еще более дразнящий, диковинный, отвратный! Как в читательских письмах в секс-журналах вроде «Пентхауса»!.. — Увидев выражение, близкое к ужасу, на лице своего автора, он нажал на тормоза: — Ну ладно, ладно! Это я хватил, так сказать, в пылу полемики. Но тебе ясно, я уверен, основное наше требование: фон пусть будет любой, но на переднем плане: секс и насилие, насилие и секс, секс с насилием!
СМЕРТНЫЙ ПРИГОВОР ПРОКУРОРА КРЕЙГА
Уже провожая Гранта к двери, Тони вдруг хлопнул себя по лбу:
— Будь я проклят! Совсем забыл: еще один драматический факт для твоей концовки. Прокурор приказал долго жить!
Он вернулся к столу, нашел среди бумаг газету, подал ее Гранту. Тот взглянул и остолбенел:
А. Б. В. КРЕЙГ — ПРОКУРОР ПРОЦЕССА МАК-ДОНАЛЬДА В ФЕЙЕТВИЛЛЕ — ЗАСТРЕЛИЛСЯ