Надо сказать, что, как и подавляющее большинство работающих американцев, Генри ежемесячно отваливал солидную сумму по страховке на случай болезни или травмы. Но сколько ни откладывай, такой инфаркт, говорили мне супруги, съел всю страховку, и за часть пребывания Генри в больнице пришлось платить уже из собственного кармана, из отложенных сбережений. Это, конечно, не могло не сказаться на делах фермы.
Как бы рано я ни поднялся, всегда, выйдя из дому, видел Генри уже работающим. Едва-едва оправившись от болезни, он трудился с утра до ночи. Медленно, тяжело дыша, с неизменной сигаретой, приросшей к губам, он то тащился с ведрами в свинарник, то брел в сарай с техникой, то в амбар... А скоро будет еще труднее: начнется страда, и он сядет за штурвал комбайна. Бедного Генри так прихватило, что он совсем бросил пить, даже пиво. Для него это жертва неизмеримая. Поначалу и мой приезд не совратил Генри, который по-своему, по-фермерски, является большим жизнелюбом и эпикурейцем. И только перед моим отъездом, по случаю самого большого праздника — Дня независимости, он позволил себе с разрешения жены закутить со мной.
Познакомимся с его детьми, выросшими на ферме, но не пожелавшими остаться там для продолжения дела своих предков. Два слова о Джоне, сыне Генри Пэссоу. Он уже давно отслужил в армии и сразу же после демобилизации женился на 17-летней девушке. На родную ферму не вернулся, стал строительным рабочим. Отец немалого семейства — у него уже трое детей. Когда мы нагрянули к нему в гости вместе с Генри, он, по-моему, смотрел на отца с сочувствием. Было видно, что Джон рад тому, что не стал фермером. Сейчас он специалист по цементу, без которого на стройке не обойдешься, а строится Америка и сегодня весьма интенсивно, так что на отсутствие работы Джон не жалуется.
Так уж вышло, что, знакомясь с детьми Пэссоу, я во второй раз столкнулся со строителем — мужем их дочери Салли. Он каменщик. Зовут его Шерман. Когда мы подъехали к их дому, то застали его и жену за работой — оба красили наличники. Оказалось, они только что достроили дом. Кстати, в отличие от подавляющего большинства здешних домов, одноэтажный. Правда, Шерман устроил еще этаж в подвале, где соорудил не просто какую-то подсобку или склад, а настоящее жилое помещение. Ему и жене под сорок, у них двое детей-подростков — мальчик и девочка. Все четверо мне понравились, работящие, милые люди. Отец без ума от детей, но на них это дурно не сказывается. Сам Шерман труженик беззаветный, весь в своего тестя-фермера. Вот суть того, что он высказал во время долгой беседы (для экономии места даю в виде монолога):
— Дом видите? У вас есть такой? А, нет! Вот то-то! Но не подумайте, что я хвалюсь. Я просто рад, что вам нравится. И не подумайте, что у нас, в США, каждый строительный рабочий может иметь такой же. Во-первых, я не «каждый». Я работаю как вол. Могу работать и днем, и ночью, и в субботу, и в воскресенье. И не думайте, что у нас все так работают. У нас лентяев хоть отбавляй! А потом, если хотите, я вам открою еще один секрет насчет моего дома: на семьдесят пять процентов я построил его своими руками, вечерами и ночами, ведь я же строитель. Мне вырыли котлован, завезли все детали, и потом я сам возвел его, с помощью моей Салли, конечно. Семь месяцев строили.
Шерман интересуется ценами в нашей стране, поражается тому, как мы мало платим за квартиру и что у нас бесплатное медицинское обслуживание... Но Шерман не произносит приговора ни своей, ни нашей системе до тех пор, пока разговор не заходит о его детях.
— Не позволю им стать рабочими, как я! — с жаром говорит он.— Пусть учатся, пусть получают высшее образование. Они у меня молодцы, способные, прилежные. Я их выучу!
В завязавшемся на эту тему разговоре он узнает, что у нас высшее образование бесплатное. И, задумавшись, помолчав, Шерман вдруг говорит:
— Да, у вас все же лучше!
После того, как он только что гордился своей зарплатой и домом, это заявление выглядит неожиданным. Шерман поясняет свою мысль:
— Я их очень люблю, сына и дочь. И я не пожалею для их образования нескольких тысяч. Дай только мне бог здоровья! Вот если со мной что-нибудь случится, они уже не попадут в университет. А у вас, в вашей стране, попадут. Вот почему у вас лучше. Справедливее.
Побывав в гостях у Джона и Салли, сына и дочери супругов Пэссоу, я уже по-другому смотрю на опустевший двухэтажный фермерский дом. Уже замечаю то тут, то там старые, истрепанные игрушки и другие признаки ушедшего отсюда детства. И еще более грустным кажется добрый дом Пэссоу. Еще одна ферма, еще один фермер доживают свое. И скоро их не будет. У фермы Пэссоу на то свои причины. Но тем не менее процесс этот в США закономерен и необратим. С прогрессом науки и техники количество ферм и фермеров в США стремительно сокращается: в 1960 году в США на селе проживало 8,8 процента всего населения, в 1964-м — 6,8 процента, в 70-е годы — 4 процента (по официальным американским данным).
