Что случилось с прежним Левитаном? Просто он стал ренегатом, как и многие другие после поражения Америки во вьетнамской войне. Рассыпались антивоенные организации, разбрелись хиппи и йиппи, опустела их коммуна в Хейт-Эшбери, районе Сан-Франциско. Почти всех их засосал американский образ жизни. Победил всемогущий доллар. Увяли «дети-цветы». Вслед за Пэтти Херст блудные сыновья и дочери буржуа вернулись к идеалам их родителей. Протертые до дыр блю-джинсы вышли из моды. Отзвенели струны гитар. Не перевелись только наркоманы…
А деньги в банке. И сегодня он напьется, чтобы избавиться от вкуса пепла во рту.
КОНЕЦ НАЧАЛА МАК-ДОНАЛЬДА
С приходом к власти президента Рейгана, поклявшегося покончить с «вьетнамским синдромом» и вернуть Америке всю ее силу, гордость и решимость, Джеффри Мак-Дональд решил, что висевший над ним дамоклов меч висит не на волоске, а на стальном тросе, что будущее его обеспечено. Он придерживался этого мнения и после того, как Бернард Сегал сообщил ему, что судья Брайан под давлением Кассаба добился в условиях «междуцарствия» (пока Рейган, приняв бразды правления от Картера, еще не занялся своими реформами) указания министерства юстиции апелляционному суду в Ричмонде пересмотреть свое решение по делу Мак-Дональда.
— Ты, Берни, вижу, опять захотел выудить у меня денежки! — ответил он ему грубо и оскорбительно.
8 декабря Верховный суд заслушал на своем заседании доктора Мак-Дональда. Его показания были исполнены, как он полагал, законной горечи и благородного негодования за несправедливые преследования на протяжении двенадцати лет. Он выражал уверенность в том, что высший суд страны наконец его полностью оправдает и оградит от этих незаконных преследований. Он также призывал высокий суд содействовать всемерному розыску истинных преступников, убивших его семью. Этому преступлению, патетически воскликнул он, нет и не может быть никакого прощения. Имя одного из участников убийства, заявил он, известно: это Хелена Стэкли. Она знает имена других убийц и должна назвать их, чтобы они понесли должное наказание. Зуб за зуб, око за око. Бернард Сегал заверил его, что он был в ударе, с самого начала взял правильную ноту, включил на полную мощь свое неотразимое обаяние, а главное, прекрасно произнес речь, написанную от начала до конца им, Сегалом. Особенно убедительно прозвучало его сообщение, что он затратил все свое состояние — четверть миллиона долларов — на оплату адвокатов, но это никак не значит, что он, Мак-Дональд, может затянуть расчеты с ним, Сегалом, его ангелом-хранителем.
Ободренный Мак-Дональд деньги адвокату не уплатил, а на радостях ухлопал как раз 250 тысяч долларов на покупку виллы на лыжном курорте в Мамонтовых горах и на изумительного кроваво-красного «ягуара», за который он отдал еще свою прежнюю машину.
— Этот «ягуар», — ядовито заметил Берни Сегал, бегло осмотрев чудо автомобильной техники, — очень понравился бы Кимберли и Кристине. Подумать только: Кимми было бы сейчас семнадцать, а Кристи — четырнадцать с половиной!..
Глаза Мак-Дональда блеснули холодной сталью.
— Что делать! Зато этот «ягуар» очень по сердцу Рэнди.
Рэнди Ди Маркуит — так звали двадцатилетнюю студентку Лонг-Бичского университета, секс-бомбу в пятьдесят мегатонн, на которой Мак-Дональд собирался жениться. Он условился с Рэнди, что у них будет двое сыновей — только сыновей, а не девочек. 8 марта он закатил банкет для самых влиятельных, полезных и нужных своих друзей — зеленоберетчиков, медиков, мафиози. Присутствовал шеф полиции Лонг-Бича. Сегала он не пригласил. Банкет прошел великолепно. Но Мак-Дональд жалел, что пригласил на него мать. Впервые за всю жизнь подвела она его. Весь вечер не притронулась она ни к чему — ни к вину, ни к богатой снеди. Бледная как смерть, смотрела она все время на жениха и невесту, и в глазах ее был ужас…
Всему наперекор, всем чертям назло, жених веселился вовсю, влюбленно глядел на невесту, поднимал тосты за жизнь и за любовь, за свою избранницу, за верность друг другу по гроб жизни, за сыновей, которые будут им радостью и утешением в старости. На свадьбу он отвалил 40 тысяч долларов.
