Думаю, я не готова еще была ко второму ребенку.
Я с ума сходила из-за Криса, боялась за него, и нервничала по поводу того, что осталась одна с маленьким ребенком и грудничком. Моему сыну было только полтора года; он постоянно везде лез, а малышка требовала к себе постоянного внимания.
Я помню, как сидела в халатике на диване и плакала. Мне бы надо было понянчить старшего и постараться накормить младшую, а я только сижу и реву.
Последствия кесарева сечения давали себя знать. Помню, одна женщина рассказывала мне, что уже через неделю после операции она сама мыла полы в доме и все было хорошо. Но у меня и по прошествии шести недель все болело, а швы никак не хотели заживать. Я ненавидела себя за то, что у меня все так медленно заживает, не так, как у тех женщин. (Позднее я узнала, что минимальные последствия обычно имеет второе кесарево сечение. Но в тот момент никто мне об этом не сказал.)
Я чувствовала себя слабой и злилась оттого, что не могла быть сильнее. Все было очень плохо.
Дистанции боя в Рамади сделали оружием моего выбора.300 WinMag, и я начал регулярно брать ее на патрулирование. После того как армия взяла штурмом госпиталь, боевики постоянно совершали вылазки и обстреливали это здание. Очень скоро у партизан появились и минометы. Поэтому нашей основной задачей стала борьба с боевиками вокруг госпиталя и поиск расчетов минометов.
Однажды мы оборудовали огневую позицию в двухэтажном здании неподалеку от больничного корпуса. Армейцы пытались выяснить расположение минометов с помощью специального оборудования, и мы выбрали этот дом, потому что с него просматривалось установленное ими направление. Но по каким-то причинам в тот день боевики решили не высовываться.
Может быть, они устали умирать.
Я решил посмотреть, сможем ли мы спровоцировать их. Я всегда носил под бронежилетом американский флаг. Я достал его, и пропустил через втулку кусок паракорда[101] (это многоцелевой нейлоновый тросик, иногда называемый парашютным). Я закрепил концы шнура на крыше таким образом, чтобы флаг свешивался на внешнюю сторону дома.
Буквально через несколько минут откуда-то появились с полдюжины боевиков с автоматами и начали поливать мой флаг свинцом.
Мы открыли ответный огонь. Половина нападавших развернулась и стала убегать. Другая половина осталась лежать на месте.
Я осмотрел флаг: две звезды были пробиты. Неплохая цена за их жизни, я считаю.
Боевики стали действовать более осторожно, атакуя нас с большего расстояния и из-за укрытий. Время от времени нам пришлось вызывать поддержку с воздуха, чтобы выкурить их из-за стен или уступов.
Из опасения причинить повреждения гражданским объектам командование запрещало летчикам использовать бомбы. Вместо этого реактивные самолеты должны были обстреливать цели из бортового оружия с бреющего полета. У нас также имелись ударные вертолеты: «Кобры» морской пехоты и «Хьюи»[102], которые могли использовать пулеметы и неуправляемые ракеты.
Однажды, когда я был на боевом дежурстве, мы с моим шефом заметили человека, загружающего миномет в кузов грузовика примерно в восьмистах ярдах (730 м) от нас. Я застрелил его; еще один выскочил из соседнего здания, его уложил шеф. Мы вызвали поддержку с воздуха; штурмовик F/A-18 выпустил по автомашине ракету. Последовала целая серия взрывов — боевики успели загрузить кузов машины взрывчаткой, прежде чем мы их заметили.
Среди спящих
Ночь или две спустя я шел в темноте к ближайшей деревне, перешагивая через тела — но это были не мертвые, а спящие иракцы. В теплой пустыне иракские семьи часто спят на открытом воздухе.
Я должен был занять позицию, с которой мы могли бы обеспечить снайперское сопровождение операции на рынке, где у одного из боевиков была лавка. Наша разведка сообщила, что боеприпасы, которые были во взорванном накануне грузовике, взялись именно отсюда.
Я вместе с четырьмя другими парнями был высажен с вертолета примерно в шести километрах от отряда, который должен был последовать за нами утром.
Идти по контролируемой боевиками территории ночью было вовсе не так опасно, как может показаться. Они спали. Иракцы видели, как днем прибыла наша колонна, а потом покинула это место еще до наступления темноты. Из этого они сделали вывод, что мы все вернулись на базу. Ни секретов, ни передовых дозоров, ни часовых — боевики не приняли никаких мер предосторожности.
Конечно, идти следовало с осторожностью — один из моих товарищей по взводу чуть не наступил на спящего иракца, когда мы двигались к своей цели. К счастью, в последнюю секунду он спохватился, и мы прошли, никого не потревожив. Зубная фея[103]ничего против нас не имела.
Мы обнаружили рынок и оборудовали наблюдательный пункт для скрытного слежения. Рынок представлял собой ряд одноэтажных лачуг, используемых как магазины. В них не было окон — вы открываете дверь и продаете свои товары прямо изнутри.
