«Во всяком случае, в СССР он не должен был бы бастовать и еле-еле сводить концы с концами». Подпись неразборчива.
А вот одна запись из книги отзывов в армянском разделе выставки:
«Я хотел бы, чтоб жизнь больше улыбалась мне, чем теперь. Мое сердце с вами и с этой выставкой, а не с тем, чем я сейчас живу. Надеюсь когда-нибудь увидеть все это своими глазами в СССР. Что я могу поделать с моим разбитым сердцем? Томас Лонг».
Запись в книге отзывов, сделанная по-русски и переписанная мною с сохранением всех особенностей оригинала:
«Я уехал из России 2 года назад с моей родной страны и люблю ее от всего сердца. Валеrа». (Обратите внимание: в написанном по-русски имени вместо нашего «р» английское «r»; видимо, возраст автора записи совсем невелик, кто-то вывез его в США, но он уже осознал, что любит родину «от всего сердца».)
Есть в книге отзывов и явно антисоветские записи, но их ничтожно мало по сравнению с другими. Вот, например, сделанная на русском языке (с сохранением орфографии и синтаксиса оригинала):
«Всю лож сплошная лож. Вриоте товарищи». Подпись неразборчива.
Или еще (уже по-английски):
«Мы, куклуксклановцы, ненавидим вас, красных. ККК».
На такие редкие злобные откровения в книге отзывов есть достойные ответы:
«Пожалуйста, не обращайте внимания на несколько человек и привозите ваши выставки еще раз в Лос-Анджелес и в другие американские города. Ваша выставка великолепна! Майк Мовас».
«Поверьте, что подавляющее большинство американцев не разделяет взглядов истерических сионистов, религиозных фанатиков и других врагов вашей страны, которые сами из себя делают дураков. Американец».
Когда я в одном из залов выставки просматривал книгу отзывов и делал из нее выписки, ко мне подошел пожилой американец и спросил:
— Простите, зачем вы выписываете отзывы?
— Я советский журналист, собираюсь рассказать советским читателям о том, как американцы приняли выставку.
— Понятно. В таком случае я хочу предупредить вас кое о чем. В этих книгах отзывов иногда попадаются злобные, враждебные по отношению к вам записи. Не расстраивайтесь! Не обращайте на них внимания. Это все не настоящие американцы.
Как бы подтверждая справедливость своих слов, американец представляется и дает мне свою визитную карточку, на которой напечатан его адрес и имя — Карлос Галвез.
И, наконец, еще об одной встрече, довольно ярко отразившей настроение американцев. Она состоялась в переполненном конференц-зале выставки. Ее сотрудники отвечали на вопросы посетителей. Перед началом я видел, что некоторые американцы шли на эту встречу из помещения, где расположилась антисоветская контрвыставка. Естественно, можно было ждать от них вопросов, подсказанных злобствующими там сионистами. По ходу встречи я записал все вопросы, заданные американцами. Вот они:
«С какого возраста в СССР идут дети в детский сад и школу? Как в советских школах изучают иностранные языки? Какая разница между старой и новой Конституциями СССР? Есть ли в Советском Союзе Верховный суд и каковы его функции? Какова структура Верховного Совета СССР? Сколько трудящихся состоит в советских профсоюзах? С какого возраста в СССР уходят па пенсию? Каков размер пенсий? Что делается в СССР для охраны труда? Каковы планы на будущее у советских космонавтов? Есть ли в ССОР проекты создания искусственных планет? Есть ли какие-либо ограничения при приеме в высшие учебные заведения? Учатся ли в СССР студенты из других стран? Продолжается ли добыча китов советскими промысловыми судами?»
Всё! Ни одного вопроса по поводу антисоветской контрвыставки и ее провокационной экспозиции.
Да, нет ни малейшего сомнения в том, что Национальная выставка СССР в Лос-Анджелесе сделала свое доброе дело.
ТАК ДОЛЖНО БЫТЬВ НЕБЕ НЕ ТЕСНО
«Как пройти от СЭВа до Кремля?» Этот вопрос я услышал, входя в аудиторию, где занимались американские космонавты. Их было двое. Они стояли около большого макета центра Москвы, и учительница русского языка спрашивала их по-русски о том, как именно они пойдут названным маршрутом и какие улицы и площади при этом будут у них на пути. Космонавты водили длинной указкой по макету и по-русски (поясняли свое воображаемое передвижение.
При нашем появлении урок был прерван. На мой первый вопрос, заданный по привычке по-английски, американцы отвечали по-русски. Не очень складно, с ошибками, но речь их была вполне понятна. Дальше мы говорили с ними уже на нашем родном языке. Преподавательница, радуясь и краснея за своих учеников, поправляла их, заставляла, как школьников, повторять слова и выражения, в которых они допустили ошибки. Как бы там ни было, я еще и еще раз убедился, что космонавты люди если и не особенные, то не вполне обычные. Всего за три месяца занятий (а они занимаются, разумеется, не одним русским языком) сумели далеко продвинуться в столь трудном языке, как наш. А ведь их отбирали из сотен и тысяч желающих не за лингвистические способности. Тогда таковые в расчет вовсе не принимались. Но, видимо, все-таки отбор есть отбор. Мужество, опыт, интеллект и желание — вот, пожалуй, их главные качества. Слитые воедино, эти качества образуют характер такого прочного сплава, которому под силу все или почти все.