30 марта сыграли свадьбу. Снова были влиятельные гости. В католической церкви мать едва не упала в обморок.
— Гробы, гробы, — повторяла она, словно галлюцинируя, — три гроба… Колетт, Кимби, Кристи… — Ее пришлось вывести. Пытались усадить в «ягуар». — Кровь, кровь, проклятье крови! — с плачем причитала она, упираясь, со страхом глядя на кроваво-красного «ягуара».
Не дамоклов меч, а «кабар», кинжал зеленоберетчика, висел над головой убийцы. Не стальной трос, а тоненький волосок с головы ребенка поддерживал его…
Власти не могли допустить в 1970 году — это Мак-Дональд тогда рассчитал правильно, — чтобы прогремело дело офицера-зеленоберетчика, да еще врача, в год расстрела студентов Кентского университета и колледжа Джексона, год камбоджийской авантюры Никсона, год начала суда над ми-лайским убийцей лейтенантом Колли! Но «уотергейтский урок» Никсона, который считал вполне возможным и необходимым покрывать любые злоупотребления, заметать под ковер любые преступления, не пропал даром для его преемников, порешивших, что прикрывать можно только то, что можно покрыть без особого риска, заметать под ковер можно только то, что никогда не проступит наружу кровавыми пятнами.
Покровители Мак-Дональда периода вьетнамской войны за двенадцать прошедших лет ушли со своих постов. Новых людей мало интересовала судьба убийцы-зеленоберетчика. Годы сняли остроту проблемы для чести армии и «зеленых беретов» — так казалось новым людям, пораженным сразу «вьетнамским и уотергейтским синдромами». Они не были в ответе. Да свершится закон!
31 марта 1982 года, когда Мак-Дональд еще нежился на брачном ложе с молодой женой, шестью голосами против трех Верховный суд постановил: поскольку нарушения конституционных прав Джеффри Мак-Дональда на скорый суд не было, решение об отмене приговора суда аннулируется. Не прошло и часа, как это постановление было доведено до сведения судьи Дюпре в Роли. Судья, кряхтя, подписал ордер на арест Джеффри Р. Мак-Дональда. Сделал он это с величайшим удовольствием: наконец-то эти олухи в апелляционном суде получили по шапке. Будут знать, как отменять его приговоры! Этот изверг Мак-Дональд получит теперь по заслугам, как и его нахальный адвокат Сегал! И главное — теперь обеспечено переизбрание его, Дюпре, на новый срок. Жаль, конечно, что нельзя из-за гнилого либерализма казнить этого изверга, опозорившего зеленый берет.
Чтобы отпраздновать свою победу, Дюпре достал из заднего кармана брюк серебряную фляжку и отпил несколько могучих глотков. Судья Дюпре принадлежал к той легендарной поводе старосветских судей, которые заказывали на завтрак бутылку бурбонского и кровавый бифштекс, причем бифштекс отдавали своему бульдогу, натренированному ловить негров.
У Берни Сегала всюду были свои люди, особенно в Вашингтоне. Один из них, служащий Верховного суда, уже успел позвонить ему на его филадельфийскую квартиру:
— Главный судья Уоррен Бэргер сам настоял на этом решении. Ваш клиент не понравился ему с самого начала. Он назвал его лживым наглецом, а его затянувшееся дело — позором американского правосудия. И тебя крыл почем зря…
— Ладно! Ладно! — прервал его Сегал. — Все! За мной не пропадет…
Он тут же начал звонить через всю Америку Мак-Дональду. «Святая Мария» отвечала, что в клинике его нет, секретарша ревниво добавила, что доктор отсыпается после первой брачной ночи. «Мерзавец! Не пригласил меня на свадьбу!» — отметил Берни, но продолжал звонить Мак-Дональду, теперь уже домой. А дома у новобрачного телефон болтался на проводе, как некогда в форт-брагговской его квартире, а зеркала в спальне отражали замысловатые позы, достойные журнала «Пентхаус».
