Вы не поверите – но я плакал, когда отворачивался. Не вслух, конечно, и без слёз. Внешне я оставался абсолютно равнодушным, но пока я поворачивал голову в другую сторону, душа моя рыдала и билась в истерике. Борьба с самим собой дело трудное и неблагодарное. Легко сказать: у меня есть сила воли, я со всем справлюсь. На самом деле занятие это тяжёлое и почти невыполнимое, и порой приходится прикладывать массу усилий, чтобы добиться какого-то результата.
Я добился. Со слезами напополам с кровью, но добился. Я выкинул Ленни из головы и стал слушать то, что говорят судьи...
Что же там говорят судьи?
Смысл слов судей долго искал дорогу к моему взбудораженному мозгу. По сути, никакого смысла в этом смысле не было, потому что говорили они то же, что и везде: соблюдать, не нарушать, быть вежливым – и далее по списку. Когда этот список закончился, мы покинули арену и родео началось.
Я спешился, кинул поводья Виски Джорджу, а сам подошёл к ограждению, чтобы понаблюдать за действиями соперников. Никого из них я раньше не видел в работе, и теперь мне предстояло определить, кто из них действительно чего-то стоит, а кто вышел на арену просто ради удовольствия. Это было важно, потому что следовало сразу очертить круг людей, способных составить мне конкуренцию. Мне не хотелось думать, что Ленни может войти в этот круг. Я встречал женщин, хорошо держащихся в седле и ловко управляющихся с лассо, но родео – игры взрослых мужчин. Можно упасть с лошади, можно попасть под копыта разъярённого быка – а это чревато серьёзными травмами. Бывало, что люди погибали, а я не хотел, чтобы с Ленни что-то случилось. Очень не хотел! Сама мысль, что она может пострадать, была невыносима. Я переживал за неё.
В первом состязании надо было поймать годовалого бычка. Для хорошего ковбоя это двенадцать секунд делов. В среднем. Садишься в седло, догоняешь бычка, бросаешь лассо, спускаешься на землю, связываешь бычку ноги – и всё. Но сказать легко. Догнать бычка, всё равно, что догнать поезд, который удирает от толпы улюлюкающих индейцев. Вы когда-нибудь пробовали догнать такой поезд? Если пробовали, значит, вы знаете, что такое первый этап родео.
Мистер Фримен ударил в колокол, и на арену выехал Рыжий Спайк. Вернее, не выехал, а вылетел пулей, потому что одновременно с сигналом на арену выпустили бычка. Бычок не стал долго обдумывать ситуацию и ждать, когда его завалят, и во все четыре копыта ударился в бега. Бежать особо было некуда, площадь арены не давала возможности для бега на длинные дистанции, зато возможностей для маневра было хоть отбавляй. И бычок принялся скакать и петлять, и выделывать такие кренделя, которым позавидовали бы даже цирковые гимнасты. В общем, бычок Спайку попался с большой выдумкой и огромным запасом энергии.
Спайк, однако, не спасовал. Под ним была хорошая ковбойская лошадка, точно знавшая, что от неё требуется, да и сам Спайк изучал работу ковбоя не по книгам в колледже. Он ловко накинул петлю на шею бычка, а потом спеленал его точно младенца, и когда вновь ударил колокол, мистер Фримен громко произнёс:
— Одиннадцать и три десятых секунды!
Трибуны разразились аплодисментами, но я лишь поморщился. Время, конечно, неплохое, но на победу не тянет. Мы с Сюзанкой такие вещи проделываем быстрее. По кислой физиономии Рыжего я понял, что он тоже недоволен результатом. Ну ничего, впереди ещё три этапа, так что у него будет возможность отличиться.
Вслед за Спайком выступила целая плеяда ковбоев, которая ни меня, ни зрителей ни чем не порадовала. Увы. Итоги их выступлений были более чем скромными, и надеяться они могли разве что на дружеское похлопывание по плечу. Впрочем, в отличие от того же Спайка, эти ковбои никак не проявили неудовольствия. Это были обычные ребята, коровьи пастухи, прекрасно осведомлённые о своих возможностях и ни на что не претендующие. Кто-то хотел покрасоваться перед своей девчонкой, кто-то вспомнить былые деньки. Люди на трибунах встречали их радостными криками, а провожали добрыми шутками. И никто ни на что не обижался.
Как и на любом родео в любом западном городке, в Америкэн-Сити заранее знали имена вероятных победителей. Их не могло быть больше трёх-четырёх; все остальные участники лишь составляли свиту фаворитов, призванную добавить состязаниям зрелищность. Ещё до начал родео я слышал, как люди говорили, что главными претендентами на победу являются Рыжий Спайк и Доминик Гур. Возможно, в борьбу между ними вмешается Лесли Хайт из Карсона. Лесли уже выступил, но ничего серьёзного не показал. А Доминик Гур вообще отказался от участия в родео. Честь ранчо «Биг-Эн» сегодня защищала Ленни Макклайн, а Гур пошёл к ней помощником. Что ж, посмотрим, как выступит эта девчонка, сможет ли она показать хоть толику мастерства Гура.
Я ждал, когда на арену выйдет Ленни.
— Добрый день, мистер Росс.
