По дороге мы делали снимки, но не для того, чтобы сохранить теплые воспоминания: так мы прикрывали задницу, свою, и, что важнее, наших командиров. Фотографии служили доказательством, что мы не выбивали дерьмо из арестованного.
Большинство этих операций были обычными, мы не встречали никаких трудностей, и почти никогда не встречали сопротивления. Однажды ночью, впрочем, один из наших парней столкнулся с дородным иракским детиной, который решил, что он не хочет пройти с нами красиво. Он начал бороться.
Теперь, с нашей точки зрения, «морской котик» имел полное право выбить из него дерьмо. По словам нашего бойца, он всего лишь поскользнулся и не нуждался в помощи.
Вы можете трактовать это по своему усмотрению. Мы ворвались внутрь и скрутили толстяка прежде, чем он успел нанести серьезный урон. Наш друг на какое-то время стал «в полосочку» после своего «падения».
В большинстве случаев у нас была фотография подозреваемого. В этом случае остальные данные разведки, как правило, были весьма точными. Парень почти всегда был там, где мы предполагали его обнаружить, и все обычно шло по плану довольно точно.
Но так гладко было не всегда. Мы стали замечать, что если у нас нет фото, то и остальные разведданные ненадежны. Зная, что американцы помещают подозреваемых в тюрьму, иракцы стали использовать это в своих целях, для решения личных проблем. Они наговаривали на своих недругов американским солдатам или представителям администрации, что те-де пособничают боевикам или совершили иное преступление.
Само собой, что это было неприятностью для того, кого мы арестовали, но не об этом я хочу сказать. Это еще один образец того, как порочна была эта страна.
Подозреваемый
Однажды мы получили запрос: армии требовались снайперы для обеспечения проводки конвоя 506-го полка, возвращавшегося на базу.
С небольшой командой снайперов мы заняли трех— или четырехэтажное здание. Я оборудовал огневую позицию на верхнем этаже и начал наблюдение за местностью. Очень скоро на дороге появился конвой. В это время из здания рядом с дорогой вышел человек и начал совершать подозрительные движения в направлении движения колонны. У него в руках был автомат «АК».
Я выстрелил. Человек упал.
Конвой продолжал двигаться. Вокруг застреленного мной парня собралась группа иракцев, но никто не делал никаких угрожающих движений в сторону конвоя, и не собирался его атаковать, поэтому я не открывал огня.
Несколькими минутами позже по рации сообщили, что армия намерена выяснить, почему я убил этого иракца, и высылает для этого людей.
Что?
Я уже доложил по радио армейскому командованию, что произошло, но сделал это еще раз. Это был сюрприз — мне не верили.
Командир танка вышел из машины и начал расспрашивать жену убитого. Она сказала ему, что ее муж шел в мечеть, а в руках нес Коран.
О-хо. История, конечно, забавная, но офицер — который, как я догадался, был в Ираке недавно, — мне не верил. Солдаты начали искать возле тела автомат, но к тому моменту там побывало такое количество людей, что его и след простыл.
Командир танка указал на мою огневую точку: «Выстрел был оттуда?»
«Да, да, — говорила женщина, которая, разумеется, не имела ни малейшего понятия, откуда был выстрел, поскольку ее даже не было в тот момент поблизости. — Я знаю, он из армии, он носит армейскую форму».
Вообще-то я стрелял из глубины комнаты, передо мной был экран, а поверх камуфляжа «морского котика» на мне была серая куртка. Может, она просто галлюцинировала в своем горе, а может, думала, что так она мне больше навредит.
Нас отозвали на базу, и весь взвод сняли с боевых дежурств. Мне объявили, что я отстранен от службы на время проведения расследования и должен находиться на базе, пока 506-й полк изучает инцидент.
Полковник выразил желание опросить меня. Со мной пошел наш офицер.
Мы были очень раздражены. Правила ведения боевых действий были полностью соблюдены. У меня было полно свидетелей. Облажался не я, а армейские «расследователи».
Мне трудно было сдерживаться. В какой-то момент я сказал армейскому полковнику: «Я не стреляю в людей с Кораном. Я рад бы, но не делаю этого». Похоже, я немного переборщил.
В общем, после трех дней «следствия» и бог знает скольких еще «следователей» они, наконец, признали, что все было по правилам, и закрыли этот вопрос. Но когда полк в следующий раз прислал заявку на снайперов, мы послали их на три буквы.
«Каждый раз, когда я застрелю кого-нибудь, вы будете пытаться упрятать меня за решетку? Ну уж нет», — сказал я.
В любом случае, спустя две недели мы отправились домой. За оставшиеся дни было лишь несколько силовых операций, а почти все время я провел за видеоиграми, просмотром порно и тренировками в спортзале.
Эту командировку я закончил, имея весьма значительное число подтвержденных ликвидаций, большей частью одержанных в Фаллудже.
Карлос Норман Хэскок II[90], самый знаменитый снайпер, живая легенда, человек, на которого я хотел бы быть похожим, записал на свой официальный счет 93 жертвы за три года войны во Вьетнаме.