Генри Пэссоу, возможно, и не знает (а то и не хочет знать) этих точных цифр и, видно, стремится отстоять до конца вахту потомственного хлебороба. Он был явно польщен тем, что я не только жил у него, но и интересовался его кровным делом. Потому он с большой охотой провез меня по своим друзьям-фермерам.
Один из них Роберт Андерсон. Вместе с братом хозяйничает на молочной ферме. Пятьдесят коров. Братья-фермеры корм обеспечивают сами, на своих угодьях. Здесь электрифицирована дойка и автоматизирована погрузка, разгрузка, приготовление и подача кормов в кормушки, выгрузка навоза из помещений, подача молока в бак, охлаждающий его, водоснабжение, автопоилки с электроподогревом воды, обогрев молодняка и т. п. И при всем при этом дел хватает. Вдвоем управляются, но, как заявляет Роберт, «работаем без выходных». И так у всех фермеров, у каких удалось побывать, я прежде всего подмечал одну главную общую черту — трудолюбие, которое в крови, трудолюбие, без которого при их нелегкой и хлопотливой профессии просто не проживешь. Примечательно, что никто из них, как правило, никуда никогда не выезжал дальше родных мест: поле держит цепко круглый год и не отпускает от себя. Единственные воспоминания о других краях связаны у них с годами армейской службы. И только.
Побывали мы и на ферме у Дана Вайли (кукуруза, коровы, свиньи). Здесь несколько иные принципы хозяйствования. Дело в том, что ферма принадлежит дельцу из Чикаго. Он получает половину доходов, а Дан Вайли — другую половину. Хозяйство немалое, и поэтому у полувладельца-полуарендатора Вайли есть наемный работник, колумбиец Фрэнк Мартинес. Он тоже, можно сказать, полубатрак, поскольку является родным братом жены Дана Вайли. Но отношения между Даном и Фрэнком деловые: первый платит второму зарплату. На наш взгляд, она не соответствует тому, что делает Фрэнк,— ему положено больше.
— Фрэнк,— шутя говорю ему,— а ведь Дан тебя эксплуатирует, платит меньше, чем надо.
— А я знаю,— отвечает Фрэнк.— Но я его тоже эксплуатирую.
— Каким же это образом?
— Я пишу книгу о нем, каждый день он дает мне такой богатый материал, какой и за деньги не найдешь.
Оказывается, Фрэнк задержался здесь только на несколько месяцев. Два года назад, покинув родину, он решил побродить по миру, пока молод, набраться впечатлений и затем стать писателем. На примере отношений между Даном и Фрэнком в который раз убеждаешься в почти, наверное, непреложной истине: трудно душевно сойтись американцу и латиноамериканцу. С обеих сторон чувствуется настороженность и какая-то неприязнь, хотя на первый взгляд они запанибрата. Фрэнк не без сатирических ноток рассказывает о том, как пишет книгу с «помощью» своего хозяина, а последний при упоминании о писательстве Фрэнка только пожимает плечами и крутит пальцем около виска.
В результате бесед с соседями Генри Пэссоу я убедился, что его настроения и заботы весьма характерны и типичны для местных фермеров: налоги, рост цен и инфляция, а отсюда неуверенность в своем будущем. Все без исключения фермеры, с которыми я встречался, искренне и горячо ратовали за развитие торговли с нашей страной. В этом они видят и путь к добрым отношениям между СССР и США, и определенный выход из собственных трудностей. В лице нашей страны они видят надежного партнера, торговля с которым обещает фермерам то, что им нужно так же, как земле вода и солнце,— стабильность и уверенность.
С пребыванием в этом фермерском доме связано еще одно воспоминание о двухэтажной Америке. Именно там довелось четвертого июля встретить самый большой национальный праздник страны — День независимости.
С утра, после завтрака, супруги Пэссоу повезли меня «а своем видавшем виды автомобиле в городок Шеридан, куда стекались на праздник жители окрестных ферм. Двухэтажный зеленый городок встретил нас крепким настоем бензиновых паров и выхлопных газов. И не оттого, что в Шеридан прибыло много машин. Нет, они мирно стояли там, где им положено, и моторы их уже не работали. Но зато воздух содрогался от рева других автомобильных моторов — Шеридан готовился к гонкам на картингах. Это было главным событием празднества, и низенькие машины на маленьких колесах юрко сновали повсюду с диким ревом и сизым дымом. Тихий, почти сонный в обычные дни, городок отмечал национальный праздник буйством современной техники. Сталь, одушевленная горючим, и скорость движения (чем быстрее, тем лучше!) — вот компоненты той всеамериканской страсти, которой подвержены в равной степени и Америка небоскребов, и Америка двухэтажная.
Гонки на картингах были рассчитаны на целый день. Трасса, отмеченная цветными флажками и раскрашенными бочками из-под бензина, была проложена по улицам городка. Утренние заезды были отданы младшим школьникам. В гоночных шлемах и костюмах, мальчишки лет десяти в последний раз перед стартом запускали моторы, пробовали их на разных режимах работы, еще и еще раз забирались в стальное чрево, чтобы оно не подвело в минуты состязания. Рядом с ними суетились у стальных коротышек на колесах их взволнованные отцы. Они, как и малыши, беспокоились об одном — не подвела бы машина. И папы вместе с сыновьями в последний раз что-то осматривали и подкручивали.