Как и наши космопроходцы, начиная с незабвенного Юрия Гагарина, американские космонавты, по крайней мере те, с кем я общался, сразу располагают к себе, в них чувствуешь скрытую силу и открытую душу. Все они еще до прихода в космический центр крепко закалили свою волю и многое познали.
Когда я попал в аудиторию с макетом Москвы, я понял, что мне повезло вдвойне. Во-первых, из-за урока русского языка. Во-вторых, потому, что один из двух космонавтов оказался из самого первого набора, а другой новобранцем. И самое любопытное состояло в том, что ветеран, как и новобранец, еще ни разу не был в космосе.
Интересной была беседа с ними. Меня главным образом интересовало, кто же они такие.
Итак, старший, Дональд Слейтон. Родился в 1924 году. Он отметил свое пятидесятилетие, находясь в строю. Обращает на себя внимание его учебный и послужной список. Окончил университет в Миннесоте в 1949 году и стал инженером по аэронавтике. Это не случайно, ибо еще с 1943 года был пилотом военно-воздушных сил США. Совершил 56 боевых вылетов на бомбардировщике на европейском театре войны, затем добивал японских самураев (семь боевых вылетов). После окончания университета два года работал инженером авиационной корпорации «Боинг». С 1951 года Слейтон снова в военно-воздушных силах, пилот-инструктор, затем технический инспектор и, наконец, пилот на истребителе. С 1956 года летчик-иcпытатель. Его инженерное образование было помножено на 4900 летных часов, из них 2 950 на реактивных самолетах. Вот с каким багажом пришел он в апреле 1959 года в первый отряд космонавтов, в который тогда помимо него было зачислено шесть человек. Они много сделали, их имена сегодня хорошо известны: Карпентер, Купер, Гленн, Гриссом, Ширра и Шепард.
Но почему же Слейтон не побывал в космосе? Ведь еще в 1959 году он был намечен в качестве пилота седьмой миссии по программе «Меркурий». Полет этот состоялся в 1962 году, но не Слейтон, а Карпентер трижды обогнул тогда нашу планету за пять без малого часов. Слейтон был отстранен от полета в связи с тем, что у него неожиданно обнаружились дефекты в сердце. Это был тяжелый удар судьбы. Но уйти из семьи космонавтов Дональд был не в силах. Он остался на оперативной работе и с 1963 года стал командиром космического отряда. Высокое и ответственное дело. Почетное для любого. Но, наверное, не для него. Ему нужны сами полеты, а не руководство ими. И он все время борется со своим сердечным недугом. Натренированный более чем достаточно, он теперь сам лечит и тренирует свое сердце. И происходит, казалось бы, невероятное: в марте 1972 года строжайшая медицинская комиссия восстанавливает Слейтона в полных правах члена космического отряда. Правда, после этого командиром отряда его все же по совместительству оставили. И Слейтон начал готовиться к совместному полету с советскими космонавтами. Потому и застали мы его у макета Москвы на уроке русского языка.
Другой участник нашей беседы, Роберт Овермейер, не собирался в совместный полет с нашими космонавтами, но он тем не менее тоже учил русский язык. На будущее, впрок. И это знаменательно! В беседах с американскими космонавтами и руководителями космического центра я все время ощущал большое, искреннее уважение по отношению к их советским коллегам.
Здесь знают, почем фунт лиха, и всегда помнят о том, что первым землянином, проложившим дорогу к звездам, был Юрий Гагарин, русский, советский человек.
Роберт Овермейер производит впечатление очень собранного, сильного, вдумчивого. Ему тридцать семь лет. У него трое детей — две девочки и мальчик. Как и другие его коллеги, он имеет весьма солидную научную подготовку: из колледжа вышел с дипломом физика, а затем окончил военную аспирантуру по специальности аэронавтика. И опыта ему не занимать. Сразу после окончания колледжа, в 1958 году, пошел учиться на военного летчика и стал таковым в 1959 году. Получив ученую степень по аэронавтике, он еще год занимался в специальной школе по подготовке космонавтов, после чего и был зачислен в 1969 году в космический отряд. За его спиной 3500 часов летного времени, 3000 из них на реактивных самолетах. Был во вспомогательной команде при последнем полете на Луну.
Еще немного о другом моем знакомом из этого отряда. Томас Стаффорд один из первых американских космонавтов (с 1962 года) и один из самых активно действующих. При проведении полетов по программе «Джемини» он трижды был дублером. В декабре 1965 года он вместе с Ширрой на «Джемини-6» встретил в космосе корабль «Джемини-7». Более пяти часов оба корабля летели вместе. В июне 1966 года вместе с Сернаном летал на «Джемини-9», будучи командиром корабля. Он стыковался в космосе со специальной платформой, запущенной ранее. Приводнившись, он поставил рекорд — посадил корабль на расстоянии в 0,4 мили от расчетной точки. Затем Стаффорд был дублером при полете «Аполлона-7», а в мае 1969 года он уж