— Как это ни прискорбно, но за весьма короткое время вы сумели вооружить против себя многих жителей нашего городка: шерифа, к примеру, кое-кого из ранчеро, нашего мэра. Уж на что Фрэнк терпелив, но и он от вас не в восторге…
— Что вы говорите?! — изумлённо воскликнул я, начиная заводится. — Надо же, а я и не подозревал! Мне почему-то казалось, что мэр настроен ко мне дружелюбно. Скажу больше: мне казалось, он боготворит меня!
Док неодобрительно покачал головой.
— Не юродствуйте, мистер Росс, вам это не идёт. В конце концов, вы не клоун, и пришли сюда не развлекаться, — он помолчал. — Так я продолжу. Вчерашний инцидент возле заведения мадам Томпсон лишний раз показал, что иметь с вами дело весьма рискованно. Любой человек, волей или неволей попавший в сферу вашего влияния, подвергается серьёзной опасности. Вы — ходячая угроза для общества, ибо всё, к чему вы прикасаетесь, превращается в прах. Вы понимаете, куда я клоню?
Я понимал. Я всё прекрасно понимал. Он беспокоился за свою племянницу, хотя и пробирался к этой мысли какими-то закоулками. Если бы ночью у борделя мадам Томпсон Шульц открыл пальбу, Белла непременно бы пострадала, к гадалке не ходи. Но виновником вчерашнего происшествия был не я. Это шериф начал крутить передо мной своими амбициями; я всего лишь стоял на улице и дышал свежим воздухом. Да и Белла сама ко мне подошла, я её не звал… Короче, если кто и был виновен в той ситуации, то это не я, и потому всякие намёки дока Вульфа на мою угрозу обществу я не разделял. А к племяннице его я был равнодушен. Ну, не то, чтобы совсем равнодушен — она нравилась мне, но не так как Ленни, поэтому я спросил:
— Вы хотите, чтобы я перестал ссориться с Шульцем?
Он вспыхнул.
— Я хочу, чтобы вы оставили Беллу в покое! Вы ей не пара!
— Это угроза?
— Это просьба, — немного смягчился док. — И я очень надеюсь на ваше понимание.
Я покривился. Надо же, как изыскано — он надеется на моё понимание! А я могу надеяться на его понимание? Или понимать должен только я, а он может на это надеяться?!
— Ладно, док, будет время, я подумаю над вашим предложением, — ответил я не совсем дружелюбно.
Честно говоря, мне стало обидно — чертовски обидно! Почему люди хотят, чтобы их понимали, но сами совершенно не стремятся к тому, чтобы понять других? Это что, какая-то особая тактика выживания или им просто на всё плевать? Почему никто ни разу не сказал: «Бен, дружище, мы тебя понимаем! Ты классный парень, с тобой не соскучишься!». Уж поверьте, после таких слов со мной точно бы ни кто не соскучился! Но вместо этого я слышу только: «Вы приносите одни неприятности!». Ну и как после этого я должен относиться к людям?
Доктор Вульф поклонился, прощаясь, и направился к трибунам, а я украдкой проследил за ним взглядом и отметил, что сел он рядом с банкиром. Ну конечно, это же одна шайка-лейка: Джениш, Каллахен, док Вульф, Фримен, Лу Фриско. Наверное, и мистер Паттерсон входил в эту команду, только его почему-то изгнали. А может, и сам сбежал. Не выдержал, добрый человек, всей этой интеллигентно-надменной канители. Я бы тоже сбежал, но мне нельзя, у меня ранчо. И Ленни… И долгов целая куча.
Участники продолжали выходить на арену, но пока никто не мог перекрыть результат Рыжего. Большинство не укладывались даже в двенадцать секунд, и я с чистой совестью вычёркивал их из числа конкурентов. Однажды, правда, у меня ёкнуло сердечко, когда какой-то вислоусый ковбой повязал бычка за одиннадцать с половиной секунд. Я даже подумал, что вот он, ещё один претендент на мои баксы. Но — нет. Ковбой выглядел запыхавшимся и, похоже, сам не верил в свой результат.
А потом к воротам подъехала Ленни.
Трибуны ахнули. Нет, не правильно. Ахнула мужская половина трибун, а женская половина заскрипела зубами. Наверное, от зависти. В трещащей по швам рубашке Ленни выглядела как царица амазонок, которой только что надели на голову корону, отчего она вся так и светилась. Она повела плечиками, поправила выпавший из-под шляпы локон и улыбнулась — чуть-чуть, как тогда на ранчо. После этого даже Виски Джордж раскрыл рот и задышал часто-часто. И я вдруг понял, что стоит Ленни щёлкнуть пальчиками, как все мужчины тут же повалятся на колени… И, возможно, тот бычок, которого она должна связать.
Мне повезло, щёлкать пальцами она не стала. Отрадно. Но бычок ей всё равно попался вялый. Я смотрел, как он нехотя бегал по арене, и мне пришла в голову мысль, что судьи специально подобрали для Ленни такого неактивного бычка. Или напоили его маковым отваром перед стартом. В-общем, Ленни уложилась ровно в одиннадцать секунд, и когда мистер Фримен объявил результат, мужчины зарыдали от счастья.
Я тоже хлопнул пару раз в ладоши, так, для проформы, чтобы не выделяться. И чтобы Ленни не подумала, будто я не рад её успеху, если она вдруг посмотрит на меня. Но она на меня не смотрела, так что старался я зря.
— Здорово она его захомутала! — воскликнул Виски, комментируя действия этой девчонки. И бросил на меня лукавый взгляд. — Интересно, кто у неё на очереди?