Вскоре после того, как мы укрылись в своем убежище, мы получили по рации сообщение, что где-то в нашем районе действует еще одно наше подразделение.
Несколькими минутами позднее я заметил подозрительную группу людей.
«Эй, — сказал я в микрофон рации. — Я вижу четырех человек с автоматами Калашникова и в разгрузочных жилетах, одеты как моджахеды. Это наши парни?»
Разгрузочные жилеты[104] — это специальная система для переноски различного боевого снаряжения. Люди, которых я видел, носили традиционную арабскую одежду (это я имел в виду, когда сказал, что они выглядят «как моджахеды»). Именно так обычно одевались боевики в сельской местности — длинные халаты, подпоясанные шарфами. (В городах они чаще всего носили западную одежду.)
Четверо шли со стороны реки, оттуда, откуда могли появиться и наши люди.
«Подождите, мы проверим», — сказал радист на другом конце.
Я наблюдал за четверкой. Стрелять я не собирался — не хватало еще случайно убить американцев.
Какое-то время ушло на переговоры между штабами. Я наблюдал, как вооруженные мужчины уходят.
«Это не наши, — в конце концов, услышал я по радио. — У наших задание отменили».
«Отлично. Тогда я просто пропускаю четырех парней в вашем направлении».
(Я уверен, что если они выйдут из моего поля зрения, я уже никогда их не увижу. Ниндзя.)
Все разозлились. Мои парни в «Хаммерах» напряженно ждали появления четырех моджахедов. Я вернулся к наблюдению за своим объектом — тем местом, по которому должен был быть нанесен удар.
Несколькими минутами позже я увидел тех четырех боевиков, которые прошли мимо меня раньше. Я подстрелил одного; второго снял другой наш снайпер. Оставшимся удалось найти укрытие.
И тут же за ними появились еще шесть или семь инсургентов.
Теперь мы были в самом центре жаркого боя. Мы начали использовать подствольные гранаты. Парни из взвода услышали эту канонаду и вскоре прибыли к нам на подмогу. Но те боевики, которые наткнулись на нас, растаяли.
Элемент неожиданности был потерян, и взвод провел рейд по рынку в темноте. Там нашли немного патронов и автоматы Калашникова, но ничего похожего на настоящий склад оружия.
Мы так и не нашли, куда же направлялись те боевики, которые проскользнули мимо меня. Еще одна загадка войны.
Элита элит
Я думаю, что все «морские котики» с высочайшим уважением относятся к нашим братьям в элитной антитеррористической группе, о которой вы так много читали дома[105]. Это элита элит.
Мы не слишком активно с ними взаимодействовали в Ираке. Единственный раз, когда мне пришлось много с ними общаться, был несколькими неделями позже, после того как мы попали непосредственно в Рамади. Они слышали, что там мы убили несметное число дикарей, и прислали одного из своих снайперов наблюдать за нашими действиями. Я думаю, они хотели выяснить, как работает наша тактика.
Оглядываясь назад, я жалею, что не попробовал к ним присоединиться. В то время они не так активно использовали снайперов, как другие части специального назначения. Основную часть работы делали штурмовые группы, но я не хотел работать в штурмовой группе. Мне нравилось то, что я делал. Я хотел оставаться снайпером, убивать врагов с помощью винтовки. Бросить это все, ехать на восточное побережье, снова быть в положении «молодого»? И все это, не считая прохождения обязательного курса, наподобие нашего BUD/S-like.
И мне понадобилось бы несколько лет проработать в качестве члена штурмовой группы, прежде чем я получил бы возможность стать снайпером снова. К чему все это, если я УЖЕ снайпер, и мне нравится то, что я делаю?
Но… сейчас, когда я слышу о тех операциях, которые они проводят, я думаю, что мне следовало все это сделать.
По неведомой причине парни из антитеррористического подразделения имеют репутацию высокомерных и самовлюбленных. Полная ерунда. После войны я встречал некоторых из них в моем учебном центре. Они были очень простыми и дружелюбными, очень скромно отзывались о своих достижениях. Я очень бы хотел снова оказаться вместе с ними.
Мирные жители и дикари
Наступление в Рамади официально еще только должно было начаться, но у нас уже было много работы.
В один из дней мы получили сообщения разведки о концентрации боевиков, устанавливающих самодельные взрывные устройства в районе шоссе. Мы выдвинулись в указанное место и взяли его под наблюдение. Мы также проверяли близлежащие дома, чтобы исключить возможность организации засад, направленных против американских конвоев.
Справедливо, когда говорят, что боевиков от мирных жителей отличить непросто, но в данном случае плохие парни сильно облегчили нам задачу. Беспилотные самолеты-разведчики постоянно следили за дорогой, и, заметив, что кто-то устанавливает мины, они не только фиксировали координаты этого места, но и отслеживали дальнейший маршрут боевика до самого дома. Это давало нам превосходную разведывательную информацию о местонахождении инсургентов.