От неожиданности я едва не подпрыгнул. Шутка ли: человек наслаждается спортивными состязаниями, ни о чём плохом не думает, расслабился – а к нему подкрадываются сзади и пугают. Это не по-джентельменски! Моя ладонь легла на рукоять револьвера, а тело подалось вперёд, занимая классическую стойку ганфайтера…
— Не стоит так волноваться, мистер Росс, — улыбнулся незнакомец и коснулся пальцами своей шляпы. – Доктор Вульф, с вашего позволения.
Я слышал о нём. Встречаться пока не доводилось, а вот слышать слышал. Если память мне не изменяет, доктор Вульф какой-то родственник Беллы Шют. Дядя, кажется. Или ещё кто-то. Он походил на человека воспитанного и умного, я бы даже сказал – интеллигентного, что выражалось не только в его манере говорить вежливо – «Добрый день, мистер Росс», «Не стоит так волноваться, мистер Росс» – но и в одежде: дорогой костюм, белая рубашка, котелок, тросточка в левой руке. Я ничего не имею против интеллигентов. В Техасе мне доводилось пасти коров с бывшим профессором из Гарварда, а на перегоне в Канзас с нами бок о бок трудился литератор из Нью-Йорка – и хочу вам сказать, это были настоящие мужчины. Но доктор Вульф чем-то настораживал. Какой-то он… Какой-то он лукавый… Однако первое впечатление иногда бывает обманчивым, поэтому я не стал торопится с выводами.
— Приятно познакомиться, — ответил я, протягивая руку.
Его рукопожатие оказалось крепким, и мне это понравилось. Довольно часто приходится сталкиваться с людьми, которые в ответ на приветствие протягивают не руку, а нечто среднее между дохлой рыбой и вялым огурцом. Можно подумать, они одолжение делают, что поздоровались с вами за руку. Доктор Вульф одолжения не делал.
— Извините, что отрываю вас от столь увлекательного зрелища, — кивнул док на очередного ковбоя, с большим энтузиазмом гоняющего бычка по арене, — но вы сами видите, что ничего сверх ординарного здесь не происходит. Да и вообще, — он покривился, — всё это сильно смахивает на шоу параноиков с суицидальным наклоном. Вы не находите?
Я не находил. Во-первых, я понятия не имел, что такое «параноиков с суицидальным наклоном», но, судя по тону, это было что-то нехорошее. Во-вторых, я считал себя неотъемлемой частью этого шоу, ибо тоже принимал в нём участие. Поэтому я пожал плечами, и постарался перевести разговор в другое русло.
— У месье де Гурвиля корова отелилась. Ну, вы же знаете, он держит парочку молочных коров для нужд ресторана. Вы, кстати, пробовали пончики, которые он готовит? Нет? Обязательно попробуйте. Замечательные пончики!
Док посмотрел на меня с таким вниманием, как будто хотел отыскать что-то внутри, какую-то сломавшуюся детальку; при этом в его глазах светился вопрос: «С вами всё в порядке?». Но задавать свой вопрос он не стал. Думаю, постеснялся.
— Вообще-то, я хотел поговорить не об этом, — он кашлянул в кулак. – Коровы месье де Гурвиля меня как-то мало интересуют. Меня больше беспокоите вы и ваша репутация.
Он помялся, думая, стоит ли говорить мне то, что собирался сказать, решил, что стоит, и продолжил:
— Как это ни прискорбно, но за весьма короткое время вы сумели вооружить против себя многих жителей нашего городка, например, шерифа, некоторых уважаемых предпринимателей и даже нашего мэра. Уж на что Фрэнк терпелив, но и он от вас не в восторге.
— Что вы говорите? – изумлённо воскликнул я. – Надо же, а я и не подозревал об этом. Мне почему-то казалось, что мэр настроен ко мне дружелюбно. Скажу больше: мне казалось, он боготворит меня!
Док неодобрительно покачал головой.
— Не юродствуйте, мистер Росс, вам это не идёт. В конце концов, вы не клоун, и пришли сюда не развлекаться, — он помолчал. – Так я продолжу. Вчерашний инцидент возле заведения мадам Томпсон лишний раз показал, что иметь с вами дело весьма рискованно. Любой человек, волей или неволей попавший в сферу вашего влияния, подвергается серьёзной опасности. Вы – ходячая угроза для общества, ибо всё, к чему вы прикасаетесь, превращается в прах. Вы понимаете, куда я клоню?
Я понимал. Я всё прекрасно понимал. Он беспокоился за свою племянницу, хотя и пробирался к этой мысли какими-то закоулками. Если бы ночью у борделя Шульц открыл пальбу, Белла непременно бы пострадала, к гадалке не ходи. Но виновником вчерашнего происшествия был не я. Это шериф начал крутить передо мной своими амбициями; я всего лишь стоял на улице и дышал свежим воздухом. Да и Белла сама ко мне подошла, я её не звал. Короче, если кто и был виновен в той ситуации, то это не я, и потому всякие намёки дока Вульфа на мою угрозу обществу я не разделял. А к племяннице его я был равнодушен. Ну, не то, чтобы совсем равнодушен – она нравилась мне, но не так, как Ленни, поэтому я спросил:
— Вы хотите, чтобы я перестал ссориться с Шульцем?
Он вспыхнул.
— Я хочу, чтобы вы оставили Беллу в покое! Вы ей не пара!
— Это угроза?
— Это просьба, — немного смягчился док. – И я очень надеюсь на ваше понимание.
Я покривился. Надо же, как изыскано – он надеется на моё понимание! А я могу надеяться на его понимание? Или понимать должен только я, а он может на это надеяться?