Утехи супругов грубо прервали настойчивые звонки в дверь. Когда в нее забарабанили кулаками, разгневанный супруг накинул халат, надел тапочки, долго возился с замками, почти такими же сложными и надежными, как у «Бэнк оф Америка», где доктор Мак-Дональд держал свои капиталы, разбухшие от доброхотных подаяний в фонд Мак-Дональда. На пороге он увидел трех полицейских с кольтами и наручниками.
Кинопленка закрутилась обратно: полицейские повезли «доктора смерти» в лонг-бичскую гавань, посадили его там в свой катер, доставили на остров Тэрминал. Снова захлопнулись за ним стальные ворота, сдавили со всех сторон железобетонные стены, полы, потолки. Снова оказался он в одиночной камере с видом на тот прекрасный мир, который еще утром принадлежал ему вместе с «ягуаром», «Реанимацией» и Рэнди.
«Кабар» со свистом разрезал воздух и… промахнулся… Тройной убийца и не думал отчаиваться. Он был жив и не сдавался, продолжал борьбу за жизнь. Он верил в свою звезду. Уже на следующий день он сообщил в пресс-релизе, что направил важное письмо знаменитому актеру Роберту Редфорду, которым он всегда восхищался, особенно в «Великом Гэтсби» по роману Фицджеральда и в «Трех днях кондора». Он предлагал Редфорду, быть может, самую великую роль в его карьере: роль Джеффри Р. Мак-Дональда в кинобоевике о его жизни, о его деле. Роберт должен ухватиться за эту идею, ведь и он, Мак-Дональд, тоже Роберт — Джеффри Роберт Мак-Дональд! Он не взял бы ни цента с тезки, если бы ему не нужны были деньги для собственной защиты, для адвокатов. Он убежден, что кинобоевик поднимет целое народное движение в его защиту.
Чтобы встретить день своего освобождения в наилучшей форме, он без промедления начал заниматься боксом, тяжелой атлетикой, бегом.
Мак-Дональд не желал признавать, что для него это был конец начала — началом конца явились для него убийства в Форт-Брагге.
«Цирк Мак-Дональда» продолжался.
Любопытно, что в своих интервью Мак-Дональд систематически преувеличивал ранения, нанесенные ему якобы хиппарями.
Своим адвокатам он категорически запретил «бесплатно выбалтывать прессе ценные детали дела», не без основания считая, что имеет на них своеобразное авторское право. «Эти детали, — кричал он, — оплачены кровью моей семьи». Он торговался с представителями редакций журналов (например, «Эсквайра»), требования его были настолько жесткими, что некоторые из них отказывались от использования его материалов. Сознавая, что его чрезмерная деловитость в подобной трагической ситуации дурно попахивает и может испортить ему репутацию, он порой писал редакциям и телестудиям, предлагая им свой товар от вымышленного имени. А это был уже подлог. Всуе употреблял он имена многих сенаторов и членов палаты представителей. Он писал им письма с просьбой о поддержке, а выдавал их за своих ревностных сторонников. Он любил подчеркивать, что, как атлет, спортсмен, он не только не принимал наркотиков, но и не пил и не курил, всегда держался в спортивной форме. Еще в ранней юности он дал себе зарок, что долго проживет, чтобы побольше в жизни сделать для людей и для самого себя. С гордостью вспоминал он, что, несмотря на тень, брошенную на него трагедией в его семье, ужасным нераскрытым преступлением, армия дала ему почетную отставку с полной пенсией и всеми правами ветерана войны, а это, учитывая, что армейские власти провели рекордное по времени следствие, служит лучшим доказательством его невиновности. Он, понятно, умалчивал о том, что эти власти знали, что он — уби