Не говорю, что я сравнялся с ним в классе — в моем представлении он был и всегда будет величайшим снайпером всех времен — но само число, по крайней мере, оказалось достаточно большим, чтобы люди стали думать, что я проделал адскую работу.
Глава 8Семейные конфликты
Тая:
В ожидании прибытия самолета мы вышли на взлетно-посадочную полосу. Мы — это несколько жен и детей «морских котиков». Я пришла с нашим ребенком, и очень волновалась. Я была на седьмом небе.
Помню, я обернулась к одной из женщин, и сказала: «Разве не здорово? Разве не волнительно? Я не могу дождаться!»
Она ответила: «Э-эх…»
Про себя я подумала: может, я просто не привыкла? Позднее она развелась со своим мужем, который служил в одном взводе с Крисом.
Формирование привязанности
Я покинул Штаты почти семь месяцев назад, когда моему новорожденному сыну было всего десять дней. Я любил его, но, как я описал выше, у меня не было возможности к нему привязаться. Новорожденные — это просто куча потребностей: кормить его, убирать за ним, давать ему спать. А теперь это уже была личность. Он мог ползать. У него появилась индивидуальность.
Я мог судить о том, как он растет, по фотографиям, присылаемым Таей, но на деле все было еще более впечатляющим.
Это был мой сын.
Мы лежали на полу в пижамах. Он ползал по мне, а я подбрасывал его вверх, и повсюду носил его. Даже простейшие вещи (например, когда он трогал мое лицо) — доставляли мне радость.
Но переход от войны к дому по-прежнему был шоком. Еще вчера мы сражались, а сегодня мы переправились через реку, прибыли на базу Такаддум (известную как TQ) и отправились домой в Штаты.
Один день — война, следующий — мир.
Каждое возвращение с войны оставляет странное ощущение. Особенно в Калифорнии. Простейшие вещи шокируют. Например, трафик. Ты едешь по дороге, все толпятся, это безумие какое-то. Ты машинально ищешь самодельные мины — при виде мусора на дороге сворачиваешь в сторону. Ты ведешь себя на дороге агрессивно по отношению к другим водителям, потому что в Ираке так все ездят.
Мне надо было побыть наедине с собой примерно неделю. Я думаю, с этого момента у нас с Таей начались проблемы.
Поскольку мы впервые стали родителями, мы не могли прийти к согласию по вопросам, связанным с ребенком. Например, пока меня не было, Тая укладывала сына спать вместе с собой. Когда я вернулся, я решил изменить это положение. Я считал, что ребенок должен спать в своей собственной кроватке в своей комнате. Тая считала, что это нарушит ее близость с ним. Она думала, что мы должны приучать его спать отдельно постепенно.
Я совершенно иначе смотрел на это. Я считал, что дети должны спать в своих собственных кроватях в своих комнатах.
Я знаю, что вопросы наподобие этого должны решаться совместно, но я был в состоянии стресса. Таю тоже можно понять: на протяжении нескольких месяцев она в одиночку растила ребенка, а теперь я вторгался в ее привычки и в тот образ действий, который она выработала. Но ведь я хотел быть с ними. Я не собирался вставать между ними, я просто хотел вновь занять свое место в семье.
Впрочем, выяснилось, что для моего сына это не так уж важно: он везде спал хорошо. А его взаимоотношения с матерью по-прежнему оставались совершенно особенными.
Жизнь дома имела свои интересные моменты, хотя их драматургия была очень различной. Наши соседи и друзья с совершенным уважением отнеслись к тому, что мне требуется время на «декомпрессию». Когда оно истекло, нас пригласили на дружеское барбекю «Добро пожаловать домой».
Они очень здорово нам помогли, пока я был в командировке. Соседи, жившие через улицу напротив, организовали стрижку наших газонов, что было для нас громадным подспорьем с финансовой точки зрения, и очень разгрузило Таю. Казалось бы, пустяк, но для меня он имел большое значение.
Теперь, когда я вернулся домой, конечно же, я сам должен был беспокоиться об этом. У нас был крохотный уютный двор, стрижка газонов на нем занимала у меня пять минут, не больше. Правда, была одна проблема. По одной стороне росли кусты шиповника вперемежку с декоративным картофелем, на котором круглый год цвели лиловые цветы.
Сочетание было очень милым. Но на шиповнике были шипы, которые запросто могли проткнуть бронежилет. Каждый раз, когда я подстригал траву, и заходил за угол, я цеплялся за них.
Однажды эти милые цветочки зашли слишком далеко, расцарапав мне весь бок. Я решил позаботиться о них раз и навсегда: я взял газонокосилку, поднял ее на уровень груди, и срезал шиповник вместе с картофельными кустами.
«Что? Ты разыгрываешь меня? — закричала, узнав об этом, Тая. — Ты срезал кусты газонокосилкой?!!!» Эй, это сработало. Они ни разу меня больше не поцарапали.