Я поморщился, ибо не понимал его радости. Вот к чему, спрашивается, все эти намёки — «очерёдность», «захомутала»? Ему что, моя личная жизнь спать спокойно не даёт? Пусть лучше делом занимается: Сюзанку к выезду подготовит или молитву прочитает. Серьёзнее надо быть, серьёзней! Я собрался сказать ему это, но тут мистер Фримен выкрикнул:
— Бенжамин Росс!
Я поправил шляпу. Что ж, вот и мой черёд. Виски сразу стал серьёзным, как я того и хотел, взял Сюзанну под уздцы, подвёл ко мне. Сюзанка тихо всхрапнула, ткнулась мне в плечо носом…
Едва я успел сесть в седло, как соседние ворота распахнулась и на арену вылетел бычок. Я сразу догадался, что судьи настроены ко мне недоброжелательно. Другим участникам они давали время оглядеться и подобрать поводья. Мне не дали. Хорошо хоть Сюзанка ушами не хлопает. Заметив мелькнувший перед глазами бычий хвост, она рванула следом. Сюзанка у меня молодец, в родео мы с ней участвовали раз десять, и она уже привыкла, что бычка необходимо догнать. Жизненно необходимо! Мне оставалось только накинуть петлю, что я и сделал. Бычок кувыркнулся через голову, попытался вскочить, но Сюзанка подала назад, натягивая лассо, а я быстро спрыгнул на землю и ловко связал бычку ноги сыромятным ремнём.
— Одиннадцать секунд, — грустным голосом объявил мистер Фримен.
Я посмотрел на Ленни. Я очень хотел увидеть в её глазах восхищение — искреннее и солнечное. Или раздражение, что тоже можно считать проявлением чувств. В конце концов, не столь суть важно какие именно чувства испытывает к тебе любимая девушка. Главное — что б испытывала. А она… она даже не повернулась в мою сторону. Она о чём-то болтала с Генри Каллахеном, сыночком банкира, и не обращала на меня никакого внимания.
Это она мстит мне за вчерашнее. Женщины очень мстительные натуры; в этом плане они сродни кошкам, те тоже никогда обид не забывают. Я обидел — хоть и не очень сильно — и меня следовало наказать. Ладно, наказывай. Только палку не перегибай.
Состязания продолжались. До конца дня я ещё дважды выходил на арену. Первый раз мне удалось усидеть на разгневанном мустанге, которому, по всей видимости, обещали свободу, если он меня сбросит. Не сбросил. Зрители этого не ожидали, соперники тоже. Ленни даже закусила губу от огорчения. Ну наконец-то! По её глазам я догадался, что она ещё сильнее обиделась на меня. Но в данном случае ей следовало обижаться не на меня, а на Сюзанку, ибо только благодаря своей кобыле я научился крепко держать в седле.
Во второй раз пришлось расстреливать пустые бутылки. Занятие, признаюсь, малодостойное ганфайтера моего уровня. И не потому, что в этом деле я был выше всех на голову, нет. Просто доставать револьвер ради каких-то там бутылок — кощунство! Вот если бы ради Шульца или, скажем, братьев Гомес — тогда я согласен. Но доставать всё же пришлось, и в результате после первого дня соревнований я оказался на первом месте. Приятно.
Вот только Ленни расстроилась окончательно. В общем зачёте я опережал её на тридцать очков, очень солидный отрыв. А что она хотела? Что я ей поддамся? Но она первая запустит в меня камнем, если узнает, что я поддаюсь. К тому же, в свете моих последних финансовых махинаций мне ничего другого не оставалось, как только выигрывать. Рыжий Спайк отставал от меня на сорок очков. Он проигрывал даже Ленни, но разница между ними была небольшой. День грядущий вполне мог дать ему возможность выйти вперёд, благо, в финале предстоял поединок с большим диким быком, где у Спайка было неоспоримое преимущество. Но вот догнать меня… Чтобы догнать меня, им обоим надо надеяться на чудо. Или на мою ошибку, что, в общем-то, сродни чуду…
Подводя черту под итогами первого дня соревнований, я испытывал удовлетворение. Преимущество в сорок очков — это вам не ёжиков пугать. Это, если так порассуждать, возможность и с долгами расплатиться, и хозяйство своё расширить, и женится. Я хоть и говорил Дэну Макклайну, что женюсь на его дочери, но вряд ли Дэн воспринял моё заявление серьёзно. Ни один нормальный ранчеро не отдаст дочь за нищего ковбоя. А если у ковбоя ещё и репутация ганмена — тем более не отдаст. Не враг же он дочкиному счастью. А вот если нищий ковбой-ганмен становится уважаемым ранчеро, тогда совсем другое дело. Тогда ему честь, почёт и пирожки с яблоками. Правда, чтобы стать уважаемым ранчеро, необходимо лет пять пахать с утра до вечера — но об этом я сейчас старался не думать.
Ко мне подошёл Доминик Гур.
— Хорошо выступил.
Сказано это было как бы между прочим, но услышать похвалу от такого человека весьма приятно. И не потому что Доминик прекрасно разбирался во всех ковбойских хитростях — на Западе в этом и грудные дети разбираются — просто чьим-то словам доверяешь больше, а чьим-то вообще не доверяешь. Ни звания, ни награды значения тут не имеют: пусть даже Конгресс наградил тебя медалью за заслуги в животноводстве; если нет к тебе доверия — извини. Можешь сколь угодно бить себя в грудь и звенеть регалиями — не в регалиях дело.